Укради его удачу - Филипенко Алена

— Нет! — рявкает друг. — Или он, или никто!

Я расстроенно вздыхаю.

— Ну, берешь или нет? — грозно спрашивает Мирон.

Я мотаю головой.

Мирон смотрит на меня с разочарованием.

— Знаешь, Полукарова, а может, никакого хронического невезения не существует, а ты сама и есть причина всех своих неудач?

Я демонстративно делаю глоток коктейля из второго бокала, отстраненно смотрю на стену и делаю вид, будто не услышала Мирона. Мы переводим тему и больше не возвращаемся ни к невезению, ни к книге, ни к Тимуру. Все остальное время общаемся мило, но все-таки я чувствую напряжение. Мирон явно сердится на меня за мою нерешительность. А я сержусь на себя за то, что Тимур по непонятной причине перепутал мне страницы.

На работе заболела уборщица, и начальник поручил мне временно ее подменить. Такое уже бывало, и я с тоской плетусь к подсобке, где стоит тележка с принадлежностями для уборки.

Оттирая с пола черные полосы, оставленные ботинками, я вдруг снова чувствую себя в школе на генеральной уборке.

Но самое неприятное дело ждет меня впереди.

Вкатывая тележку в женский туалет, я сталкиваюсь в дверном проеме с девушкой. Я не смотрю на нее, но боковым зрением замечаю блестящие длинные рыжие волосы и короткую кожаную куртку. От девушки пахнет дорогим парфюмом. Я прижимаю тележку к стене, чтобы освободить ей проход.

— Вика? — раздается удивленный, до боли знакомый голос. Этот голос переворачивает все внутри и превращает меня в долговязую девчонку, которая в свои тринадцать уже устала от жизни. Оттого, что она никому не нравится и что на голову выше всех остальных. От насмешек, неудач, оттого, что она часть непримечательной серой массы и в то же время выделяется среди всех, но далеко не тем, чем хочется… Всё в ее жизни не так, как хочется, не так, как должно быть. Не так, как у других… Не так, как у… Киры.

— Кира! — Я натягиваю радостную улыбку. Ох, каких усилий она мне стоила, ведь мне не до радости — внутри играет похоронный марш.

Она по-прежнему красавица. Даже стала еще красивее. Точеное лицо, большие глаза с идеальным макияжем, пушистые ресницы, полные губы, густые рыжие волосы, изящная фигура с тонкой талией, идеальный рост: такой, что можно надеть высокие каблуки и превратиться в топ-модель, а можно обуться в кеды — и стать Дюймовочкой.

С Кирой мы учились в одном классе и жили в соседних домах. Тесно дружить стали лет в девять. Тогда у меня были зачатки дружеских отношений и с другими ребятами, но позже все они отмерли, и осталась одна Кира. Как оказалось позднее, именно она постаралась, чтобы у меня не было никого, кроме нее. Так ей было проще мной манипулировать.

Только разорвав наши отношения, я поняла о Кире все. Подлая, завистливая, нарциссичная, жадная. Но Кира во многом была тогда более развитой, чем я, ее отличали хитрость и ум. А я была простой наивной девочкой. И она управляла мной, как марионеткой, дергая за ниточки.

Я не замечала недостатков Киры. Считала ее хорошей подругой, открытой и доброй, красавицей, которая всем нравится из-за своего хорошенького личика и дружелюбия. Она со всеми могла найти общий язык. Все взрослые были от нее в восторге, в том числе и моя семья. Она хорошо училась, успевала во всем: учеба, танцы, вокал, книги.

Что же она делала плохого?

Моя самооценка всегда была ниже плинтуса, а Кира опускала ее еще ниже. Спокойно могла назвать меня страшненькой и отметить, как мне повезло, что со мной дружит такая красотка, как она. Кира принижала и другие мои качества. Я неважно училась, и она помогала мне с домашкой. Но цена за эту помощь была слишком высокой, ведь Кира постоянно напоминала мне, что я невежда и только благодаря ей, такой умной и прилежной ученице, меня еще не выгнали из школы. Она даже врала мне, что ей это говорят учителя.

