Ящик водки. Том 2 - Кох Альфред Рейнгольдович

— Язов у меня был соседом по дому… В Москве… Потом… А в 91-м у нас в Питере тоже было интересно. Собрались мы вокруг Мариинского дворца, защищали Ленсовет. Трамваи переворачивали. Я ездил в танковую дивизию, говорил с командиром — давайте демократию защитите, мы вам за это денег дадим.

— То есть хотел из него сделать оборотня. А у него были не «макаровы» и «Калашниковы», как у ментов, — а чисто танки. Масштабно ты мыслишь, интересные у тебя подходы!

— А он мне говорит: «Не ссы, все командиры пьяные, так что все в порядке». Только я не понял — была у них команда выезжать или нет?

— Может, они получили приказ выступать, но вместо этого поступили мудро и напились? А может, им сверху дали такую команду — нажраться? Мне рассказывал один офицер, подмосковный танкист, что тогда про выдачу боезапаса и речи не было. Приказ-то был — выдвинуться с боезапасом, но командир полка сказал: «Мало ли что им там в штабе в голову е…нёт! Это их дела. А я танки с боезапасом в Москву не пущу. Не дам ни одного снаряда». Аналогичный случай был со мной на Дальнем Востоке в 1978 году. Я там выпивал с офицерами. Так после пьянки выяснилось, что все командиры рот лыка не вяжут, и полк на китайской границе был просто обезглавлен. Наверное, с Арбата, из Минобороны, видели дело так, что на высоком бе-регу Амура часовые родины стоят — а часовые спали, причем даже не все у себя в койках, некоторые в близлежащем городе Комсомольске-на-Амуре у блядей. Что же касается путча, то — не буду задним числом приписывать себе сегодняшний цинизм — воодушевление было, и подъем, и чувство нашей победы, все было. Типа мы их сделали!

— Да — было. Мы их сделали…

— Было счастливое чувство оттого, что вот я оказался там, я там был.

— Конечно!

— Вообще я собирался в Германию лететь 17 августа — потусоваться в немецких редакциях, на которые я работал. Но мне визу не сделали в срок — тогда ж все как ломанулись… Причем что смешно: многие наши получили статус беженцев, случайно в путч оказавшись на Западе.

— Да… А потом пришло правительство Гайдара. На ноябрьские праздники. Гайдар, Чубайс, Авен, Машиц…

— А сложение с себя полномочий генсека Горбачевым? Независимость Белоруссии, Молдавии и Украины… Отставка правительства 28 августа… Закрытие Семипалатинского полигона…

— Да перестань ты смотреть в свои шпаргалки! Я тебе говорю про серьезные вещи! Про правительство Гайдара! А Гриша Явлинский тогда перебежал в союзное правительство, которое умирало уже. Правительство Гайдара пришло на ноябрьские. И мы сразу с Маневичем, царствие ему небесное, приехали в Москву и писали всякие бумажки. По приватизации.

— А-а, первым делом после победы революции демократы кинулись приватизировать!

— Да иди ты к черту. Опять у тебя одни журналистские штампы в голове… Я два месяца жил в Москве. Весь ноябрь и почти что весь декабрь. А потом приехал, жене заделал, она забеременела и Ольгу родила в 92-м. Вот что у меня от путча осталось в памяти. Помню, мы с Маневичем ходили пьяные по Красной площади и пели песню про Гайдара — как там? «Гайдар шагает впереди». А Союз — развалился.

— А правда, что это Бурбулис подсунул бумажку пьяному Ельцину, тот подмахнул — и так все развалилось?

— А хер его знает. Нет, по-моему, нет. Это было просто глубокое понимание Ельциным своих задач.

— Типа — любой ценой уйти из-под Горбача?

— Да. Да. Да!

— Любой ценой. Париж стоит мессы.

— Абсолютно верно.

— А помнишь мою версию, что КГБ разгромлен за то, что не арестовал участников Беловежского заговора? Должен был арестовать и привезти в подвалы Кремля. А Горбач должен был ходить вокруг Ельцина, как царь Петр вокруг царевича Алексея… Пытать его лично.

— Я думаю, что да. И почему одного Ельцина? Всю компанию! Ну это ж банально, это все знают.

— Ты думаешь, мы могли оставить Советский Союз, сохранить его в целости?

