– Я с ними поеду, – извиняющимся тоном говорит Сашка, – а то как бы не накосячили.
– Давай, давай, – киваю я, – а ты, Вадик?
– Антон, я в офис. Дела есть. Ты со мной?
– Нет. Знаешь что… Чего-то тошно так, выпить хочется.
– Если очень хочется, значит можно, – говорит избитую фразу Вадик. – А здесь есть чего поблизости?
– Саш, у тебя тут кафе есть какое рядом?
– Рядом, – Сашка морщит лоб, – надо подумать. А! Если выехать на Садовое и потом повернуть направо, как на Мясницкую, там такой приятный вьетнамский ресторан «Шанти». Отдельные ниши есть в чайной зоне, разговаривать удобно. Не отвлекает никто.
– Поехали? – спрашиваю я Вадика.
В «Шанти» оказалось действительно приятно. Сняв обувь, мы сели за низкий столик, с умным видом пролистали меню, наугад ткнули пальцами в неведомые «нем-раны», «нем-коны» и «сет из тайских закусок».
– У меня такое состояние, будто я кино смотрю или сон, – начал Вадим, – все события хуячат, как скоростной экспресс. Голова кругом. А в какой-то момент встаёшь, головой трясёшь, и будто бы всё приснилось.
– Приснилось… Мне, кстати, такие сны стали сниться, реально можно двинуться, – пристально смотрю я на Вадима. – Ты только не подумай, я ещё с головой дружу. Просто сны очень реальные. А главное, после них мысли конкретные приходят. Как и чего делать.
– А что за сны? – Вадим делает глоток воды и почему-то отворачивается.
– Вчера, к примеру, полночи разговаривал с Парфёновым за духовность и идеологию. То есть чувак выглядел как Парфёнов, а на самом деле кто это был… не знаю. – Я закашлялся и вспомнил про косяк, но упоминать про него не стал. – В общем, такие телеги мне задвигал, что я сразу понял, чего нам не хватает.
– И чего же?
– У нас всё хорошо. И режиссура, и декорации, даже набор актёров. Как в провинциальном театре. Только играют они без души.
– Ха! Конечно без души, они же не настоящие актёры.
– Нет, Вадик, дело не в этом. Играют они без души, потому что за бабки…
– А как ещё-то? За пряники, что ли?
– За идею, старик. Самая проникновенная игра может быть только за идею.
– Так идея-то у нас есть. Мы – та часть общества, которой не всё равно. Оппозиция и всё такое.
– Ты сам-то в это веришь? Вот, к примеру, подбери под это своё определение идеи визуальный ряд.
– Ну… – Вадим чешет затылок, – митинги, люди на площади, ну…
– …лагеря, Визбор, да? Новодворская. Бездуховно это все, врубаешься? А должна быть духовность, знаешь… звенящая такая. Чтобы резала барабанные перепонки. Такая духовность, как в фильме «Ленин в Октябре», понимаешь?
– Не понял я ничего, Антон. Насколько я помню, это кино чисто идеологическое. – Вадим кривится. – С чего вдруг духовность у тебя идеологией стала? Это вообще-то разные вещи.
– В России, брат, это одно и то же. Просто когда лохам идеологию переименовывают в духовность, им становится легче её употреблять. Вприкуску с пустым чаем. Поэтому люди разбирающиеся и говорят: «особая русская духовность». А остальные, кто не в теме, блеют про «имперскую идеологию», хотя это одно и то же. И у этой имперской идеи настолько сильный брендинг, что люди готовы найти её даже в чашке чая, если перед этим ещё сказать, что «этот чай несёт в себе малую толику Родины».
– Ерунда какая. Антон, я считаю, сколько ни маскируй идеологию под духовностью, нормальный человек всегда отличит.
– Ты думаешь? Ок. Вот ты какой виски пьёшь?
– Я? Chivas!
– Почему?
– Ну как почему? Потому что хороший, наверное… – неуверенно предположил Вадим.
– Да? То есть в природе существуют и плохие виски, так?
– Так.
– То есть ты можешь отличить хороший виски от плохого?
– Конечно. Ну, во всяком случае, Chivas всегда отличу от другого.
– Уверен?
– Антон… – криво ухмыляется Вадик, – я тебя умоляю.
Я подзываю официанта, шепчу ему на ухо, он улыбается и уходит.
– Вот сейчас мы тебя и проверим.
Минут через десять официант приносит поднос с тремя стаканами виски и тремя початыми бутылками: Chivas, Johnny Walker Black и Dewars.
