Двойной контроль - Сент-Обин Эдвард

Солнечный свет пробивался сквозь тонкую пелену облаков. В воздухе разливалась прохлада, земля подсохла за несколько дней без дождя. Фрэнсис решил пойти к лесу напрямик, через луг, а потом вернуться домой по северной границе имения. Он шел через знакомую, но все же очень непривычную английскую саванну, которая возникла в Хоуорте после возвращения дикой природы. Сквозь деревья на опушке леса виднелось соседское имение: обширные унылые поля зимнего жнивья, ждущие азота, фосфатов, пестицидов, фунгицидов, гербицидов и тепла, чтобы превратиться в обширные унылые поля светлой пшеницы. Им, изолированным от естественных природных условий, требовалось еще больше удобрений, как укол адреналина в сердечную мышцу жертвы наркотической передозировки. Фрэнсис углубился в лес и услышал шум где-то на границе поля: шелестела листва, трещали ветви. Наверное, браконьеры, зачастившие в Хоуорт за дичью, расставили силки или подстрелили зверя из арбалета, решил Фрэнсис и устремился на звук. Обойдя густые заросли ежевики, он увидел, что в проволочной сетке ограды запутался взрослый олень. Зверь вертел толстой шеей и рыл землю копытами, пытаясь высвободить раскидистые рога, застрявшие в проволочной петле. При виде Фрэнсиса в испуганных оленьих глазах заметался ужас.

– Ш-ш-ш, не бойся, я тебе помогу, – сказал Фрэнсис.

Он осторожно двинулся вперед, пытаясь успокоить обезумевшего от страха оленя и ослабить проволоку, но зверь забился сильнее.

– Я вернусь, – негромко пообещал Фрэнсис, надеясь, что ласковый голос или просто отсутствие человека заставит оленя угомониться и облегчит его страдания.

Пробравшись через узкую полоску леса, он бегом помчался через луг домой, взять кусачки из садового сарая. Он бежал размеренно, но все равно запыхался, а приблизившись к дому, внезапно остановился, не веря своим глазам. Может быть, острое желание помочь оленю и несколько часов, проведенных за обработкой галлюциногенных грибов, вызвали у него видения, а может, у входной двери, спиной к нему, действительно стояла Хоуп, в выцветших джинсах и элегантной дубленке, и писала что-то на листке из блокнота; на тонком запястье посверкивал серебряный браслет с бирюзой. Браслет вызвал у Фрэнсиса приступ псевдоностальгии о том, чего никогда не было, будто древний символ его любви, а не предмет, впервые увиденный на обеде у Хантера.

– Что за чертовщина? – воскликнул он громче, чем собирался.

– Эй, Фрэнсис! – Хоуп стремительно обернулась и с укоризненной улыбкой посмотрела на него. – Разве так встречают друзей?

– Я тороплюсь, – крикнул Фрэнсис, сорвавшись с места. – В ограде запутался олень, обезумел от страха. Надо ему помочь.

Он отпер сарай и снял с крючка кусачки.

– Я помогу, – предложила Хоуп.

– Знаю я твою помощь, – отмахнулся Фрэнсис.

– Давай сначала спасем оленя, а потом разберемся, если тебе захочется, – сказала Хоуп.

– Хорошо, – произнес Фрэнсис тоном, означавшим прямо противоположное.

Олень, еще больше запутавшись в проволочной сетке, совсем выбился из сил.

– Погоди. – Хоуп предупреждающе коснулась его руки; на Фрэнсиса нахлынуло хаотическое вожделение.

– Ш-ш-ш, – прошептала она, медленными шагами двинувшись к зверю.

– Осторожнее! – предупредил Фрэнсис.

Хоуп не отреагировала, сделала еще один шажок, вытянула руку и положила ладонь на тугую оленью шею. Ее соучастие и сопереживание удивили Фрэнсиса, который полагал ее эгоистичной и беспринципной. Олень задвигал глазами, остекленевшими от непрерывного стресса, посмотрел на нее и задышал, как бегун после финиша, будто знал, что все кончилось и теперь можно отдохнуть. Не оборачиваясь, Хелен завела свободную руку за спину и нетерпеливо шевельнула пальцами. Фрэнсис сделал шаг вперед и вложил ей в руку кусачки. Она повернулась параллельно оленьему боку, оперлась на него и, продолжая успокаивать зверя звуками своего голоса, начала перерезать проволоку. Осторожно высвободив отростки рогов из петли, она наконец-то перекусила последний виток металла. Совершенно успокоенный олень не сразу понял, что произошло. Хоуп погладила его по спине и грациозно отступила подальше.

