На улице Дыбенко - Маиловская Кристина

И в ту секунду, когда он уже хотел завершить звонок, ответил женский голос.

—  Хто? Хаварите, пожалуйста, вас не слыхать.

Женщина говорила на странном диалекте, который он с трудом понимал. Но то, что он разобрал, заставило его перестать ходить по двору. Черты лица его, в последнее время и так напряженные, на мгновение напряглись еще больше и тут же расслабились, будто он разгадал самую страшную тайну жизни. Да-да. Как же он сам не догадался. Как все просто! Он даже ужаснулся простоте разгадки.

Ведь именно сегодня утром принесли телефонный счет. Он долго всматривался в цифру в правом нижнем углу. Не может быть. Это какая-то ошибка. Несколько раз повертел бумагу слева направо и наоборот, но ничего нового не увидел. Счет на тринадцать евро и десять центов. Если учесть, что абонентская плата составляла десять евро, а звонки и эсэмэс между ним и Кирой входили в абонентскую плату, то выходило, что все разговоры, которые она вела на протяжении прошлого месяца, обошлись в три евро. Он не мог в это поверить, она же постоянно с ним говорит. Даже в эту секунду он слышал ее бормотание со второго этажа.

И вот теперь, после телефонного разговора с этой женщиной, все сошлось, будто он разгадал защиту, придуманную талантливым противником-шахматистом.

Дрожащими пальцами он набрал три цифры на телефоне.

—  Nyt minun yläkerrassa on nainen, joka tarvitsee pakkohoitoa, — сказал он в телефонную трубку, затем присел на скамейку и принялся дожидаться машину скорой помощи. 13

Ей позвонили в пять вечера из конторы. Завтра с утра нужно быть в психиатрической лечебнице. «На сколько часов перевод?» — спросила она. Никто не знает. Такая работа. Может, на час, а может, на два-три. Хорошо, хоть платят. Но работенка, что ни говори, не из лучших. Нервная, прямо-таки скажем, работенка. Она даже подумывает, не уйти ли. Все эти слезы, сопли, крики, визги на бирже труда, в социальных службах, в тюрьмах и больницах не каждый выдержит. А теперь вот психам переводить. Как к этому подготовишься? * * *

Мила присела на стул, предложенный врачом, и раскрыла рабочий блокнот. Переводом она занималась не так давно, медицинской терминологией владела слабо. Вчера вечером полистала медицинский словарь. А толку?

Дверь открылась, и два санитара ввели под руки невысокую темноволосую девушку. «Не похожа на русскую», — подумала Мила.

Девушку усадили в кресло перед столом и подвинули к ней стакан воды. Она попыталась взяться за него одной рукой, но сильная дрожь ей помешала. Тогда она ухватилась двумя руками и сжала стакан так, что Миле показалось, что он сейчас лопнет. На помощь поспешил санитар. Аккуратным движением он высвободил стакан из ладоней девушки и поднес к ее губам, другой же рукой слегка подталкивал ее голову по направлению к стакану. Пила она большими глотками, и слышно было, как зубы стучали о стекло. Санитар салфеткой обтер ей мокрый подбородок и руки.

Девушка растерянно огляделась по сторонам и принялась тереть глаза. Казалось, она не понимала, где находится. Спутанными кудрями, спадающими на глаза, и непрекращающейся дрожью во всем теле она напомнила Миле напуганную бездомную собачонку, которую они видели в прошлый выходной. Ее двенадцатилетний сын, Петри, давно мечтал о собаке, а Мила считала, что глупо переплачивать заводчикам, надо брать бездомных. Вот они и поехали в приют. «Смотри, какая милая», — сказал ей сын, указав на маленькую черную собачку за решеткой. Но то ли от звонкого детского голоса, то ли от сыновнего пальца, направленного в сторону клетки, собачка задрожала и, оскалившись, прижалась к стенке.

Они так и вернулись домой ни с чем. Решили еще подумать.

Девушка, поднеся средний и указательный палец к губам, подала знак, что хочет курить.

—  I want to smoke, — сказала она без акцента.

«Явно не русская, — подумала Мила. — Зачем они меня вызвали? Ошиблись?»

—  You can't smoke in the hospital, — ответил доктор и обратился к Миле: — Aloitetaan nyt. * * *

Миле следовало переводить с финского на русский и наоборот.

—  Как вас зовут? — спросила Мила.

