Рассказы тридцатилетних - Бежин Леонид Евгеньевич
— Уважаю флотских, — говорит дедушка.
— И я. А это зачем? Дай одного подержать, — просит мальчик.
— Гляди не упусти, — Вовка смеется и хитро подмигивает дедушке. — Они нам еще пригодятся, правда, дедун?
— А где твоя ненаглядная? — спрашивает Тимофеев, пожимая Стрелову руку.
— А, — отмахивается Вовка. — Поехала в город зубы драть.
— Хорошее дело, знакомое.
— Тяк-тяк, — улыбается Вовка, — в наличии двое дорогих гостей, значится, придется еще разок заглянуть на птицефабрику. Каких прикажете ощипать — с жирком или попостнее?
— Не дури, Вовчара. Лучше бы ты курей завел, что ли.
— Ну их к лешему! Их пои, корми, следи. А это, — Вовка поднял вверх сизаря, — вольная птица. Князья ими питались.
— А мама говорила, в них смертельные болезни водятся, она даже в руки не разрешает их брать. А я вот беру, — грустно говорит Сашка.
— Насчет болезней похоже на правду. А то «князья», — отвечает дедушка.
— Да какая правда, — смеется Вовка, — у них в городе все болезни смертельные, и насморки, и кашели. Они уже не знают, чего и придумать. Вон дописались, что жрать вообще вредно. Пейте, пишут, вместо завтрака раствор шиповника. Умора.
— В стране избыток шиповника, — поясняет дедушка.
— Тяк-тяк. — Вовка сажает голубей в пустую собачью конуру, закрывает дыру доской. — Для брезгливых гостей у меня есть развлечение почище. Готовьте организмы к перегрузкам.
Сашка испуганно берет дедушку за руку.
— Опять, что ли, в реку загнать хочешь? — насторожившись, спрашивает дед. — Ведь осень уже, Вовик.
— Хуже, дедуня, хуже. Готовьте организмы…
Вовка парит Сашку. Он стегает его березовым веником, двойными ударами, приговаривая:
— Оппоньки и еще раз оппоньки, — Вовка поглядывает на деда, — по этой самой попоньке.
— Сгорю! — визжит мальчик.
— Ты его не шибко, — дает с полка указания дед, — у него сердце шумит.
— Пошумит и перестанет, оппоньки!
Потом Вовка берет мальчика на руки, несет в предбанник и с маху сажает в бочку с холодной водой. Сашка глохнет и слепнет одновременно. Дышать нельзя, кричать нету сил. Он бьется, как голубь, больно ударяясь ногами о дубовые доски.
— Теперь закутывайся в простыню и очухивайся. — Вовка сажает его на лавку, приоткрывает на улицу дверь.
Во дворе посерело, моросит мелкий дождик и мочит заросли Вовкиной крапивы.
— Тяпло идеть, — передразнивает Сашка дедушку.
— Не боись, придет, — вылезая в предбанник, отвечает старик. — Поди с голубями поиграйся.
Когда внук, одевшись, уходит, дед говорит Вовке:
— Тяжко мне. Очень. И деться куда не знаю, и за что ни возьмусь, все из рук валится. Один он у нас, внук-то…
— Надолго уматывают?
— На три, а если получится, то еще три. Шесть того. Выходит, не увижу я больше Саньку.
— Брось ты, ради бога, в могилу-то лезть. Ты купайся со мной до льда, и дотянешь.
— Не, не дотяну. Бабка, может, дотянет, а я нет. Уже чую, каждую ночь она за воротами ходит, ходит… Скоро зайдет…
Выпивают по маленькой.
— Нефть чистая, — говорит Тимофеев, — а все дорожает, зараза.
— Хоть такая есть. А то мне кореш из Забайкалья пишет: только коньяки шампанское. Сколько ни заработаешь, все там и оставишь.
Закуривают.
— Новости-то не смотришь? — думая о своем, спрашивает дед. — Чего хоть за страна эта Греция?
— А пес ее знает, — говорит Вовка, — капиталистическая.
— Полковников-то там всех шлепнули?
— Полковников-то шлепнули.
— А живут-то, поди, бедненько?
— Капиталистическая. Богатые обжираются, бедные голодают. Но нашим хорошо платят. У беззубой вон подруга из Африки вернулась, пять ковров, не считая мелких брызг. Зойка ночь потом не спала. До сих пор ноет: у людей то, у людей се…
— А ты?
— А я беру чемодан и начинаю укладываться.
— Куда это?
— В Тюмень на трубопроводы. Кореш звал, пятьсот в месяц самое малое.
— А она?
— Не пускает, — довольным голосом говорит Стрелов.
