Абсолютно ненормально - Стивен Лора

На эти слова Дэнни реагирует. Он отталкивается от дерева и устремляется ко мне так быстро, что я буквально отпрыгиваю.

– Нет, Иззи! Все, чего я хотел, – это ты. – Его глаза сияют, но он кричит так, будто сгорает от ярости. – Как ты думаешь, что я к тебе чувствую? Я чертовски сильно тебя люблю, Иззи, но раз я не Ченнинг Татум, меня отправили по френдзону на целую вечность. И мне остается лишь смотреть, как ты гоняешься за симпатичными засранцами, с которыми хочет трахнуться каждая вторая, а затем собирать по кускам, после того как они несомненно пошлют тебя.

Я прищуриваюсь и борюсь с желанием плюнуть в него.

– Боже мой, меня уже тошнит от твоего дерьма. Ты не получил желаемое, поэтому накинулся на меня, чтобы причинить боль. Обидеть меня за то, что я не ответила взаимностью. Как ты думаешь, Дэнни, каково мне? Когда мой лучший друг думает, что я обязана встречаться с ним только потому, что он этого хочет? – Я сжимаю и разжимаю кулаки. – Да, я облажалась, поцеловав тебя, и мне жаль, если этим ввела тебя в заблуждение. Но хватит нести это дерьмо про бедного «хорошего парня». Ты и правда думаешь, что быть во френдзоне хуже, чем узнать, что тот, кто, по-твоему, ценил тебя как личность, просто хотел трахнуться с тобой? Если тебе недостаточно моей дружбы, то иди на хер. Просто… иди на хер.

Дэнни ужасающе рычит. А потом говорит:

– Уверена? Дело не во мне. А в тебе и в том, что ты эмоционально закрыта. Ты вообще способна любить, Иззи? Или ты слишком напугана, чтобы позволить себе что-либо чувствовать? Ты… мертва внутри.

Это как удар ножом в грудь. Я даже чуть горблюсь.

– Так что, единственная причина, по которой тебе не удалось меня привлечь, – это моя психологическая травма? Не могу в это поверить…

Я замолкаю, потеряв дар речи – наверное, во второй раз в жизни. А потом усталость и опустошенность из-за того, что мой бывший лучший друг так жесток, открывают мои шлюзы.

– Что ты хочешь от меня услышать, Дэнни? Что я разбита и облажалась так сильно, что стала равнодушной? – Я дышу с трудом из-за накатывающих рыданий, но не останавливаюсь. – Что в моей жизни есть зияющая дыра в форме родителей? Что я сейчас боюсь влюбиться из-за того, что с ними случилось?

– Из…

– Нет, Дэнни. Хватит. Твое самолюбие уязвлено, и поэтому ты снова набрасываешься на меня, оправдывая это верой в то, что у тебя есть право переспать со мной, право на мою любовь, но… просто хватит. Все кончено. Нашей дружбе пришел конец. И это совершенно нормально. Оказывается, тебе этого всегда было мало.

А затем я просто ухожу. Впервые с тех пор, как все это началось, я искренне верю: в этом нет моей вины.

Я этого не заслуживаю. Ни капельки.

15 октября, пятница

09:05

Как только я прихожу в школу, тут же отправляюсь в кабинет миссис Крэннон. Я посмотрела ее расписание, и в течение недели у нее только на первом уроке в пятницу нет занятия.

Она вгрызается в даниш и как будто удивляется, увидев меня.

Интересно, не мистер ли Русенквист подсадил ее на скандинавские сладости? Я бы очень хотела увидеть приятельскую сценку Крэннон-Русенквист.

– Здравствуйте, миссис Крэннон, – говорю я, неловко переминаясь с ноги на ногу в дверях. – У вас найдется минутка для меня?

– У меня всегда найдется для тебя время, Иззи, – доносится ее голос из-за книжных башен. – Садись, садись!

Я настроена воинственно, поэтому без раздумий опускаюсь на стул – «железную деву». Извинюсь перед своими ягодицами позже.

Сделав глубокий вдох, я заставляю себя посмотреть на нее и не ерзать на месте, как делаю обычно во время серьезных разговоров.

– Могу я быть честной с вами, миссис Крэннон?

Одна из ее теплых улыбок озаряет комнату.

– Всегда.

– Хорошо. С тех пор, как все начали сходить с ума, ну, знаете, из-за фотографий и прочего, я сгорала от стыда даже при мысли о том, чтобы прийти и поговорить с вами.

