Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
Рвануло впереди нас. Потом – позади, но так близко, что на минуту заложило уши. Кислая едкая вонь сгоревшей взрывчатки. Снова ненавистный, выкручивающий тебя вой...
Страх такой, что вот-вот всё твоё существо обратится в сплошной истошный нечеловеческий крик. Согнувшись в три погибели в яме, вгрызаюсь в землю лопаткой, держа её под грудью.
Разрыв справа – аж земля дрогнула. Кто-то кричит:
– Мазуркевича и Чернобровкина убило!
У меня сводит рот в странной неудержимой зевоте. Снаряд летит... Тычусь лицом в землю, трясусь. Я уже не властен над своим телом, сейчас оно само подпрыгнет – ноги понесут прочь от этого места, прочь от противника...
Не успел стихнуть гром разрыва, слышу голос Паштанова:
– Кто оставит позицию – расстреляю!
Орудую лопаткой, штыком в моём окопчике, выбрасываю мёрзлые комья земли, колкое крошево, копаю...
Охватила слабость, какое-то тошнотворное изнеможение, икание...
Замечаю, что дует довольно сильный ветер. Ох, и жуткая стужа! Небо в неплотных облаках, впереди и немного слева – мутно-лиловое, дымное солнце. Тускло освещённая злая белая равнина. На её краю – недосягаемая пушка, посылает в нас снаряд за снарядом...
Нестерпимо тянет свернуться в окопчике, как сворачиваются в снегу собаки, зажать руками уши, зажмуриться, замереть.
* * *
– Уходят! Глядите, братцы, – уходят!
Высовываю голову из ячейки: кто? где? Билетов показывает назад. От нашей цепи поспешно направляются в тыл две фигуры.
– Зверянский, Осокин, Селезнёв! – резкий голос Паштанова. – Догнать и застрелить!
Истязающий, с визгом, вой: съёживаюсь в окопчике. От разрыва меня чуть не выбросило из него. Придя в себя, замечаю, что громко мычу. О! – как тянет мочиться! Окоченевшие пальцы еле справляются с пуговицами... Потом я смотрю назад. Две уходящие фигурки уже довольно далеко. Увязая в снегу, наклоняются вперёд, пытаясь перейти на бег. По диагонали приближаются к насыпи железной дороги. Дальше видны будка и сарай Сухого разъезда.
За двумя спешат трое, отстают шагов на пятьдесят. Крайний слева припал на колено, уставил винтовку. Одна из двух фигурок подскочила – запоздало долетел гулкий упругий удар выстрела. Прячусь в окопчике: о-о! невыносимо!.. Снова выстрел... ещё, ещё... Руки в ледяных перчатках прижаты к глазам, твержу: «Скорей-скорей-скорей!!! Когда это кончится?!» Выстрел...
Считаю, считаю про себя... Сорок... сорок пять... Кажется, всё!
Распрямляюсь, заставляю себя не глядеть в ту сторону. Из соседней ячейки на меня смотрит Вячка, физиономия страдальчески искажена.
– Лёнька, я бы не смог...
А пушка посылает нам очередной подарок.
* * *
Трое вернулись. Зверянский докладывает Паштанову. Различаю громко произнесённое слово: «Исполнено!»
Осокин лежит в пяти шагах от своей ямы. Задело осколком? Приподнялся – вырвало. На четвереньках он дополз до ячейки, упал в неё.
Переждав очередной снаряд, ко мне в окопчик ввалился Билетов:
– Лёнька, Джек передал – зырь за Осокой! Он теперь или застрелится, или на красных – ура! – чтоб убили. Гляди, чтоб ему не дать!
Киваю. С тоской чувствую: а ведь и правда! Осокин так и сделает, как говорит Билет. Куда там – не дать.
– Ты чего дрожишь? – тревожно, без тени ехидства, шепчет Вячка.
– Да ты и сам дрожишь.
Согласился. Говорит неопределённо:
– А-аа... вот пойдём в контратаку...
Мы съёжились – разрыв впереди позиции; над окопчиком с фырчащим звуком пролетел осколок. Ветер несёт вонь прямо на нас.
– А Потрошитель молился сейчас за их души, – взахлёб шепчет Билет, втягивает с сипением слюну, – крестился, как семинарист... Ну, я пошёл!
Уже сидя в своей яме, украдкой показывает мне рукой в сторону Зверянского. Тот выпрямился на миг, надевая шапку, исчез в окопчике.
– Ай, как холодно! – донёсся болезненный возглас Саши Цветкова.
