Моя темная сторона (СИ) - Дженова Лайза

— Я думаю, при тех лекарственных, поведенческих и диетических изменениях, что вы уже применяете, и всем положительном подкреплении и поддержке, которую он получает, СДВГ Чарли не помешает ему достичь полного учебного потенциала. Я искренне восхищаюсь вами обоими, вы смогли так быстро начать действовать. Многие родители сто лет бы игнорировали мои слова или обвиняли меня и школьную систему, прежде чем сделать то, что сделали вы, чтобы помочь ему.

— Спасибо. Огромное облегчение это слышать, — говорит Боб. — Но как с обычными задачами вроде встраивания в коллектив?

Мисс Гэвин колеблется.

— Между нами? — наконец спрашивает она, все еще сомневаясь. — У меня есть ученица, которая все время сгрызает ногти чуть не до костей, ученик, который не может перестать ковырять в носу, еще одна напевает во время работы, а другой заикается. Каждый год детей с глубоким прикусом дразнят Багзом Банни [5], а детей в очках — четырехглазиками. Я знаю, все родители хотят, чтобы их ребенок вписался в класс, и никто не заслуживает издевательств, но то, что происходит с Чарли, для первого класса кажется мне вполне нормальным.

Я смеюсь, изгоняя из сердца страх и месть, заменяя их искренним принятием и сочувствием, которые сначала распространяются на Чарли с его желтой карточкой, и кружкой с шариками, и меньше-чем-ста-процентами, и испачканной шоколадом задницей. А потом они расширяются и включают весь его разношерстный первый класс с их безумными проделками и ненормальностями, идиосинкразиями и недостатками. А потом достигают мисс Гэвин в дурацких туфлях с ее терпением и мужеством учить их и общаться с ними каждый день. И поскольку у меня остается еще чуть-чуть сочувствия, оно дотягивается и до меня самой — тридцатисемилетней женщины, чей муж держит ее за руку, чтобы она бессознательно не хваталась за собственную грудь.

— А нормальность переоценивают, если спросите меня, — говорит мисс Гэвин.

— Согласна, — киваю я.

Мисс Гэвин улыбается. Однако меня интересует будущее Чарли. Если другие ученики перестанут ковырять в носу, дети с неправильным прикусом сходят к ортодонту, а очкарики наденут контактные линзы, то будет ли СДВГ Чарли по-прежнему делать из него аутсайдера? Спорт — отличный способ стать в коллективе своим, но Чарли трудно ждать своей очереди, оставаться на позиции, играть по правилам, а все эти качества необходимы для того, чтобы успешно играть в футбол, баскетбол, детский бейсбол. Мы записали его во все секции, которые предлагаются для его возраста, и он ходит на занятия, как в школу, потому что мы ему так велим и туда привозим. Но в каком-то возрасте, вероятно не столь уж далеком, он откажется. И потеряет все возможности влиться в компанию и подружиться со сверстниками, что дает ощущение себя частью команды. Очень жаль, что мы не живем рядом с горами. Возможно, он бы расцвел в команде сноубордистов.

— Так что продолжайте дома делать то, что делали. Я просто хотела, чтобы вы знали: он и в школе справляется гораздо лучше. Думаю, на этот раз вы будете гордиться его табелем, — говорит мисс Гэвин.

— Спасибо. Будем, — отвечает Боб.

Мы беседуем на перемене, и во время нашего разговора дети из класса Чарли играют на улице. Поскольку до возвращения в класс осталось еще несколько минут, мы с Бобом решаем подойти и поздороваться с Чарли, прежде чем Боб отвезет меня домой и вернется на работу. Мы доходим до начала длинной мощеной дорожки, когда оба останавливаемся, заметив суматоху возле качелей. Похоже, два ребенка дерутся, а один учитель с огромным трудом пытается их разнять. Вся прочая активность на площадке прекратилась на полудвижении: все смотрят, что будет. Я не могу различить лица этих двоих с того места, где стоим мы с Бобом, но в следующее мгновение узнаю одну из двух курток. Оранжевая куртка Чарли, «Норт фейс».

— Чарли! — кричу я.

Боб выпускает мою руку и бежит к Чарли. Каждый мускул в моем теле хочет тоже бежать к Чарли, но поврежденный мозг не позволяет. Мой ребенок в опасности, или беде, или в том и другом, и в пределах видимости, а я не могу ни спасти, ни отругать его. Боб теперь — на земле вместе с Чарли, а учитель оттаскивает второго мальчишку за руку. Я переставляю ходунки, шагаю, подтягиваю ногу и делаю вдох, расстроенная каждым шагом и нетерпеливым подтягиванием, злясь на себя, что я еще не там.