Дождь прекратился. Потеплело, прояснилось. Вовка еще домывался, а Тимофеев с внуком резались в шахматы на крылечке. Дед проигрывал, зевал фигуры безбожно и притворялся, что играет он не всерьез, что поддается. Пот ручьями стекал с него.
— Ты глянь, скоко в человеке воды, — говорил он, утирая рукавом лоб. И хитрил, пытаясь ослабить бдительность противника каверзными вопросами: — Сань, а чего ты тихий такой? Не дерешься ни с кем, не бедокуришь?
— Так ты же меня выдерешь… Шах тебе.
— Абсолютно четко угадано. Я тебя тогда, как твоего батьку, то бишь как Сидорову козу, извиняюсь за выражение. Рокирнусь-ка, пожалуй.
— Нельзя, дедушка.
— Да не нельзя, а нужно, Санек. Как же не драть вас, чудо ты мое?
— Рокировку при шахе нельзя, — смеется Сашка.
— Извиняйте, извиняйте, — быстро соглашается дед и, сделав губы трубочкой, растерянно глядит на доску.
— Офицером пойди, — советует внук.
— Ну-кась мне, то я сам не вижу, что офицером. — И дедушка делает ход. — Вот ты говоришь, что вас драть не следует. И в книгах вроде так пишут. Ну нелепо же, ей-бо, нелепо. Вот он пишет сидит, придумывает, драть или не драть, а ежели драть, то чем, по какому месту. А в это самое время, — дед поднимает вверх палец, и лицо его становится многозначительным, — в соседних апартаментах писакины дети решили набедокурить. Взяли они ценную книгу и пустили по кругу на самокрутки. И вот он придумал, что драть детей вредно, записал это дело на бумажку и отправился глянуть на своих непоротых лоботрясов…
Сашка забыл о шахматах и замер, слушая дедушку. Тот не спешит, откашливается, продувает папироску, неторопливо прикуривает.
— Да, значится… Вот идет он из кабинета по комнатам и вдруг видит: дым коромыслом! Он туда, он сюда, ну, думает, хана, горим! Где дети? Где служанки? Где огнетушители? Добегает к очагу. Ёксель-моксель, дети все от цигарок пьяные, служанки на полу угорелые и книжка — источник знаний! — вся искурена. Остался токо корешок да обложка с чьей-то рожей.
Тимофеев сладко затягивается, ему самому понравилась эта история.
— Теперь вопрос тебе, сэр мартышкин. Что он будет со своими детьми делать?
— Выдерет? — со страхом и восторгом спрашивает Сашка.
— Ну, то есть, как пить дать! А зачем тогда он перед этим писал, что драть вредно?
— Не знаю.
— Вот и я не знаю, откуда это пошло — писать все наоборот. Иногда бывает, ну почти правда написана, ну все совпадает, а приглядишься позорчее: э-э, нет, соколик, приврал. Малость, но приврал.
— Дедушка, разве в книгах врать можно?
— А чего ж чуток не соврать.
— Деда, а ты живого писателя видел?
— А на хрена он мне живой? Живой он мне сто лет не нужен, мне его книжки нужны. Токо без врак.
— Тебе опять шах, дедушка.
Они ужинают, застелив стол газетками, и глядят телевизор. Красивая, но в годах, дикторша рассказывает, что кое-где в мире творится что-то неладное: стреляют в людей, угнетают людей.
— Это ж люди! Как они там не понимают, это ж люди! — После баньки дедушка быстро захмелел и бурно переживает то, о чем рассказывает дикторша.
Вовка, наоборот, спокоен, громко жует. Изредка он обращается к толстому коту: «Ну что, зверь? Ну как, зверь?» И кидает ему голубиные кости.
— На Клавку из третьей бригады похожа, — говорит Вовка про дикторшу. — Но потощее малость.
— И люди стреляют в людей, — сокрушается дед.
— Сам, что ли, не стрелял? — говорит Вовка.
«Юг Африки, — сообщает дикторша, — репортаж».
Видимость на экране плохая, словно ливень там, на Юге Африки. Там идет человек в белых штанах, держа руки на голове. Он устало ложится на землю, лицом вниз, и солдат, похожий на саранчу, бьет его ногой в бок. Потом солдат приставляет ствол автомата к голове человека, тот не видит, лежит…
— Бежи, — дедушка хотел крикнуть, а получилось шепотом.
— Беги, мать твою, — говорит Вовка.
И человек вскакивает, подпрыгивает. Но поздно. Тело медленно опускается на землю. Кажется, целую вечность опускается, руки, как крылья.
Похожие книги на "Рассказы тридцатилетних", Бежин Леонид Евгеньевич
Бежин Леонид Евгеньевич читать все книги автора по порядку
Бежин Леонид Евгеньевич - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.