– Иззи! Это…

– Пожалуйста, позвольте мне закончить. – Мне не по себе от того, что я ее перебиваю, но если не скажу все сейчас, то не решусь никогда. – Знаю, это покажется безумием, ведь вы мой учитель, а не мама или какой-нибудь родственник, но мне кажется, будто я вас подвела. – Я останавливаюсь. – Мой сценарий попал в шорт-лист. – Ее лицо озаряется радостью, но я тут же добавляю: – Нет. Через несколько дней они исключили меня из списка. Они узнали о… скандале.

Я проглатываю волну стыда, которая накатывает как тошнота.

От сочувствия она опускает голову. Ее туника покрыта крошками от выпечки.

– Мне очень жаль, Иззи. Не верится, что они это сделали.

Я пожимаю плечами.

– Многое удивляло меня в последнее время, но не это. Я понимаю их. Им не хочется такого внимания.

– Но все же ты талантливая девушка и заслуживаешь шанса независимо от того, что происходит в твоей жизни, за которую, кстати, тебе никогда не должно быть стыдно. Все занимаются сексом. И отправляют интимные фото. Этого не нужно стыдиться.

Она произносит это так искренне, не краснея, не бормоча и даже без намека на дискомфорт, что это приободряет меня.

– Спасибо вам. Огромное спасибо. Вы поддерживаете меня с самого первого дня, и я очень-очень вам благодарна. Мне жаль, что вы потратили впустую пятьдесят баксов своего отца.

– Впустую? Иззи, ты получила отзывы от судей?

Я киваю.

– Твой сценарий стал после этого лучше?

Я снова киваю.

– Теперь ты поняла, что хочешь заниматься этим всю жизнь?

Думаю, все понятно по моему лицу.

Она улыбается.

– Отлично. Разве можно сказать, что я потратила их впустую?

14:46

Мы с Аджитой и Мэг попиваем апельсиновый сок, выжатый моей замечательной бабушкой в «Закусочной Марты». Да, в пятницу без четверти три.

Полчаса назад мы сидели на уроке английского, слушая Кастильо, тщетно пытающуюся заинтересовать нас творчеством Эмили Бронте, которая и вполовину не так интересна, как Шарлотта, и рассуждающую о феминистическом подтексте в книге «Грозовой перевал».

И в этот момент Шэрон выступает с комментарием, пассивно-агрессивно по отношению ко мне:

– Мне кажется странным, что все считают, будто феминизм расцвел в двадцать первом веке. Думаю, все как раз наоборот. У женщин было намного больше самоуважения во времена Бронте. Они, вероятно, ужаснулись бы, увидев, как некоторые ведут себя в наши дни. Ну, знаете, спят с кем попало, рассылают свои вульгарные фотографии и много чего еще.

Все, как обычно, тут же стреляют в меня осуждающими/жалеющими/издевательскими взглядами, но, честно говоря, я уже не обращаю на это внимания. А просто закатываю глаза. Забавно, как быстро привыкаешь к тому, что с тобой обращаются как с куском дерьма.

Но знаешь, кто не хочет молчать и позволять мне страдать?

Аджита.

Она гордо встает и начинает собирать свои вещи.

– Иззи, мы уходим.

– Я… что?

Я шокированно смотрю на нее, как и все остальные в классе.

– Я не собираюсь сидеть и слушать, как невежественные дуры говорят подобное дерьмо о тебе. Особенно, если человек, отвечающий за класс, никак на это не реагирует. – Она стреляет в Кастильо таким взглядом, что ему позавидовала бы Медуза Горгона. – Поэтому мы уходим.

Я чертовски люблю эту девушку. Она только что вылила холодный томатный суп на Кастильо. Ну, метафорически.

Собрав свои вещи, я быстро запихиваю их в рюкзак. Во все стороны разлетаются ручки, но мне все равно. Совершенно все равно.

– Так, послушайте, девочки, – наконец-то обретает дар речи Кастильо. – Если вы посмеете уйти, то я поставлю вам прогул.

Аджита пожимает плечами так, словно это заботит ее меньше всего в жизни.

– О, так вы решили заговорить? Не когда над одной из ваших учениц издевались сверстники, а когда она наконец решила постоять за себя? Как вам не стыдно, миссис Кастильо. Как не стыдно.