– Вот три стакана, – киваю я на поднос. – В котором из них Chivas?
Вадик поочерёдно берет стаканы, нюхает, отпивает из каждого по глотку. Долго смакует, цокает языком, снова нюхает. Делает паузу. После паузы уверенно берет крайний слева и говорит:
– В этом.
Официант, улыбаясь, смотрит на меня, кивает, будто в знак согласия.
– Ну? – смеётся Вадим. – Угадал? Я алкаш-то со стажем. В чём в чём, а в виски разбираюсь. Правильно? – победоносно смотрит он на официанта. – Угадал, да?
– Ни хуя ты не угадал, Вадик. Здесь вообще Chivas нет. Везде один Dewars.
– Да ладно! – машет рукой Вадим. – Скажите, что в стаканах?
– Dewars двенадцать лет, спешл резерв, – подтверждает официант.
– Спасибо, – киваю я, и официант уходит.
– Антон, это подстава! – возмущается Вадим.
– Не-а, – мотаю я головой, – это просто доказательство того, что в виски ты не разбираешься. И пьёшь обычно не Chivas, а «удивительный, индивидуальный характер виски класса люкс». Представляешь, какая у Chivas мощная идеология бренда, что даже тебя заставила «узнать» его среди «джоников»? Любой рекламщик пояснит тебе, что самые преданные потребители – у брендов, имеющих некую «духовную ауру».
– Ага. Я сам про это тюхал. Так называемые «Love-marks».
– Во-во. Лохмаркс. Вот эта самая аура и есть духовность для лохов…
– Сука ты… Прости. – Вадим жахнул разом все три стакана, поднял голову и заговорил, словно обращаясь к кому-то третьему. – А главное, такие струны задел, что и жить не хочется.
– Почему, Вадик? – грустно говорю я.
– От аудио-визуального ощущения провинциальности собственного духа.
– Гениальное определение. Вот мы и подошли к истине. К визуализации. Что такое визуализация в нашем деле? Все просто: ты можешь и дальше оставаться провинциалом духа. Даже не так. Ты им и должен оставаться. Но тебе нужен кто-то, кто скажет, что в этой своей провинциальности ты не простой лох, а чистый душой и помыслами человек новой России. Тебе нужен духовный лидер. А духовные лидеры получаются только из героев.
– Из мёртвых, я полагаю, – усмехается Вадик.
– Типун тебе на язык. Мёртвых героев у нас пока нет. Ну, в смысле, с сильно узнаваемым брендингом нет. А шелуха всякая нас не интересует. Посему будем работать пока с живыми. Нужно найти героя и мифологизировать его. Схема работает ещё со времён египетских пирамид. В общем, думаю я, нужно снять фильм. Точнее, героико-документальный эпос. Знаешь, кто самые любимые герои в стране, испокон веков?
– Юродивые да гонимые. Из школьной программы ещё известно.
– Во! Давай ещё бухнем?
– Chivas? – смеётся Вадим.
– Да все равно чего, мы же выяснили, для тебя все виски Chivas.
– Хватит издеваться. Ты меня просто развёл.
– Возвращаясь к героям. Ты совершенно прав, нам необходим настоящий мученик, нёсший народу свет свободы и справедливости. Безвозмездно. Представь себе кадры, – я откидываюсь назад и прикрываю глаза, – Михаил Ходорковский изображён Прометеем, прикованным к скале. Его атлетичный торс перекрещён цепями, ноги закованы в кандалы. Он мудро и вместе с тем печально смотрит из-под очков куда-то на Восток. Туда, где рождается заря и нефть…
Выйдя из «Шанти», я отдаю Вадиму водителя, а сам отправляюсь прогуляться пешком. Подхожу к палатке, долго стою перед витриной и зачем-то покупаю банку кока-колы. Закурив, набираю номер девушки Даши, которую периодически подтрахиваю, и за двадцатиминутный трёп склоняю её заехать сегодня ко мне часов в восемь. Когда наш милый разговор заканчивается, я отпиваю из банки, выплёвываю и выбрасываю банку. Точнее, подбрасываю её в воздух, чтобы с лёта пнуть ногой, но промахиваюсь. Зачем я её купил, так и останется загадкой, ибо пить это дерьмо невозможно.
Я ловлю такси, сажусь на заднее сиденье, называю адрес, открываю окно, закуриваю. Делаю две затяжки и ловлю себя на том, что даже курить больше не хочу. Выбрасываю сигарету и закрываю окно. Да, нам положительно необходимо кино! «Фильм! Фильм! Фильм!» Или как там ещё?
