Лето в пионерском галстуке - Сильванова Катерина

Он не мог отвести взгляда от Володиного отражения. Тот сидел бледный, робко поглядывал на него и кусал губы:

— Мне не хочется думать о случившемся плохо. Но, как ни стараюсь, думаю. Возможно, у меня опять паника и паранойя и я снова раздуваю из мухи слона, но мне очень страшно. Юра, скажи, а ты-то что об этом думаешь?

— О чём именно?

Володя пододвинулся ещё ближе, Юрка заиграл ещё громче.

— Ты это сделал потому, что… — Володя запнулся, вытер ладонью испарину на лбу. — Ты будешь?.. То есть ты хочешь быть для меня не простым, а особенным… другом?

Юрка ударил совсем громко:

«Фа-диез, ля-диез, фа, фа-диез вверх, фа-бемоль, ля второй, фа и ля вниз. Фа, фа-диез выше, фа-бемоль, ля-диез вниз, фа диез и ля, фа и фа-диез вверх!»

— Да хватит! Я не могу кричать о таком!

«Фа-фа-фа-фа», — у Юрки задрожало всё внутри.

Володя схватил его руку и прижал к клавишам. Всё замерло: музыка, дыхание и сердце. Юрка обернулся. Володино лицо было в паре сантиметров от его, он снова чувствовал его дыхание на своих щеках. От Володиной близости замирали даже мысли, по телу бежали мурашки. Его холодные пальцы подрагивали, сжимая Юркину руку, глаза за стёклами очков лихорадочно блестели.

Володя натужно сглотнул и прошептал:

— Может, на самом деле нет ничего плохого в том, чтобы поцеловать… особенного друга?

И тут до Юры дошло, о чём последние десять минут Володя пытался сказать. Не просто дошло, а рухнуло камнепадом. Не по голове, а по сердцу — оно приняло удар на себя, Юрку аж качнуло.

— Володя… ты чего? — он задал самый дурацкий на свете вопрос только для того, чтобы убедиться, не послышалось ли. — Ты чего говоришь, ты кого обманываешь — меня или себя?

— Никого.

— То есть… ты уверен, что это даже не самообман?

Володя покачал головой, облизнул сухие губы:

— Нет. А ты?

Едва дыша, Юрка захлопал выпученными от волнения глазами и сжал его пальцы. Сердце забухало в горле, Юрка прохрипел:

— Да, — он не понял сути вопроса, ему просто хотелось сказать «да».

Юрка не мог поверить в происходящее. Володя сам приблизился к нему и чуть склонил голову. Зрачки у него расширились, смотрел он взволнованно, держал Юрку за руку. Он держал его за руку! Не так, как обычно, а нежно и трепетно. Водил по кисти пальцами. Губы у него сухие, пахло от них приятно. Разве всё это возможно?

А ему-то, Юрке, что было делать — губы сворачивать трубочкой? У электрощитовых он об этом не думал. Но то было вчера — очень-очень давно и не с ним. А сейчас Юрке бы главное — не задохнуться от восторга и не оглохнуть от сердцебиения. Он закрыл глаза и наклонился. Ощутил дыхание уже не на щеке, а ниже.

Но тут крыльцо кинозала скрипнуло.

— Алые звёзды на рельсах горят, трамвай переехал отряд октябрят… — скандировал снаружи Сашка.

Юрка резко отвернулся, неуклюже ударился бровью о дужку Володиных очков, вскочил на ноги и встал позади. Руки у Володи дрогнули, сами собой взметнулись вверх и с грохотом рухнули на клавиши. Какофоничное на все лады «брям-с» разнеслось по залу.

— Фу какой дулацкий стишок! — ответил Олежка Сашке.

Дверь открылась, на пороге толпилась вся малышня из труппы, старших ещё не было. Юрка дышал надрывно, будто только что бежал. А Володя сидел за пианино и, хлопая глазами, непонимающе смотрел то на клавиши, то на вошедших.

— Вы так рано сегодня… время общественных работ ещё не прошло… — пробормотал он севшим голосом.

Юрка внутренне взвыл: «Как хорошо, что ступеньки скрипят!» — но вслух ничего сказать не решился.

Примечания:

(1) Марат Казей — белорусский и советский пионер-герой, юный красный партизан-разведчик, Герой Советского Союза

P.S. Кстати, у нас вот тут есть паблик — https://vk.com/redis.medved со всякими плюшками к пионерам. Ну там интересные артики и картиночки, музыкальное сопровождение, сообщения о новых главах, опросики и такое прочее, специально для читателей. Заходите!

