Платформа - Уэльбек Мишель

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57

Он уехал рано, перед началом передачи Мишеля Дрюккера, но это не спасло его от нескончаемых пробок, в которых он застрял, не доезжая Фонтенбло. Он включил приемник, послушал одну станцию, другую; выключил. Время от времени поток машин продвигался на несколько метров; слышалось только урчание моторов и удары редких капель дождя о ветровое стекло. Это меланхолическое бессодержательное бездействие отвечало его настроению. Одно приятно, положительную эмоцию он все-таки испытает за эти выходные: не увидит вечером Жоанны; он наконец решился ее выгнать. Новую няню звали Евхаристия, ее порекомендовала соседка; девушка была родом из Дагомеи, серьезная, прилежная, в пятнадцать лет училась уже в предвыпускном «естественнонаучном» классе. Она хотела стать врачом, возможно, педиатром; с детьми управлялась исключительно ловко. Исхитрялась оторвать Никола от компьютерных игр и уложить спать до десяти часов – им с женой такое никогда не удавалось. С Анжеликой обращалась ласково, давала ей полдник, купала, играла с ней; малышка ее обожала.

Домой он добрался в половине одиннадцатого, совершенно разбитый; Одри, насколько он помнил, проводила уикэнд в Милане и собиралась наутро прямо с самолета поехать на работу. После развода она уже не сможет так шиковать, подумал он не без злорадства; понятно, отчего она оттягивает решающий разговор. Впрочем, она, разумеется, не станет разыгрывать возврат любви и прилив нежности, и это можно поставить ей в заслугу.

Евхаристия сидела на диване и читала «Жизнь, способ употребления» Жоржа Перека в карманном издании; дома все было в порядке. Он предложил ей апельсиновый сок, себе налил коньяку. Обычно, когда он возвращался, она рассказывала ему, как прошел день и что она делала с детьми; это занимало несколько минут, потом она уходила. На этот раз, наливая себе вторую рюмку коньяку, он понял, что совсем не слушал ее.

– У меня умер отец…– сказал он, и события последних дней снова всплыли перед глазами. Евхаристия мгновенно замолчала и посмотрела на него в замешательстве; она не знала, как ей себя вести, но очевидно было, что он завладел ее вниманием.

– Мои родители не были счастливы…– сказал он еще, и это соображение его добило: оно словно бы ставило под вопрос его, Жан-Ива, существование, в некотором роде отрицало его право на жизнь. Он родился в результате неудачного, несчастливого, неизвестно зачем возникшего союза.

Он с беспокойством огляделся: очень скоро, через несколько месяцев он навсегда уйдет из этой квартиры, не увидит больше ни этих штор, ни кресел, ничего; от этой мысли все вещи вокруг начали утрачивать материальность, консистенцию. Жан-Ив смотрел на них, как на мебель в витрине закрытого магазина или в каталоге, словом, как на что-то нереальное. Он встал, пошатываясь, подошел к Евхаристии и крепко сжал ее в объятиях. Затем просунул руку под свитер: ее тело было живым, реальным. Тут он опомнился, смутился, замер. Она тоже замерла, перестала сопротивляться. Он посмотрел ей прямо в глаза и поцеловал в губы. Она ответила на поцелуй, толкнулась языком в его язык. Он скользнул рукой дальше, коснулся ее груди.

Они совокупились молча, в спальне; она торопливо разделась и стала коленями на кровать. Кончив, они несколько минут молчали, да и после не говорили об этом. Она снова рассказала ему, как провела день, чем занималась с детьми; потом сообщила, что на ночь остаться не может.

В последующие три недели они повторяли это много раз, собственно говоря, всякий раз, когда она приходила. Он ожидал, что она заговорит о незаконности их отношений: в общем-то, ей было всего пятнадцать, а ему тридцать пять; он годился ей в отцы. Но, похоже, она воспринимала ситуацию иначе. Как же тогда? Да просто понял он вдруг и ощутил волнение и благодарность. В результате его брака у него нарушились нормальные представления о мире; он забыл, что некоторым женщинам У Евхаристии он был не первым мужчиной, она уже попробовала годом раньше с мальчиком из выпускного класса, но с тех пор с ним не встречалась; большого опыта она не имела, в частности, ничего не знала об оральном сексе. Во время первой фелляции он сдержался, чтобы не извергнуть ей в рот, но потом очень скоро заметил, что ей это нравится, что ее это забавляет. Довести ее до оргазма ему обычно не составляло труда; сам же он испытывал огромное наслаждение, когда держал в руках ее гибкое, крепкое тело. Она была умна, любознательна, интересовалась его работой, задавала кучу вопросов: словом, делала все, чего не делала Одри. Жизнь большой фирмы была для нее диковинкой, ей хотелось знать, что там происходит; все эти вопросы она не могла бы задать отцу, а тот не смог бы ответить: он работал в больнице. Короче, его отношения с Евхаристией носили характер – удивлялся про себя Жан-Ив, снова сравнивая девушку с женой. Хорошо все-таки, что старшим ребенком у него был сын; а то он, глядишь, не избежал бы и инцеста; главное, непонятно, его нужно избегать.

