Пара беллум - Зиновьев Александр Александрович

Простой народ

Западные мыслители разделяют советское население на народ, власть, военных, политиков, хозяйственников, интеллигенцию и другие категории. Это деление напоминает то, как мясники разделяют тушу животного на филей, оковалок, кострец, огузок, лопатки, голяшки и прочие части. Хотя такое разделение не имеет научного смысла, это все же полезно с некоторой практической точки зрения. Используя этот кулинарный принцип западной социологической мысли, в советском населении можно выделить своего рода лопатки и голяшки, образующие так называемый простой народ. В эту категорию включаются рабочие, крестьяне, солдаты, милиционеры, продавцы, библиотекари, учителя, бухгалтеры и даже рядовые агенты КГБ — «топтуны». Возьмём какую-нибудь группу людей из «простого народа», допустим, вот эту, которая расположилась на «диком» пляже неподалёку от пляжа, принадлежащего санаторию Западника. Плотность тел на пляже для «дикарей» в сто раз превосходит плотность тел на пляже санатория Западника. А о прочих различиях говорить не стоит — они общеизвестны. Но по характеру мыслей «дикий» пляж не отличается от пляжа для «элиты», что говорит о единстве нашего народа. Вот послушайте, к примеру, что говорят эти «простые советские люди».

— Так скажи, что нам с Китаем делать?

— Шурануть туда пару водородных бомб, и капут им там всем будет.

— Пару мало. На такой народ штук двадцать надо, не меньше.

— Двадцать штук опасно, весь «шарик» тогда расколется, все человечество погибнет от радиации. Не гуманно это.

— Так уж и все. До наших мест никакая радиация не дойдёт. А дойдёт, так наш брат Иван и не такое видал.

— Даже здоровей будет!

— Надо устроить в Китае неурожай риса, и половина китайцев умрёт с голода. Неужели наши учёные не могут изобрести какой-нибудь неурожайный порошок, который можно будет высыпать на Китай с искусственных спутников?! Пусть изобретут! Иначе за что им такую высокую зарплату платят и квартиры хорошие дают?!

— Я лично против атомных бомб не возражаю. Они практичнее обычных. И гигиеничнее.

— Сколько американских самолётов Дрезден бомбило? Сколько бомб кинули? А на Хиросиму всего одну бросили. И хоронить никого не надо было. Чуешь разницу?

— Атомное оружие всё равно будет главным в будущей войне. Но оно нам не так страшно, как американцам. У нас огромная территория...

— Огромная территория не есть абсолютное достоинство. Она имеет и недостатки. Чтобы, например, перебазировать в Сибирь самый минимум промышленности, необходимый для войны, нужны затраты, которые нам не под силу.

— В ту войну мы всё-таки нашли силы для этого.

— Промышленность той войны есть мелочь в сравнении с тем, какая потребуется для будущей войны.

Построить новый современный военный завод в Сибири сейчас обойдётся во много раз дешевле, чем эвакуировать туда такой же из европейской части страны.

— Я не хочу в Сибирь. Лучше подохнуть здесь, чем уцелеть в Сибири.

— Слышишь, что люди говорят? А это тоже фактор немаловажный.

— Людей можно силой заставить переселиться туда, куда нужно в интересах обороны.

— Никакой атомной войны не будет. У нас уже есть оружие, с помощью которого американские ракеты с бомбами можно взрывать при взлёте. А раз у нас есть, то и американцы скоро изобретут такое же. Вот химическое и биологическое оружие — это пострашнее.

— Скорей бы коммунизм во всем мире установили. Тогда войны отомрут.

— При коммунизме войны не исчезнут. Они лишь изменят характер — будут справедливыми для обеих враждующих сторон. Войны будут дружественные.

— Слава Богу, мы до этого не доживём.

— Кончайте мрачные разговоры! Расскажите лучше новый анекдотик!

— «Ты получил пригласительный билет на Красную площадь на похороны генсека?» — спрашивает один москвич другого. «А мне не нужно, — отвечает тот. — У меня абонемент».

Опять смена руководства

Отдыхающие много говорили о предстоящей смене руководства: всем было очевидно, что дни Андропова сочтены. На «диком» пляже рассказывали мрачные, макабрические анекдоты. Обитатели санатория элиты мрачно молчали, обмениваясь короткими и нейтральными репликами. Смена руководства могла коснуться их лично, причём — ощутимым образом. Большинство из них были стариками в медицинском смысле слова. Если преемником Андропова будет кто-то из «молодых» (скорее всего — Горбачёв), то лозунг омоложения руководства будет претворён в действительность за их счёт. В глубине души они надеялись, что в высшем руководстве проявят максимум осторожности и отдадут предпочтение Черненко. Тот тоже старик. И тоже болен. Но года три-четыре ещё может протянуть. Он не даст «молодым» разогнать опытные кадры партийных и государственных руководителей.

Не унывал один писатель. Ему было хорошо при любом руководстве. Он был удобен любому руководству. Советское руководство при всех поворотах истории и во всех затруднительных ситуациях использовало его, чтобы продемонстрировать свой либерализм и хорошие намерения. Писателя награждали орденами и премиями, присваивали почётные звания и выпускали за границу, где он имел репутацию оппозиционера и даже жертвы режима. Из США он привёз радиоприёмник, по которому можно было слушать западные радиостанции, работающие на Советский Союз, и захватил его с собой в санаторий. Академик, генерал и партийный секретарь области собирались иногда в палате писателя послушать, «что наши враги говорят о нас». Забрёл однажды и Западник. Передавали мнения кремленологов о предстоящих переменах в высшем советском руководстве. Все говорившие склонялись к тому, что преемником Андропова будет Черненко.

— Научились наконец-то предсказывать, — сказал писатель.

— Это не они научились предсказывать, — возразил партийный секретарь, — это мы сами стали заранее показывать им, что мы будем делать или даже уже сделали.

— А зачем? — удивился академик.

— А зачем это нужно скрывать? — ответил партийный секретарь.

Западник молча ушёл в свою палату. Он был подавлен. Первый раз за все время работы в аппарате ЦК и КГБ он не был посвящён в кухню высшего руководства. А ведь он ещё совсем не старик. Он ещё, как минимум, лет десять мог бы работать с полной отдачей сил. Он только теперь достиг высшего уровня зрелости как специалист в своём деле и как государственный мыслитель. Так почему же в отношении его допускается такая вопиющая несправедливость?! Когда Андропов пришёл к власти, западная пресса захлёбывалась сенсациями по поводу всего того, что стало происходить в советском руководстве. В каждом пустяке и рутинном мероприятии усматривали грандиозные замыслы и начало великих преобразований. Теперь, когда стало очевидно, что дни Андропова сочтены, западная пресса снова заполняется всяким вздором по поводу предстоящей смены руководства в Советском Союзе.

Любопытно, подумал Западник, что сказал бы по этому поводу Социолог?

— Андропов был обречён независимо от болезни, — сказал бы Социолог, — потому что он проявил чрезмерную активность и стал угрозой всеобщему спокойствию. Если преемник Андропова будет молодой и здоровый человек и если он нарушит меру активности, он потерпит такое же поражение, как и Андропов. Любой Генсек, если он захочет долго удержаться на своём посту, должен стать брежневообразным ничтожеством. Преобразования нужны. Но не такие, к каким стремился Андропов, а такие, которые не затрагивают слишком болезненно никого лично. Такие, чтобы никто не заметил, что они произошли.