Глава 12. От лирики к физике

Юрке вспомнилось вечное вожатское «Дети не должны слоняться и самостоятельно развлекаться!» Вот уж верно! Так верно, что, когда он смотрел на вбегающую в зал малышню, едва не рычал. Но делать было нечего, пришлось заниматься с актерами.

Володя старался не подавать виду, что пару минут назад между ними чуть не произошло нечто особенное. Юрка же искал любой возможности остаться с ним хоть на минутку и всю репетицию был как на иголках. Нервно ходил туда-сюда между рядами кресел, потому что усидеть на одном месте просто не мог, то и дело поглядывал в сторону Володи и ловил ответные взгляды. Вечно строгий худрук растерял свою строгость и казался немного рассеянным.

В самый разгар репетиции ступенька у входа скрипнула, в кинозал зашли ещё двое. Первым их заметил Олежка — драматично глядя вдаль, он зачитывал пафосный монолог, как запнулся на полуслове.

— Гхм… — поздоровался Пал Саныч.

— Здрасьте, Павел Александрович, — не отрываясь от своих дел, ответили дети.

— Ой. — Следом за директором вошла Ольга Леонидовна. Что-то черкнула в блокноте, пробормотала одними губами: «Починить лестницу» — и только затем поздоровалась со всеми во весь голос: — Здравствуйте, ребята!

Хором поздоровались и с ней. Воспитательница направилась к Володе, к ним немедля присоединился и Юрка.

— Пришла вот посмотреть, как у вас тут дела продвигаются. Послезавтра день рождения «Ласточки», спектакль должен быть полностью готов.

Володя задумался.

— Даже не знаю, — ответил он извиняющимся тоном. — Мы стараемся, но материала много, а времени мало. Да и декорации ещё…

— Гхм! — возмутился Пал Саныч.

— Володя! — перебила Ольга Леонидовна. — Я не спрашиваю, будет ли готово, мне нужно, чтобы всё уже было готово! Ладно, показывайте, что есть, а там посмотрим.

Начался прогон. Ольга Леонидовна мерила актёров холодным взглядом, молча отмечала что-то в блокноте и то и дело закатывала глаза. Наблюдая её реакцию, Юрка к своему огорчению понимал, что дела их не очень-то хороши. Он присутствовал на каждой репетиции и следил за тем, как ставится спектакль. Вроде и малышня уже выучила свои слова, и Маша медленно, но уверенно играла — кстати, «Колыбельной» даже не касаясь, — и ПУКи не отставали, но всё ещё было слишком сыро. Некоторые сцены так и вовсе прогонялись каких-нибудь пару раз. А декорации! Пусть декораций в спектакле предполагалось не очень много, но некоторые из них нужно было рисовать с нуля, и всё это только в планах!

Конечно же, Ольга Леонидовна и Пал Саныч остались недовольны. Юрка знал их обоих уже целых шесть смен и, как ни старался, не смог вспомнить, когда они хоть чем-то были довольны. Но самое страшное другое: Ольга Леонидовна была недовольна Портновой.

— Настёна, ты ведь знаешь историю своей героини?

— Гхм… Что за вопрос, Ольга Леонидовна? — вмешался директор. — Она не может её не знать.

Дети согласно кивнули — ответ на этот вопрос был очевиден, все знали истории каждого пионера-героя наизусть.

— Конечно, — подтвердила и Настя, — я даже учусь в классе её имени.

— Тогда ты должна помнить, что до войны Зина была обычной советской девочкой. Но ты играешь её как былинного богатыря, а ведь она — реальный человек, у неё родственники до сих пор живы. Зина не родилась героем, она им стала, и твоя задача — показать это становление, а не заявлять с ходу: «Я — герой и точка, не плачу, не боюсь».

— Ольга Леонидовна, давайте пересмотрим сценарий? — вклинился Володя, видя, что бедная Настя уже дрожит. — Выделите реплики, которые не нравятся, мы с Коневым перепишем.

— Со сценарием всё в порядке, это Настя играет не так.

Настя побледнела, на глаза мигом навернулись слезы. Заметив это, Ольга Леонидовна сменила гнев на милость.

— Настена, не расстраивайся, всё получится, ты просто представь саму себя в таких обстоятельствах. Допустим, так: ты — Зина, ты чуточку старше, чем есть сейчас, тебе пятнадцать. Ты добрая и весёлая, любишь учиться, но, как все дети, больше всего ты обожаешь играть и развлекаться. Вместе с подружками выдумываешь что-нибудь интересное: то стенгазету затеешь, то танцевальный кружок организуешь, ведь ты отлично танцуешь, то малышам кукольные спектакли показываешь…