В нашей дружбе было много всего странного, от чего я порой недоумевала даже тогда, но Кира постоянно выдавала это за норму. Я занимала ей очередь в школьной столовой или же вообще стояла там одна и покупала обед и себе, и ей. Если Кире нравилась какая-то моя вещь, она просто забирала ее. Мы делали только то, что было интересно ей, с моим мнением она никогда не считалась. У меня не должно было быть ничего более хорошего, чем у нее. Если я вдруг каким-то чудом получала оценку выше — значит, в следующий раз специально должна была написать работу хуже, чтобы в итоге общий результат Киры был лучше.

Кира оградила меня от одноклассников, тщательно следила, чтобы со мной никто не смел общаться. Она делала это по-умному, хитростью и уловками, так, чтобы никто ничего не заподозрил. Я была игрушкой в ее руках. Захочет — приласкает словом, надоест — выбросит. Чтобы потом снова поднять…

Она повторяла, что я никому не нужна. Что без нее я ничто, пустое место.

Вот что вдалбливала эта гадина мне на протяжении многих месяцев и даже лет. И я верила всему, что она говорит. И больше всего на свете боялась остаться одна, без Киры. Это стало моим триггером.

Да. Кира сломала меня. Я полностью принадлежала ей.

Один случай изменил все. Благодаря ему я смогла посмотреть на то, что происходит между мной и Кирой, со стороны. Мне будто открыли глаза, и я нашла в себе силы разорвать эти отношения. Только сколько еще потребуется времени, чтобы склеить себя по кусочкам?

И вот Кира смотрит на меня и мою тележку так, будто она кладоискатель, вдруг наткнувшийся на сундук с сокровищами.

Да уж, я для нее сейчас действительно сокровище. Узнать, что бывшая подруга, которая с тобой разругалась, теперь моет туалеты в забегаловке, чье название говорит само за себя! Это целый золотой город. Тем более после ее слов о том, что я без нее — пустое место. Вижу по глазам Киры, что, не поиздевавшись, она не уйдет.

— Сто лет тебя не видела! Как твои дела? — миролюбиво спрашиваю я.

— У меня все прекрасно, учусь, тусуюсь. — Она гордо улыбается и, окинув взглядом мою тележку, издает короткий смешок: — У тебя, я вижу, все тоже ничего.

— Вообще, я тут работаю официанткой. — Я ругаю себя за то, что оправдываюсь перед ней, но ничего не могу с собой поделать. Рядом с Кирой я, как в школе, превращаюсь в собачку, которая трясется уже от одного строгого слова своего хозяина. — Просто уборщица заболела и…

— Да, я так и подумала, — по-змеиному улыбается Кира. — Конечно. И официантка — это, наверное, твоя временная должность?

— Да, — охотно соглашаюсь я, подбадриваемая словами Киры. — Я планирую подняться по карьерной лестнице в ресторанной сфере. Скоро получу должность выше.

— Конечно, конечно, — кивает Кира, и тут меня осеняет, что она начала издеваться надо мной куда раньше, чем я это заметила. — «Гнутые вилки» — подходящее тебе место для старта.

Я ничего не отвечаю. Я заслужила этот удар — сама его проморгала.

— У тебя уже приняли заказ? — спрашиваю я, чтобы перевести тему и все-таки доказать, что я не работаю тут уборщицей. — А то я на замене, и официантов приходится ждать дольше обычного.

Кира улыбается, смотрит на меня со снисходительной жалостью и, замахав руками, восклицает:

— Ты что! Чтобы я что-то взяла в таком месте? Я просто заскочила в туалет. Думала, дотерплю до заправки, там туалеты чище. — Она косится на швабру у меня в руках. — Но не дотерпела, слишком много выпила в дороге воды «Кристаль»… — называет она элитную марку, затем строит издевательски-милую гримаску, которая почти не скрывает злобного удовлетворения, и добавляет: — Прости, была бы рада поболтать, расспросить, как у тебя дела, хотя сама вижу как… но я очень спешу.

— Да, конечно, — растерянно отвечаю я и пропускаю ее к выходу.

— Еще увидимся! — говорит она так, что я не сомневаюсь: Кира теперь часто будет заезжать сюда в туалет, чтобы поглумиться надо мной.

С каждым днем мое будущее станет выглядеть все безрадостнее и безрадостнее. В конце концов меня переведут в уборщицы на постоянку, а Кира будет ежедневно вытирать об меня ноги, совсем как в школе. В принципе, можно и потерпеть — жить осталось всего-то лет шестьдесят. Семьдесят, если повезет, однако это не обо мне.