— Ой, я не хочу себя трубадуром Советского Союза выставлять. Я просто считаю, что шансы его сохранить были больше, чем шансы разрушить. Но тем не менее его разрушили. И все хваленые спецслужбы ничего не смогли этому противопоставить. Вот. Я уже говорил, что либо это был замысел самих спецслужб, либо они говна не стоят и даже сейчас на них нет смысла ориентироваться.

Комментарий Свинаренко

— В 91-м я впервые слетал в Армению. Весной, в районе 9 мая. Там происходило что-то странное. В привычный конфликт армян с азербайджанцами вмешалась Советская Армия, причем почему-то на стороне Баку. Я решил на это посмотреть. И соответственно написать в газету. Это был не мой профиль — я ж проходил по отделу преступности, а тема — из чистой политики. Видно, это был репортерский песий зуд. Такое случается.

Полетел я туда с Сергеем Подлесновым. Он так же, как и я, не обязан был этого делать: он командовал отделом иллюстраций. И по идее должен был кого-то со мной отправить. Но, видно, и ему захотелось новых впечатлений — после сидения в московских офисах и кабаках. Похожий эпизод был в «Чужом среди своих», когда персонаж срывает с себя бухгалтерские нарукавники и хватает пистолет, ему надоело в конторе, хочется адреналину.

Прилетели мы в Ереван, поселились в гостинице. Вышли на улицу: надо ж перекусить, долмы с шашлыком поесть, водки попить тутовой. Ан нет! Все закрыто. И огни почти все потушены. Ничего себе, Кавказ… Вернулись мы в отель, спрашиваем у дежурной, в чем дело — может, мы чего не поняли. Та дает нам три куска черствого хлеба и наливает воды. И мы понимаем, что шутки кончились. И вот с полными карманами денег, которые, как выяснилось, нельзя есть, мы сидели в номере и жевали черный хлеб, запивая его водой.

На другой день мы в местном МВД взяли милицейскую машину, чтоб съездить в горы, где как раз и шли странные военные действия. С бензином тогда и там были просто кошмарные проблемы, но для русской неподцензурной прессы его не пожалели, принесли из секретной подсобки аж три ведра — вмешательство Советской Армии все-таки сильно волновало армян. Перед поездкой, что немаловажно, мы закусили в министерской столовой.

Приехали мы в эти горы, к некоему селу — забыл название. Но в само село попасть не удалось: оно было окружено, как потом стали выражаться, федералами. Нас не пустили. А у милицейского шофера, который нас вез, военные забрали казенный пистолет. Он страшно волновался, показывал свою ксиву, размахивал разрешением на ношение оружия, требовал составить акт изъятия, дать ему расписку — его никто не слушал. Послали человека, и все. Я спросил у нашего офицера, в чем дело. Он объяснил, что этот армянин — боевик, и они тут все такие. Я после опубликовал номер изъятого пистолета. Тогда то и дело в газетах печатали списки изъятого у якобы боевиков оружия. Скорей всего, там промелькнул и «наш» пистолет. Но, даже если и нет, армянин мог хоть чем-то оправдать потерю ствола.

Мы заняли позицию на скале и стали наблюдать. Хорошо было видно село в низине и советские боевые вертолеты, которые пикировали на дома и стреляли из пушек. Правда, поверх крыш. Танки, которые стояли вокруг, крутили башнями и целились в дома. У меня было чувство, что вот сейчас они поцелятся, пристреляются — и разбомбят все к такой-то матери. А что еще я мог думать? Смысл же происходящего мне не был понятен.

Что касается жителей деревни, то они, слыша этот рев и эту стрельбу, конечно, были уверены в скорейшей погибели (что потом и подтвердилось в беседах с ними).

Пару часов продолжалось это безобразие. В какой-то момент стрельба как по команде (почему — как?) прекратилась, вертолеты разом улетели, и танки тоже уползли. Оцепление снялось и уехало, так что мы смогли наконец войти в село. Там на площади у сельсовета уже галдели местные, им же надо было выкричаться. Местное население дало мне такие показания: военные потребовали сдать все оружие. Им отдали сколько-то там дробовиков. Показалось мало: а пулеметы где? Чтоб добиться их выдачи, постреляли. Не добившись, уехали.