— Что случилось? — спрашиваю я, когда наконец дохожу до них.

Чарли пинает грязный снег и ничего не говорит. Из носа у него течет, он тяжело хватает ртом воздух. Его лицо и ногти грязные, но крови не видно.

— Давай, ответь матери, — говорит Боб.

— Он сказал плохое слово, — говорит Чарли.

Я смотрю на Боба. Наверное, это один из мальчишек, дразнивших его. Я пытаюсь посмотреть влево, чтобы увидеть, кого держит учитель, но не могу их найти.

— Этот мальчишка обзывал тебя? — спрашиваю я.

Чарли перестает пинать снег и поднимает на меня глаза.

— Нет, — отвечает он. — Он тебя обозвал. Он назвал тебя тупой калекой.

Я молчу, пораженная, и не могу начать подготовленную стандартную речь, которую каждая мать носит в кармане фартука, — про палки и камни и их отличие от слов и про то, что нужно «быть выше этого». Снова пытаюсь посмотреть налево, гадая, не тот ли это мальчик, что ковыряет в носу или заикается, но по-прежнему не могу его найти. Я поворачиваюсь к Чарли и говорю с любовью:

— Спасибо, что заступился за меня. Но драться ты не должен.

— Но… — начинает Чарли.

— Никаких «но». Никаких драк. Кроме того, эта мелочь даже не знает, о чем говорит, — объясняю я. — Я самая умная калека, какую он когда-либо видел.

Глава 29

Из нашего закутка в столовой на лыжной базе мы с матерью уже час смотрим, как Боб и Люси катаются вместе на «Кроличьей тропке». После долгих приставаний, нытья, просьб и торговли — и потому, что он и вправду освоил базовый уровень на прошлой неделе во время февральских каникул, — Чарли наконец выцарапал разрешение покинуть учебный склон. Мы то и дело видим его проносящимся по «Лисьему бегу». Мне никак не удается разглядеть его лицо, но представляю, как он ухмыляется от уха до уха.

— Пожалуй, я поеду обратно в дом, — говорит мать, сдвинув брови, словно борется с какой-то болью.

— Что-то не так? — спрашиваю я.

— Да нет, ничего особенного. Кажется, от солнца у меня немного заболела голова. И я плохо спала. Наверное, я вздремну вместе с Линусом. Ты хочешь поехать?

— Нет, я останусь.

— Ты уверена?

— Ага. А ты уверена, что с тобой все в порядке?

— Мне просто нужно полежать. Позвони, если я тебе понадоблюсь.

Она собирает банки с пластилином, картонные книжки и грузовички, с которыми играл Линус, и засовывает все это в его сумку с подгузниками. Потом выходит из комнаты, втискивает Линуса в коляску и уезжает.

Сейчас раннее утро, и в столовой тихо. Я выглядываю в окно, но не вижу ни Боба с Люси, ни Чарли. Мать оставила мне блокнот и карандаши, книжку с головоломками и свежий журнал «Пипл». Но я уже прочитала этот номер, и мне не хочется рисовать. Надо бы поискать слова. Мой терапевт полагает, что поиск слов может помочь мне быстрее находить самые левые буквы на клавиатуре компьютера, а мне нужно ускорить печать, если я хочу вернуться на работу, и я совершенно точно хочу вернуться на работу, так что мне стоит найти в этой книжке все слова. Но сейчас не хочется.

Решаю прогуляться без особой цели. Идти пешком здесь некуда, кроме разве что парковки, а она, пожалуй, не самое безопасное место для прогулок человека, который не сразу замечает информацию, приходящую с левой стороны, и не может быстро убраться с дороги. Но я устала сидеть в своем закутке и полагаю, что свежий воздух пойдет мне на пользу.

Мы с ходунками шагаем наружу, и меня мгновенно бодрят и освежают холодный воздух и жаркое солнце. Подхожу к соседнему зданию; я туда не собиралась, но продолжала идти, даже когда поняла, куда именно направляюсь. Я останавливаюсь на секунду, только чтобы прочитать вывеску над дверью: «Спортивная ассоциация инвалидов Новой Англии». Затем поднимаюсь по пандусу для инвалидов и вхожу.