Неделя на жизнь (СИ) - Анашкина Екатерина Юрьевна

Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53

— Но родители-то должны были что-то заподозрить? Неужели им было настолько наплевать на гибель дочери?

— Леш, ты вообще представляешь, через что им бы пришлось пройти, обвинив в смерти малышки собственного сына? Вполне возможно, что даже если они что-то и подозревали, то скорее всего постарались замять это дело и не поднимать шум. Представили все, как несчастный случай или что-нибудь в этом роде. А больше тебе ничего странным не показалось?

— Ты о вырезанном лице?

— Значит ты тоже обратил на это внимание? Согласись, нормальный человек не станет так поступать с изображениями близких ему людей.

— А кто тебе сказал, что он нормальный? Он явный псих, и это еще одно тому доказательство. Но зачем он это сделал?! Судя по этой фотографии, — Алексей сунул Максу под нос первый снимок, — У него была вполне себе благополучная семья! Прогулки, мороженое, зоопарки…

— Согласен, но только до появления в ней второго ребенка, которого наш Витя возненавидел так сильно, что даже вырезал ему лицо, точнее — ей, потому что это была девочка по имени Маша. А потом вообще убил.

Они немного помолчали.

— Значит ты намекаешь на то, что все это время он мстил своей матери за то, что у него появилась сестра? И девчонок он тоже резал из-за этого? — медленно проговорил Березин.

— Я не знаю, Леха, но согласись, что вот это, — он швырнул фотографии на стол и они распались веером, — Говорит о том, что то я прав.

— Офигеть! Но если он такой псих, то почему, спрашивается в задачке, он принялся убивать только сейчас?

— Понятия не имею, хотя есть у меня одна мыслишка. Во-первых, мы не знаем точно, может это далеко не первый его опыт. Ведь насколько нам известно, раньше он «работал» с теми детьми, которых не особенно и искали. Ну а во-вторых, я думаю, что эта сволочь все тщательно подготовил: обзавелся семьей, ребенком, заработал себе репутацию. Короче, все рассчитал. Да и потом, ты же знаешь, что месть — это то блюдо, которое подается в холодном виде.

— Если все так, то он сейчас у матери, — убежденно сказал Алексей. — Надо ехать немедленно! Вызывай группу, а я пока с Лидой поговорю.

Алексей быстро прошел на кухню.

— Лидия Сергеевна, быстро собирайтесь, вам нужно уезжать отсюда.

— Куда? — растерянно спросила она.

— Как куда? Вы же говорили, что у вас родители в Москве живут.

— Да, а еще есть брат.

— Вот и замечательно. Немедленно поезжайте к ним и оставайтесь там до моего звонка. А сейчас продиктуйте мне их адрес и телефон.

— А что будет с Витей? Вы его арестуете?

— Лидия Сергеевна, давайте мы отложим все объяснения на потом. А сейчас вспомните, наконец, что вы ответственны не только за вашу жизнь, но и за жизнь вашего сына. Иначе мне придется увозить вас силой.

Лида молча вышла из кухни и уже через десять минут появилась из спальни полностью одетой и с ребенком на руках. В маленький кожаный рюкзачок она уложила все необходимые вещи.

— Я готова, — тихо, но решительно сказала она. — Скажите, а это действительно правда? Ну то, что Витя… убийца?

Березин ничего не ответил, он коротко взглянул на нее и тут же отвел взгляд в сторону.

— Пойдемте, я помогу поймать вам машину, — сказал он, беря ее под руку.

Через минуту они уже спускались вниз.

Антонина Владимировна кое-как собрала седые волосы в пучок и взглянула на свое отражение в зеркале. Седые пряди неаккуратно выбивались из-под дешевой пластмассовой заколки, под глазами залегли глубокие тени, морщины изрешетили впалые щеки и лоб. Старая, никому не нужная, никчемно доживающая свой век… Наверное, Господь счел одиночество и долгую жизнь самым жестоким наказанием для нее. Говорят, что Бог каждому выделяет только то испытание, которое ему под силу. Она оказалась слишком сильной… Хотя казалось, что единственное, что хоть как-то поддерживает в ней жизнь, это надежда на встречу с родными, которых вот уже много лет не было рядом. Там, на небесах, они вновь соединятся и будут, наконец, счастливы.

