Беспокойная жизнь одинокой женщины (сборник) - Метлицкая Мария

Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49

Он прикрыл за собой дверь. Ольга уснула. Когда она проснулась, на часах было одиннадцать вечера. Встала, сунула ноги в тапочки и пошла на кухню, со сковородки съела холодный сырник и включила чайник. Потом заглянула в комнату сына. Там за письменным столом сидели оба ее мужчины – голова к голове – и тихо о чем-то спорили. Ольга аккуратно закрыла дверь и вернулась на кухню. Не зажигая света, пила чай и смотрела в окно на темную и опустевшую улицу.

Сполоснув чашку, вернулась в спальню и включила без звука телевизор. А потом опять задремала. Когда она проснулась, то увидела, что телевизор выключен, а рядом тихо посапывает муж. Ольга посмотрела на часы – было три часа ночи. Вышла в коридор, порылась в сумочке и достала кремовую глянцевую визитку. Несколько минут вертела ее в руках, а потом зашла в туалет и порвала на мелкие кусочки. Плотный и качественный картон поддался с усилием. Она бросила обрывки в унитаз и дважды спустила воду, потом вернулась в спальню, легла, и почему-то ее опять зазнобило.

«Заболеваю, наверное, – подумала Ольга. – Тепло еще такое коварное, и солнце еще не солнце, а так, иллюзия. Впрочем, как и все остальное. – Она улыбнулась и подтянула одеяло на голом плече мужа. – Так, а теперь по делу: завтра надо сварить грибной суп, по-моему, есть шампиньоны в морозилке, в химчистку – зимние вещи, да еще ботинки Денису. Боже, опять захочет эти ужасные, черные, на жуткой подошве. В общем, живем дальше, – приказала она себе. – Не раскисать. У каждого своя жизнь». Она укуталась в кокон – так она любила всегда – и уснула крепким и пустым сном, без кошмаров и дурацких сновидений. Обычным крепким и пустым сном сильно уставшей женщины.

Хоть Бога к себе призови

Иван Коновалов считал себя человеком счастливым. Хотя, если быть честным до конца и не кривить душой… В общем, думать обо всем об этом и разбираться не очень-то и хотелось. Семья Ивана состояла из трех человек – собственно, сам Иван и две его женщины – жена и дочь. Самые дорогие на свете люди. У жены было редкое имя, нежное и звонкое, как капель: Нинель. Дома для удобства ее называли Нелей. А дочке Иван придумал имя и вовсе затейливое, хотя по нынешним временам не редкое – Анжелика. Неля была недовольна и презрительно фыркала. Имя ей казалось напыщенным и безвкусным, но здесь Иван был тверд как скала. Хотя Неля всегда была всем недовольна, фыркала чаще, чем надо, и так, слегка, по ходу дела, немножко презирала все, что касалось Ивана, – так уж сложилось с самого начала. То есть негласно считалось, что, выйдя за Ивана замуж, Неля вообще сделала ему большое одолжение. С этим ощущением она и жила. Так бывает всегда, когда один человек сгорает от любви, а другой эту любовь небрежно принимает. Просто ей пора было замуж, а тут – вполне справный для жизни мужчина. Хотя притязаниям ее он не соответствовал вовсе. Иван был почти деревенский. Почему почти? Потому что не из глухой деревни, а из крупного поселка городского типа, со своей школой, больницей и пятиэтажными типовыми домами. Для Ивана – почти город. Для Нели – почти деревня. Сама она была москвичкой, правда, в первом поколении. Отец – военный, а мать – воспитательница в детском саду, почти интеллигенция, особенно на фоне Ивана. И сама Неля, между прочим, окончила институт – институт культуры. И значит, была культурным человеком и к тому же не мещанкой. Никакие там картинки, цветочки, занавесочки ее не интересовали – это было заботой Ивана. Хотя считалось, что на хозяйстве Неля, но заниматься домом она не любила: труд обременительный и неблагодарный. Утром уберешь – вечером опять пыль и грязь, полдня обед готовишь – все съели за пятнадцать минут, и плюс гора грязной посуды. Одно раздражение, суета и бессмысленность. В общем, все в тягость, все через силу. Иван работал мастером-механиком в автосервисе, специалистом по иномаркам. К хорошим специалистам всегда очередь, всегда полно клиентов. Работа тяжелая, но зарабатывал он прилично. К тому же не пил. Вот и получилось – всего два года промучились в хрущевке с Нелькиными родителями, построили кооператив – зал, спальня, детская. Стенка югославская, мягкая мебель – велюр. Люстра чешская. На кухне холодильник до потолка забит под завязку. А спальня и вовсе белая, с витыми золочеными ручками. У Нельки шуба, дубленка в пол. Три меховые шапки – песцовая, норковая и из бобра. Дочка Анжелика в английской спецшколе. На пианино учится. На бальные танцы ходит. Одета как куколка. В общем, живи и радуйся. А радоваться что-то не получалось. Недовольна Неля. Чем? Сложно сказать. Настроение минорное, грустит все время. Вдаль смотрит. Смотрит и молчит. В глазах – слезы. А Иван старается. То сережки с изумрудом на Восьмое марта достал – к зеленым Нелькиным глазам. То костюм из «Березки» притащил – Франция, семьдесят процентов ангоры, тридцать хлопка, а она глянула, вздохнула тяжело – даже не примерила.