– Ступай уже! – сказала она.

Олень резко обернулся, перескочил через обломанный сук, увидел просвет среди деревьев, помчался к нему, остановился, оглянулся и только после этого ускакал в луга, гордо вскинув голову.

– Какое чудо! – сказал Фрэнсис.

– Ну что, начнем разбираться? – спросила Хоуп с улыбкой, которая, как замечание в скобках, обрамила ее губы, словно их владелица забыла упомянуть об их прелести.

– Может быть, – буркнул он.

Теперь, когда олень обрел свободу, Фрэнсис тоже обрел свободу возмущаться тем, что Хоуп вырвалась из его виноватого воображения и вломилась в его жизнь, как рояль, что невнятно бренчал в квартире наверху, а потом внезапно обрушился на ошеломленного жильца.

– Может быть, в этом «может быть» кроется «может быть, и нет», – сказала Хоуп.

– Кто знает, – ответил Фрэнсис и легонько поцеловал ее в губы.

Она притянула его к себе, и поцелуй стал более основательным.

– И как ты здесь оказалась? – немного погодя спросил Фрэнсис. – Я еще не пришел в себя от нашей прошлой встречи.

– А что так долго? – удивилась Хоуп. – Жалеешь, что не переспал со мной?

– Да, жалею, – признался Фрэнсис. – А если переспал бы, то жалел бы еще больше; а еще я жалею, что вообще до этого дошло.

– Ты большой специалист в сожалении.

– В том, что касается тебя, – да.

Чувствуя прикосновения ее рук к своему телу, Фрэнсис представил, что понимает странное спокойствие, которое испытал перепуганный олень, когда Хоуп к нему притронулась. Откуда у нее такой тактильный талант и по какому праву она им пользуется?

– А на воскресных курсах тебя не учили непривязанности?

– Меня предупреждали, что бывают исключения – например, со всем тем, что мне нравится или не нравится. А с тем, к чему я равнодушен, нет никаких проблем.

– Равнодушие – это не безразличие, – заметила Хоуп.

– Да-да, об этом нам тоже на курсах говорили, – сказал Фрэнсис, – только не надо притворяться, что ты хочешь моей непривязанности. Хотя, может, и захочешь, как только я к тебе привяжусь? Или ты бродячий гуру Абсолютного парадокса?

– Совершенно верно, – заявила Хоуп. – Я – парадоксальная дакини. Вжжжух! – выдохнула она, будто супергерой, прибывающий на место неминуемой катастрофы.

– Разумеется, – устало кивнул Фрэнсис. – А нам пора возвращаться, уже поздновато для долгих прогулок. – Он начал пробираться по палой листве, между сломанных веток. – Нет, правда, как ты здесь оказалась?

– Я хотела послать тебе мейл, но Джордж с Эммой объяснили, что у тебя здесь нет интернета, поэтому нарисовали мне карту.

– Ты приехала в гости к Джорджу с Эммой? – спросил Фрэнсис, обрадовавшись и встревожившись одновременно.

В последние шесть недель Хоуп представлялась ему смутными терзаниями на далеком континенте, но сейчас, если все пойдет совсем худо, она может оказаться в его постели. Нет, нет, нет, ни за что, этого не произойдет, уверял он себя, удивленный тем, с какой силой приходится жать на тормоза.

– Да, за завтраком они упомянули о тебе, и мы все изумились такому совпадению. Ну, можно назвать это счастливой случайностью, или синхронистичностью, или…

– Нет, такое стоит дороже, – прервал ее Фрэнсис. – Я летаю экономклассом, с совпадениями.

– А как же судьба?

– Ха, это только для пилотов.

– Но хоть какие-то твои чувства путешествуют бизнес-классом? – не унималась Хоуп.

– Возможно, но, возможно, я им не верю, – сказал Фрэнсис. – Возможно, из вредности.

– А, значит, мы продолжаем разбираться? Замечательно!

Оба надолго умолкли.

– Чертополох разросся, – заметил Фрэнсис-натуралист, пробираясь между жухлыми бурыми стеблями с поникшими головками.

– Да, – с напускным воодушевлением согласилась Хоуп.

– А почему родители назвали тебя Хоуп? [47] – спросил Фрэнсис, теребя в кармане куртки ключи от дома и пытаясь разговорами успокоить участившийся пульс.