Сполоснув потрескавшуюся раковину, в которую нападали волосы, она вышла на кухню, где на допотопной газовой плите закипал чайник. Она зябко повела сгорбленными плечами и поплотнее запахнула кофту. В последнее время она постоянно мерзла, несмотря на то, что окна никогда не открывала, тем более, что прошлые владельцы зачем-то намертво заколотили их. А может, у них была любимая кошка? Или птичка?…

На улице уже собирались сырые, неприветливые ранние сумерки. Она выглянула во двор. Опять начинался дождь, но жизнь ни на минуту не останавливалась. Какой-то карапуз тащил за собой большую пластмассовую красную машину, которая гремела колесами и разбрызгивала по сторонам фонтаны грязной талой воды. Он радостно хохотал и хлопал пухлыми ладошками, одетыми в пушистые варежки. Около палатки компания подростков что-то шумно обсуждала и пила пиво, ежась на холодном ветру. Две старушки, прислонив к лавочке свои сумки, неодобрительно качали головами и временами кидали осуждающие взгляды на молодежь. И никому в этом мире не было дела до нее… Антонина Владимировна тяжело вздохнула и задвинула простенькие ситцевые шторки.

Еще один день прожит, и теперь дорога к родным будет еще на сутки короче. Она грустно улыбнулась, залила в кружку кипяток и поставила чайник обратно. В это время из коридора разлилась трель дверного звонка. Рука от неожиданности дрогнула, и несколько капель пролилось мимо, с шипением затушив синее с рыжими язычками пламя. Она давно отвыкла от звонков. Телефон в этом месяце отключили за неуплату: Витя забыл оплатить квитанцию, а она и напоминать не стала. В самом деле, зачем ей он? Ей некому звонить… И кому это она вдруг понадобилась? Тяжелой шаркающей походкой Антонина Владимировна вышла из кухни. Кран плиты так и остался не завернутым…

— Витенька! Как я рада! Проходи, сыночек! Только вот угостить мне тебя нечем, прости меня, старую. Но, может, хоть чайку со мной выпьешь? — радостно засуетилась Антонина Владимировна, пропуская сына в квартиру.

Виктор грубо оттолкнул мать в сторону, и не разуваясь, прошел в комнату, оставляя за собой безобразные грязные следы.

— Ты и в самом деле рада, что я приехал? — странным голосом спросил он, подходя к серванту и разглядывая фотографию отца и сестры.

— Конечно, Витенька! Я всегда рада тебя видеть, — растерянно произнесла Антонина Владимировна, присаживаясь на краешек софы.

— Странно! — усмехнулся Виктор и обернулся к ней. Кривая гримаса ненависти до неузнаваемости исказила его красивое породистое лицо.

— Витюша, что же тут странного? Как мать может не радоваться своему ребенку?

— Мать! — презрительно выплюнул он. — У меня уже давно нет ни отца, ни матери. Мне было всего семь лет, когда я остался сиротой.

— Я не понимаю, сыночек, ты о чем? — побелевшими губами спросила Антонина Владимировна.

— Ты не понимаешь? — Виктор громко рассмеялся. — А ведь причина всегда перед тобой! Вот он, твой иконостас! — и он с силой швырнул ей под ноги рамку с фотографией, на которой была изображена маленькая улыбающаяся Машенька. Стекло разбилось на мелкие осколки. Дрожащими руками она подняла с пола снимок и машинально прижала к груди.

— Ну вот, а говоришь, что не понимаешь, — развел руками странный человек, который совсем не был похож на ее сына. Он взглянул на часы.

— Игра вошла в свою завершающую стадию, но немного времени у нас все же есть, да и история, которую я хочу рассказать, тебе очень знакома.

Виктор распахнул куртку и встал спиной к матери. Несколько минут он молча глядел на струи ледяного ноябрьского дождя, заливающие окно, а потом, не оборачиваясь, начал.

— Сегодня же я исчезну из этого мерзкого города, и начну новую жизнь где-нибудь очень далеко отсюда. И чем черт не шутит, может, еще буду счастлив! Но прежде я хочу, чтобы ты знала, что все что произошло, случилось по твоей вине. Я уверен, ты должна меня понять. Итак, жила-была семья. Обычная маленькая, но счастливая семья: папа, мама и сын. Мальчик очень любил своих родителей, а они любили его. По выходным дням они часто ездили в парк, катались на аттракционах и ели мороженое, а зимой ходили на лыжах. Они непременно брали с собой бутерброды и термос с горячим чаем с лимоном. Ты помнишь, как одуряюще пахло из того синего термоса, когда отец отвинчивал крышку? Какой густой душистый пар вырывался из него?.. А на день рождения в этой семье всегда пекли большой торт с кремом, дарили подарки. И маленькому мальчику было очень уютно, спокойно и весело рядом с этими людьми. Он боготворил своих родителей, чувствовал себя частью целого и был уверен, что ничто не может разрушить эту идиллию. Как жестоко он ошибался! Однажды в его светлую беззаботную жизнь вероломно ворвалось настоящее, совсем недетское горе. У него было имя Маша, — двухкилограммовый вечно хнычащий, болезненный сгусток зла.

Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53