Непостоянные величины - Ханов Булат

– Все равно дрянь, Ромашка, – заявил сосед. – Потому что выдуманное, ненастоящее. Чему такие книжки научат? Я общался с теми, кто мотал срок пять лет и каждый день читал Евангелие. Каждый день. Хотя бы по стиху. И такие арестанты сохранили честь, достоинство, искренность. Теперь представь, что Евангелие им заменили бы Эдгаром По. Да они бы сломались через неделю.

Романа задела столь вульгарная трактовка назначения литературы. Он постарался аккуратно объяснить, что наставлять – это не единственная и не главная задача художественного слова. Самое прекрасное в литературе – это ее разнообразие и многогранность. Читатель выбирает сам, какая книга лучше для него.

– Да что ты непонятливый какой! – вскричал Саня, ударяя по столу. – И эта книжка у него прекрасная, и такая. Надо жизнь прожить, чтобы определить, что хорошо, а что нет. Что помогло, а что навредило. Думаешь, ты знаешь цену вещам? Будь уверен, не знаешь!

Роман промолчал. Все равно получилось бы, что оправдывается. Раздраженный Саня уговорил гостя выпить по второй кружке чая, а затем и по третьей. Чтобы не нагнетать обстановку, студент поддался просьбам. За неполный час он ослабел, точно потерял много крови. На Романа несколько лет никто не поднимал голос; его давно так ретиво не обвиняли. Лучше заваленный экзамен, чем вот такое.

Чем вот такое.

В тот же вечер раскисший Роман собрался и разработал три правила. Первое: глядеть в глазок перед тем, как выйти из квартиры. Второе: при возвращении домой доезжать на лифте до седьмого и прислушиваться к звукам на лестничной площадке этажом ниже. Если Санек там, то пережидать. Третье: при непредусмотренных встречах быть кратким и твердым и отклонять любые предложения насчет чая.

Роман тревожился по поводу своей незащищенности и не делился переживаниями ни с родителями, ни с друзьями. Почти целое лето он изводил себя мыслями, что коротко стриженный сосед постучится к ним в дверь под предлогом, что кончилась соль. Чтобы не свихнуться, студент загрузил голову, занявшись удаленным копирайтингом, причем по весьма низким расценкам. Свободное от работы время Роман заполнял книгами и фильмами, внутренне мотивируя добровольную изоляцию тем, что и раньше предпочитал шатанию по улицам саморазвитие. Правда, если просмотр «Карточного домика» хоть как-то укладывался в иллюзию саморазвития, то с «Флэшем» и «Стрелой» было сложнее.

Между тем правила, доведенные до уровня рефлексов, работали. К середине сентября паранойя сантиметр за сантиметром отступила. В один из дней студент привычно вылез из лифта на седьмом и по лестнице спустился на шестой. В этот момент соседская дверь отворилась, и Саня с пачкой сигарет и зажигалкой, узрев филолога, широко улыбнулся. Не хищно, вполне себе дружественно.

– Ромашка! Как дела твои?

– Нормально, – нетвердо произнес Роман.

– А чего это ты сверху идешь? На вертолете, что ли, прилетел?

План рушился к чертям. Саня раскусил Романа, раскусил его страх. Какая непростительная глупость!

– К соседям поднимался. Относил кое-что.

– Сколько ж мы не виделись! – Сосед излучал радость. – Три месяца, почитай. Давай чай пить.

– Нет, я занят.

– Чем?

– Уроки. Плюс курсовая.

Роман напрасно тщился придать голосу беззаботные нотки.

– Злишься, что ли, на меня?

– Нет, что вы.

– Молоток. Не надо. Если злобой душу отягощать, в ней для Бога места не остается. Кто злобен, тот одинок.

Сосед протянул руку со словами:

– Ты на Санька не серчай. Нервы у меня шалят. Болтаю иногда лишнее. Некрасиво в тот раз получилось. Виноват.

Роман нехотя пожал липкую костлявую ладонь. Он одновременно верил и не верил в раскаяние бывшего зэка.

Показное добродушие соседа, демонстрируемое на протяжении ряда месяцев, усыпило бдительность. В ноябре нарядившийся в белую рубашку и брюки Саня позвал Романа на именины.

– Ты меня огорчишь, если не примешь скромное предложение, – сказал сосед. – Я приготовил борщ и картошку по-французски.

Поначалу Саня шутил и вел себя как радушный хозяин.

– Продавщице в овощном говорю: «Давайте вы мне дома картошку пожарите». Сам голос сиплый сделал и лицо грозное. Изобразил, в общем, суровые намерения. Она до того испугалась, что свеклу забыла взвесить.