—  Вы говорите по-русски? — без удивления спросила девушка. — Я хочу курить. Скажите им. Меня зовут Кира.

—  Сколько вам лет?

—  Я курить хочу.

—  Сколько вам лет?

—  Тридцать.

—  Вы знаете, где вы находитесь?

Девушка спрятала ладони под себя, желая справиться с дрожью, и покосилась на санитаров.

—  Это психиатрическая лечебница, — подсказала ей Мила.

—  Хитрый черт все-таки упек меня в психушку… Как Мадетойя Онерву.

Мила перевела врачу, тот вскинул брови и сделал запись в блокноте.

Девушка чихнула раз, потом второй и третий. Взяла поднесенную санитаром салфетку, долго сморкалась и все никак не могла высморкаться. «Такая тщедушная», — подумала про нее Мила, казалось, с каждым чихом она сдувается на глазах.

—  Вы догадываетесь, почему вас сюда поместили?

Девушка посмотрела на санитаров, потом на врача и затем на Милу. Казалось, она оценивала, можно ли говорить этим людям правду.

—  Я, по ходу, с выпивкой переборщила. Я отдам. Деньги есть. У меня контракт.

—  Вы не выходили из комнаты три дня. Почему?

Она ответила не сразу.

—  Притомилась. Где этот книгочей, а где Петербург Достоевского? Я писала свое.

—  Вы не хотели с ним работать?

—  Не о чем с ним работать.

—  А почему вы не вернулись в Санкт-Петербург?

—  Телефон мне вернут?

—  Вы звоните родным?

Она кивнула.

—  Кому именно?

Девушка молчала.

—  Вы звонили мужу?

Она кивнула.

—  Когда вы с ним говорили в последний раз?

—  Вчера. Или сегодня. Я уже не помню.

Врач перебирал бумаги, делал пометки, после чего задал вопрос, который Мила не смогла перевести сразу. Первый раз с ней было такое. Вроде бы слова все знакомые, а только не собрать их вместе. Ей даже на секунду показалось, что это она сошла с ума.

Врач повторил вопрос. Только выдохнув и досчитав про себя до десяти, Мила смогла произнести:

—  Ваш муж умер в начале июня. Сейчас конец августа. Вы понимаете, что все это время говорили с мертвым человеком?

—  Я знаю, — ответила девушка, сморкаясь в салфетку. — А когда мне можно будет покурить? 14

Мила теперь ходила в лечебницу каждый день.

—  Я должна зачитать вам диагноз, — сказала она, присаживаясь на кресло у кровати.

Кира лежала на спине. Глаза были закрыты.

—  У вас депрессия, посттравматический синдром, шизоподобное расстройство и алкоголизм. Шизофрения не подтвердилась.

«Спит, что ли», — подумала Мила.

—  Как вы себя чувствуете?

Кира открыла глаза, но продолжала лежать не шевелясь.

—  Вы хотите выйти из больницы? Вы планируете вернуться в Россию?

—  Почему мне ноутбук не отдают?

—  Врач считает это небезопасным для вас.

Кира перевела взгляд с потолка на переводчицу.

Мила читала бумаги, оставленные ей врачом.

—  Вы разговариваете ночью? — спросила она.

—  Меня подслушивают?

—  Вы говорите с ним? * * *

Мила чувствовала себя беспомощной. Чем помочь этой загнанной лошадке? Через месяц ее выпишут, и она поедет домой. А есть ли у нее дом? Дом должен быть у всех. В Финляндии эта проблема решалась легко. Нет жилья или денег на съем — поможет государство. А как там, в России, Мила уже не помнила и не хотела помнить. Нет, ей однозначно надо увольняться. Уже полдня она думает о ней. Куда ж это годится? Так ведь никаких нервов не хватит — загремишь сама в больничку или, хуже того, начнешь разговаривать с духами. А девка упрямая: вбила себе в голову, что она и муж ее — навсегда вместе и на земле, и на небе. Бывает же такое. Зациклилась. Такая реакция на стресс. Врач не дает положительных прогнозов. Считает это дефектом личности, а не болезнью. Так основательно она вбила это себе в голову, что переубедить ее вряд ли удастся. Единственное, чем можно ей помочь, — вывести из алкогольного психоза и депрессии. За месяц-два врачи, конечно, мало что успеют. Процесс это длинный и сложный. На всю жизнь, по сути. Но хорошее начало положить можно.