Золотой воскресник - Москвина Марина Львовна

– Наш Лёва так весело совмещает газету и радио, – сказал Серёжа. – Думает – если к газете прибавить радио, то получится телевизор.

Дина Рубина приехала в Киев, к ней подошел сотрудник музея, очень интеллигентный, сказал, что счастлив с ней познакомиться и так далее.

– Я это слушала равнодушно, можно даже сказать, не слушала. И вдруг он говорит: “Дело в том, что я ничего не читал вашего. Но по предисловию к «Дням трепета» Марины Москвиной понял, что вы настоящий писатель”.

– Абхазы любят, когда русские писатели пишут про Абхазию, – посмеивался Даур. – “Утром взошло солнце. Но это было особенное солнце… И шорох криптомерий, и запах агав…”, как писал Паустовский. Но агавы – не пахнут. Не пахнут, и все. У меня росла агава. Ну не пахнет, что ты будешь делать?

Еще он говорил:

– Книгу нужно нюхать, каждую страницу целовать… а читать умеют все.

Неожиданно меня пригласили в ток-шоу “Что хочет женщина”. Тема такая: “Если женщина говорит «нет», то это ничего не значит”.

– Не можете сегодня, приходите завтра. Темы: “Любовник только укрепляет семью”. И “Большая зарплата женщины – разрушает”. Предполагаются звезда и эксперты.

– Надеюсь, – говорю, – я буду звезда?

– Нет, вы будете эксперт.

Дина Рубина:

– Во мне появляется дьявольская харизма, когда я кого-то куда-то устраиваю. Ну, друзей ладно. Но и врага! Я начинаю любить этого человека, я высвечиваю его как божественный литературовед: все в тени – только он под прожекторами на пьедестале.

В Доме творчества художников Евгений Монин увидел, как его коллега в сердцах разорвал свой портрет и бросил в урну. Женя достал, склеил – и с песней “Вам возвращая ваш портрет” вручил его художнику.

Марина Бородицкая:

– Похороны, сцена прощания, понимающе-печальные могильщики стоят, опершись на лопаты, не торопят, интеллигентно и обстоятельно ждут, когда все попрощаются. Вдруг у одного звонит мобильник. Он отвечает в полной тишине: “Я занят”. Это я для тебя припасла, – благородно сказала Маринка.

На семинаре в стихах поэта, сочинявшего тексты для песен, прозвучала строка: “Лишь щек румянец…”

– Лишь щук? – переспросил Юрий Кушак. – Лещёк?

– Не понимаю, – воскликнула Бородицкая, – как это поэт-песенник может написать рядом два таких слова, как “лишь” и “щек”???

Сергей Тюнин увидел в Красном море рыбу-дракончика. Нырнул – а она в песке, только хвостик торчит. Он хвать ее за хвостик – она прыг! Он опять подплывет – хвать за хвостик, она прыг! И в песок зарылась.

– Я с ней так весело играл, – Тюнин говорит, – а приехал домой, посмотрел по каталогу, так этот дракончик – страшно ядовитая рыба, мгновенная смерть, и никаких противоядий…

На вечере художник Виктор Дувидов пел с листа какую-то арию, и вдруг у него партитура посыпалась из рук.

– Адам! У вас падают листья! – заметил Евгений Монин.

– Жень, сходи к врачу, не бойся, – прошу Монина.

– Пускай они меня боятся, – своенравно ответил Евгений Григорьевич.

Жене Монину сделали операцию на сердце, поставили два шунта. Вернувшись из больницы, он позвонил Якову Акиму и сказал:

– Передай Марине, что, несмотря на свою безвременную кончину, я ее по-прежнему люблю.

– В тебе умерла замечательная актриса, – говорил Яков Лазаревич.

– Почему ты так отрывисто смеешься? Громко и отрывисто? – спрашивает Серёжка.

– Потому что ученые открыли, что человек, который долго, не переставая смеется, производит неприятное впечатление.