Виновник торжества разлил по граненым стаканам грузинское вино и произнес тост за честь и достоинство.

На втором бокале сосед поинтересовался, какую книгу читает Роман сейчас. Студент ответил, что «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда», и вкратце обрисовал сюжет.

– И этот баланду разводит, – заключил бывший зэк. – Ты только не сердись, будто Саня опять цепляется. Я ведь дело говорю. По книжкам ты жизни не научишься.

– Я читаю не для того, чтобы научиться жизни.

Роман пожалел, что вместо Стивенсона не назвал Олдингтона, Хемингуэя или Ремарка.

– А для чего?

– Для расширения кругозора, для удовольствия.

Сосед хмыкнул.

– Тогда жизни откуда учишься?

– Методом проб и ошибок, – сказал Роман, заставляя себя улыбнуться.

– И все? Родители чему учат? С друзьями о чем общаетесь?

Роман сидел как на иголках с ополовиненным стаканом вина.

– Воды в рот набрал? – произнес Саня с ожесточением. – Думаешь, я тебя гружу? Если бы собирался, давно бы загрузил. Ты кто по жизни? С кем живешь, чем дышишь? И так далее, по порядку. Стоит мне захотеть, предъяв тебе целую гору раскидаю.

Роман оторопел и мечтал лишь о том, чтобы поскорей сбежать отсюда.

– Что мне ответить? – выдавил он.

– Я за тебя голову ломать должен? – вспылил сосед. – Значит, я отвечу, а ты кивнешь благодарненько. Так выходит? Дядя Саня у нас теперь сам с собой общается?

– Я не это имел в виду…

– А что ты имел? Думаешь, как бы побыстрей от меня отвязаться. Навидались таких, хватит. Когда такие, как ты, заваливаются в хату, сразу на шконку прыгают. Дескать, я сам по себе, с вами мне западло общаться.

Роман опустил взгляд в стол.

– Глазки подними! Я перед тобой. Не надо меня бояться. Я тебя не бил, не оскорблял. Бочку не катил. А ты вот меня презираешь. Зло копишь на человека. Не по понятиям это.

Последние слова Саня растянул. Ожесточенность пропала, сохранилась лишь легкая укоризна.

– Я не презираю.

Роман с отвращением к себе отметил, как тих его голос. Чуть убавить, и понадобится микрофон.

– Разве нет?

Роман пересилил себя и проигнорировал вопрос.

– О чем бы мы ни спорили, каждый остается при своем мнении, – сказал студент. – Опыт у всех разный, и правда тоже разная.

– Вот как? Разная правда, значит? Что ж, поживем – увидим. Обязательно увидим.

Три дня Роман не мог сосредоточить внимание на простейших вещах. Тарелки разбивались, сахар рассыпался, строки в лекциях наползали друг на друга. Апофеозом растерянности стал портфель, забытый в аудитории после несложного семинара.

Немного погодя Роман догадался, что бывший зэк разыграл спектакль. И распахнутость вначале, и вспышка гнева, и неожиданное успокоение в конце – все было срежиссировано. Повод для встречи сосед избрал удачный, когда и отказать неловко. Именины все-таки. Кроме того, по факту Саня действительно не оскорблял студента, а с помощью психологических уловок поставил в невыгодное положение, где всем умениям и навыкам Романа применения не нашлось.

«Я не это имел в виду», «Я не презираю», «Каждый остается при своем мнении», «Правда у каждого своя». Сплошные оправдания и избитые выражения. Да уж, достойная реакция, особенно для филолога, который варится в языковой стихии.

Два в неделю физкультурных занятия в университете Роман дополнил домашними тренировками с папиными гантелями. Студент купил гейнер и разработал индивидуальную программу. Мышцы увеличились, но уверенности не прибавилось. Худосочного Саню Роман зашиб бы и без гейнеров и гантелей, если б только осмелился.

Это как ситуация со слоном и дрессировщиком. Физическая сила определяла малое.

В поисках сведений о тюрьме и блатных Роман прочитал «Очерки преступного мира» Шаламова и накопал множество информации на сайтах с воровской тематикой. Классик, снабжая свой труд убедительными примерами, утверждал, что романтизация криминального сообщества ведет к губительным последствиям. По словам Шаламова, блатные не люди, а расчеловеченные сущности, способные на безграничную подлость, и представления о морали у них извращены и обезображены. В интернете предупреждали ни в коем случае не принимать правила, навязанные вором. Писали, что в разговоре с ним главная роль отводится битве взглядов и интонаций. Бить вора нельзя, как и нельзя ему грубить.