Три недели спустя Евхаристия сообщила, что у нее появился парень, а потому она предпочитает прервать связь с Жан-Ивом. Увидев, как сильно он огорчился, она сказала, что может иногда делать ему минет. Он, по правде говоря, не понимал, чем это для нее лучше, но ведь он давно забыл, что чувствуют в пятнадцать лет. Вечерами он приходил домой, и они подолгу болтали о том о сем; когда начать, решала Евхаристия; она раздевалась до пояса, он гладил ее грудь, потом прислонялся к стене, а она опускалась перед ним на колени. По его стонам она точно угадывала приближение кульминации. Тогда она отстраняла лицо и ловкими движениями направляла струю то себе на грудь, то в рот. На лице у нее в эти минуты появлялось радостное детское выражение; вспоминая об этом, он с грустью думал, что для нее любовная жизнь только начинается и она еще составит счастье многих мужчин; он просто случайно встретился на ее пути; что ж, ему, можно считать, повезло.

Еще через неделю в субботу, когда Евхаристия, зажмурившись и раскрыв рот, с воодушевлением начала его ласкать, в комнату неожиданно заглянул Никола. Жан-Ив вздрогнул, отвел взгляд, а когда посмотрел на дверь снова, сына там уже не было. Евхаристия ничего не заметила; она просунула руку между его ног и осторожно сжала мошонку. Жан-Ив испытал странное ощущение остановившегося времени, на него словно бы снизошло прозрение, и он явственно увидел тупик. Поколения смешались, родство утратило смысл. Он обхватил Евхаристию за голову и притянул к себе; подсознательно он уже знал, что это у них в последний раз, и хотел насладиться ею. Как только она коснулась его губами, он кончил в несколько приемов, запихнув ей пенис в самое горло и содрогаясь всем телом. Потом она подняла на него глаза; он по-прежнему держал руками ее голову. Она еще минуты две не выпускала пенис изо рта и, закрыв глаза, медленно водила языком по головке. Когда она уходила, он сказал ей, что больше у них ничего такого не будет. Он не смог бы объяснить почему. Конечно, если сын проболтается, связь с няней будет свидетельствовать против Жан-Ива на бракоразводном процессе; но дело не только в этом: он и сам не очень хорошо понимал в чем. Неделю спустя он поведал эту историю мне, при этом постоянно винил себя так, что тяжело было слушать, и просил не говорить Валери. Если честно, я недоумевал и не понимал, в чем, собственно, проблема; я поддакивал ему из любезности, оценивал все «за» и «против», но его исповедь не задела меня за живое, я как будто смотрел ток-шоу Мирей Дюма.

Зато на работе у них все складывалось благополучно, о чем он мне и сообщил с большим удовлетворением. Некоторое время назад возникли осложнения с новым клубом в Таиланде: чтобы оправдать ожидания клиентов, здесь требовалось открыть секс-бар и массажный салон; а включить их в бюджет гостиницы не представлялось возможным. Жан-Ив позвонил Готфриду Рембке. Глава TUI сразу нашел решение: у него имелся партнер в Таиланде – обосновавшийся на Пхукете китайский предприниматель, он брался выстроить рядом с гостиницей такого рода развлекательный комплекс. Рембке был в превосходном настроении, похоже, дела шли хорошо. В начале ноября Жан-Ив получил экземпляр немецкого каталога и увидел, что составители постарались вовсю. На фотографиях местные девушки позировали с обнаженной грудью и в тонюсеньких трусах или прозрачных юбчонках; заснятые на пляже или даже в комнатах, они зазывно улыбались и проводили языком по губам: картина получалась недвусмысленная. Во Франции такое нипочем не издашь, сказал Жан-Ив Валери. И вот что любопытно, размышлял он вслух, мы приближаемся к единой Европе, идея объединения государств все больше укореняется в умах, а законодательство в области нравов нисколько не унифицируется. В Голландии и Германии проституция узаконена и существует легально, во Франции же многие требуют ее запретить и ввести наказания для клиентов, как это делается в Швеции. Валери посмотрела на него с удивлением: он выглядел странно и вообще в последнее время все чаще пускался в неконструктивные беспредметные рассуждения. Она между тем выполняла колоссальную работу, методично, холодно, целенаправленно; нередко ей приходилось принимать решения, не советуясь с ним. Она к этому не привыкла, я чувствовал, как ей трудно, как ее терзают сомнения. Генеральная дирекция не вмешивалась, предоставляла им полную инициативу.

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57