Пушка всё бьёт.
* * *
Я свернулся, сжался в окопчике, сдавливая голову руками. Я в покорном онемении, тихая тупая боль во всех костях. До меня доходит, что разрывы прекратились, но выпрямиться, встать – это так неимоверно трудно! Лежу...
Голос Осокина. Кричит – передаёт команду Паштанова: «По паровозу!»
Как мне удалось подняться, расправить плечи, выглянуть из окопчика? Поезд красных приближается, опять бьют два пулемёта: с передней платформы и с тендера паровоза. Виу! виу-у! – свистят пули. Странно: мне больше не страшно. Но до чего тяжело двигать руками, держать винтовку...
Целюсь, стреляю. Выстрелы справа, слева. До поезда – с полверсты... меньше, меньше... Сейчас из теплушек посыпятся фигурки...
Состав застыл. Наша цепь ведёт по нему частый огонь. Ага – кажется, один пулемёт замолчал. Поезд начинает медленно отползать. Стреляю, передёргиваю затвор, дышу на воняющие порохом деревянные пальцы, стреляю, стреляю...
* * *
От ветра слезятся глаза. Наши продолжают постреливать... Состав красных в версте? Не дальше?.. Ну, атакуйте же нас! Чего вы ждёте? От паровоза стелется чёрно-серый клубящийся дым.
Как я промёрз!
Темнеет. Кажется, что справа и слева от меня разложены костры, но нет сил крутнуть головой. Да и незачем. Отупение.
А костры – хорошо...
Поезд красных уходит – сколько дыма!..
* * *
Вот и звёзды. Темно. Голос надо мной:
– Жив, а? Жив?
Узнаю Кошкодаева. Он и ещё кто-то выдернули меня из окопчика.
– Стоять можешь?
Повисаю на них. Шагов двадцать они тащат меня по снегу волоком, лишь потом начинаю переступать сам.
Идём вдоль насыпи к Сухому разъезду. На путях стоит эшелон, снуют военные – наши. Из того, что слышу, понимаю: прибыли резервы, штаб полка.
Кошкодаев, кто-то ещё помогают мне подняться в вагон. Здесь невообразимо (сказочно? но и это слово слабовато) тепло, светло. Божественно пахнет жарящимся мясом. На столике дымится чай в тонких стаканах с подстаканниками.
Нам навстречу идёт начальник штаба полка капитан Зебров – почти старый, на мой взгляд, с пористым носом (на кой ляд я подмечаю сейчас его нос?).
Кошкодаев докладывает:
– Один-единый в живых. Восемь убиты, пятьдесят восемь замёрзли.
– И Паштанов замёрз? – спросил капитан.
– Так точно! Был ранен – его своей кровью к дну окопа приморозило. Насилу отодрали.
Зебров разглядывает меня.
– Молодец, что живой! Ай, хорош! – его лицо выражает горячее одобрение; проходит минута-две. – А других очень жалко. Паштанов – готовый был офицер! И этот, шрамы на лице – молодчина. Да и другие...
Стоим, молчим.
– Что ещё сказать? – затрудняется капитан. – Чересчур уж юные, а тут – условия зимнего боя.
– То-то и оно! – подхватил Кошкодаев.
– Вот-вот, – добавил капитан. И Кошкодаеву: – Ну, отведи, отведи его в санитарный вагон. Положи – пускай отдохнёт.
Повесть следует пятой, после повести «Парадокс Зенона», в сборнике под общим названием «Комбинации против Хода Истории».
Парадокс Зенона
1
Они сторожким уторопленным шагом входили со двора в кухню гостиницы. Во вместительных котлах клокотал невнятный говорок, сладковато-удушливо пахло варящейся старой кониной. Впереди группы шёл низкорослый мужчина, прятавший правую руку под отворотом тяжёлого, лоснящегося на локтях пальто. Он выразительно погрозил левой рукой поварам и прижал к губам указательный палец. В колких глазах человека, что так и шарили по сторонам, застыло испытующее недоверие. Грубые сапоги с негнущимися, точно на деревяшку натянутыми головками, усеивали пол ошмётьями липкой закрутевшей грязи.
Это был старший в группе разведчиков: так весною восемнадцатого года именовались чекисты. Оренбургская ЧК заполучила наводку: в гостинице «Биржевая» поселился немалый голавль... В ЧК предположили, что это – правый эсер Саул Двойрин, «заклятый фанатик», который уже несколько месяцев неуловимо действует против пролетарской диктатуры.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