– Любой человек производит неприятное впечатление, – ответил он назидательно.

Попросила своих студентов “нарисовать” портрет.

“В метро сидел мужик, – написал Андрей Буянов, – глаза голубые-голубые, зато все остальное!..”

Ветеринар Надежда Ивановна:

– Это от тебя мне звонила пожилая дама с придыханием? У ее чихуахуа понос, и она ссылается на тебя? Не смей никому давать мой телефон. Как ты не понимаешь, я уже стольких вылечила от поноса, что больше уже моя душа не вмещает этого диагноза.

– Я ехала от вас, – рассказывает Надежда Ивановна. – Ну, знаешь, поздно вечером какие люди в метро едут? Никакие! Кто сидя спит, кто – стоя. И вдруг в вагоне пятеро подвыпивших мужчин случайно собрались, пять казаков, даже незнакомых друг с другом. И они запели. Как они пели! Ведь недавно была годовщина потопления “Варяга”. Я подумала: счастливые люди, как они могут вот так стоять и петь, мы уже так не можем!..

В Норильске Дмитрий Александрович Пригов показывал видеофильм “Раковина”. На экране его рука медленно вращает раковину. Под музыку Ираиды Юсуповой эту руку временами поддерживает, а то и почесывает другая рука Дмитрия Александровича – держать-то нелегко тяжелую раковину на вытянутой руке столь долгое время. Это был фильм о том, как рождается красота. Я наговорила Дмитрию Александровичу кучу хороших слов. Он одобрительно похлопал меня по плечу, назвал по имени. Запомнил. Потом по очереди обнял нас с Тишковым.

– Живите не по лжи, – благословил нас Пригов.

Десять лет спустя вновь приехала в Норильск – на книжный фестиваль.

Публика радостно узнавала меня:

– Вы меня помните, я была совсем крошкой, и ваш Лёня Тишков сказал, что главное – это вдохновение? Я стала художником!

– А вы помните, помните лысого мальчика в первом ряду, – спросил усатый мужчина, – он еще интересовался – как бы вы хотели умереть? От старости или как? А вы ответили – что хотели бы радугами изойти! Так вот это я!

На ярмарке Non/fiction встретила Махотина с Мишей Ясновым, Андрея Усачёва, Артура Гиваргизова, обрадовались, обнялись, пошли в буфет, а там длиннющая очередь! Смотрю, к кассе приближается Резо Габриадзе. Я к нему подрулила, и вся очередь зачарованно смотрела, как Резо берет двенадцать эклеров в нескольких тарелках.

– А я вчера с Данелией встречался, – чтобы не упасть лицом в грязь, сказал Усачёв.

Фотограф Микола Гнисюк:

– У меня кот – его зовут Сумерки.

– А для собаки, – Лёня сказал, – хорошее имя – Рассвет.

– Тут маминому однокласснику Душману праздновали девяносто лет, – рассказывает моя подруга Ольга Теслер. – Он прошел всю войну, рушил стены Освенцима, тренировал всех наших фехтовальщиков знаменитых – Кровопускова и всех остальных, его олимпийские чемпионки трехметрового роста плясали, пели, орали, веселились, и он хлопал их по задницам и говорил: как прекрасна жизнь! Все молили только об одном: чтобы он бросил вредную привычку курить.

– Надо бы мне вам салаты передать с сорока дней Теслера на семидесятилетие Лёвы, – грустно сказала Ольга.

– А с моего семидесятилетия, – подхватил Лёва, – на пятьдесят дней Теслера…

– У нас по соседству жил фотограф, армянин, – рассказывал Даур, – звали его дядя Гамлет. Армяне любят шекспировские имена. Я лично знаком со старой согбенной Офелией и шапочно – с армянином по имени Макбет, Макбет Ованесович Орбелян, хирург-стоматолог, у него всегда халат немного забрызган кровью. Его отцу Ованесу, наверно, с пьяных глаз померещилось, что Макбет – имя, которое украсит любого невинного младенца…