Иван расстраивается до слез – всю ночь на кухне курит. Под утро, вздыхая, идет в спальню, ложится, обнимет ее осторожно, а она лежит к нему спиной, не повернется. Только тихо всхлипывает. Мука, короче. Утром Иван зубы стискивает – и на кухню. Дочке кашу варить, а Неле – кофе, у нее давление низкое. Она встанет хмурая, заспанная, кивнет слегка. А он смотрит на нее и налюбоваться не может. Господи, как же он любит ее! Всю – от макушки до пяток и без остановок. Волосы ее жесткие, в мелкую кудрявую стружечку, глаза грустные, узковатые, с прозеленью. Руки, плечи узкие, хрупкие, пальцы тонкие, длинные, косточки на средней фаланге широкие – колечко с трудом пролезает. Даже ступни ее – крупные, широкие и коленки острые – от всего сердце заходится. Ох, обнять бы ее так, чтобы тонкие косточки хрустнули. До боли сжать. Нет. Не получается. Вот и живи, мучайся. На сердце что-то вроде глыбы каменной.

Нет сил смотреть, как грустит она целый день. С книжкой на диван пристроится, прочтет страницу – и опять вдаль смотрит. «Может, сходим куда-нибудь, а, Нель? Ну, в кино там или в ресторан?» А она головой мотает: «Нет, не хочу».

«Ничего, – думает Иван, – пусть хоть какая, а моя. И другой мне не надо». Это он знал наверняка. Но с этим была категорически не согласна сестра Ивана Тоня, тоже родной человек. Родителей похоронили они рано, и остались Иван да Тоня одни на белом свете. Тоня старше его всего на три года, а заменила Ивану мать. Всех женихов хороших пропустила – над братом тряслась. Разве такое забудешь? Тоня осталась в родительском доме, а Иван укатил в Москву. Скучали они друг по другу сильно. Как свободная минута, Иван – к сестре. Та покормит, обстирает да еще сумку с собой даст – картошка, сало, капуста квашеная. Как он там, в общаге, питается? Это потом, когда Иван на ноги встал, сам гостинцы стал прицепами возить. Но Тоня от этого счастливее не стала. Потому что замуж вышла поздно за того, кто бесхозный остался. И муж ей достался никудышный и пьющий. Она целый день за прилавком отстоит, дома дети, огород, скотина – как без этого на селе проживешь. А этот пьяный в сенях валяется. Хуже свиньи. Не муж, а морок, божье наказание. Мало того что пьющий, гад, так еще и гулящий. Намотается – и опять к ней. А она обстирает, накормит, спать уложит. Жалко ведь – живой человек, отец ее детей. Хотя сволочь, ясное дело. Ох, и проклинала она его, и поносила – хоть бы окочурился, от себя освободил, а на сердце все равно ревность и тоска. В общем, жизнь. И за Ванечку, брата, боль сердце жжет. Ну разве такая баба должна была ему достаться? Ему, такому мужику справному, работящему, непьющему. Ведь все в дом. Таких мужиков сейчас и вовсе нет, все перевелись. А вот Нельке судьба выкинула щедрый подарок. За что, господи? В квартире пыль слоем на полировке, щей сварить не умеет – капуста, как тряпка, в воде плавает. Все книжки читает, читательница хренова, а муж себе сам рубашки гладит. Анжелика, племяшка, – капризная, все губки дует. Чужая совсем. От деревни нос воротит – тут пахнет, там воняет. Избаловал их Ванька, дурья башка. Носила Тоня в голове мысль дерзкую и греховную – свести брата с соседкой Любашей. Нехорошо, конечно, при живой-то жене. Хотя и женой-то эту росомаху назвать сложно. А у Любаши в избе чистота, борщи и пироги, на огороде ни былинки, земля как пух, через пальцы просеянная, у коровы бока гладкие и чистые. И шьет она, и вяжет. А поет как! И сама красавица. Только вот счастья нет. Да и где оно, счастье? У кого гостит? Где задержалось? Любаша пятый год вдовеет, двух мальчишек поднимает. Кругом-то пьянь только. Вот бы были они с Ванькой пара – лучше не нарисуешь. А он, дурень, возле своей зануды вьюнком вьется.

Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49