Город пахнет тобою... - Аверкиева Наталья "Иманка"

 — Не твое дело, сосунок.

 Грудь заходила ходуном. Карие глаза заблестели. Обида. Обида сейчас разрывает грудь.

 — А ты как думаешь, стала бы она спать со мной?

 Я взял деньги и пакет с вещами. Смотрит перед собой невидящим взглядом. Пытается успокоиться.

 — А если она спала со мной, ты откажешься от нее? Уйдешь из ее жизни? — смотрю на него в упор.

 Вижу боль в глазах. Любит ее. Действительно любит. Качает головой.

 Усмехаюсь. Иду к дверям.

 Останавливаюсь в проходе. Смотрю ему в затылок. Он закрыл лицо руками, голова опущена. Наломал ты дров, мальчик.

 — Между нами не было секса, — бросаю на прощание. — Никто и пальцем не тронул твою принцессу.

 Спускаюсь по лестнице, слегка раскачивая тяжелый пакет со шмотками. Хорошо на душе. Хорошо и легко. Стало понятно, как жить дальше и как вывести эту реву-корову из депрессии. Если только она еще помнит о своем принце. Фрукты она любит… Кто же знал? Будут ей фрукты, если любит.

3

 — Я скучаю… Плохо сплю. Врач говорит, чтобы я не нервничал, чтобы отдыхал, хорошо питался, много спал, а я не могу без тебя спать. У меня бессонница. Я прижмусь к тебе и только тогда мне спокойно и хорошо. — Я капризничал. Головой понимаю, что просто капризничаю, но вот совсем не могу без нее. Привык уже за полгода просыпаться на минуту раньше и любоваться ею эту волшебную минуту. Она часто улыбается во сне. Особенно перед пробуждением. Я смотрю на ее подрагивающие ресницы, на чуть приподнятые уголки губ и осторожно целую. Губы тают на губах. Мой маленький ритуал за минуту до ее пробуждения. Поэтому, когда постель пуста, когда ее нет рядом, голова не лежит на моем плече, а рука не покоится на груди, когда с утра я не вижу ее улыбки и не могу поцеловать в уголок губ, значит, день не задастся. Зачем я оставил Мари там? Почему не взял с собой? Да, она нужна Тому. Никто, кроме нее, так не поддержит брата. Да и Том рядом с ней всегда преображается. Сразу такой весь из себя мужчина, куда деваться, обходительный, вежливый, сильный. А я, один и в тишине, без нее пропадаю. Еще Энди квартиру разнес. Дьявол, вот пусти козла в огород. Уродец белобрысый, лучший друг называется. Навел каких-то долбоебов, теперь не квартира, а помойка. Черт, деньги с него за уборку сдеру. Температура — тридцать семь и три. Твою мать. Так вот из-за чего меня так колотит и глаза болят. Не надо было разрешать Энди зажигать в моей квартире. Даже нормально спать теперь не ляжешь. Мари завтра вечером вернется. Отлично! Завтра ночью мне будет тепло и хорошо. Она обо мне позаботится.

 Заказал пиццу. Наличных нет, а карточки они не принимают. Бумажник пропал. Потерял что ли? Перерыл весь дом. Я положил его в аэропорту в карман куртки. Это я точно помню. Томас до дома меня довез на нашей служебной машине. Ее Питер прислал. Это я тоже помню. А куртка где? А куртку я в аэропорту отдал Алексу, который провожал меня вместе с Томасом. Алекс дождался, пока я сяду в самолет и только потом уехал в отель. Черт! Черт! Черт! Что за непруха? Опять что ли температура вверх полезла? О, нет… Лягу спать. Да, поем и лягу спать.

 — Алекс, привет, скажи, моя куртка у тебя? Серая такая, плюшевая, от спортивного костюма.

 — Я ее тебе в сумку положил, с которой ты уезжал. Еще обратил твое внимание на это.

 — Не помню. Я вообще мало что помню, как кувалдой по голове дали. Как там мои? Что делают?

 — Отдыхают. В теннис играли, в бассейне плавали, загорали.

 — Я думал, они скучают, переживают, — недовольно протянул я. — Том тоже вовсю зажигает? И даже не волнуется за брата?

 — Не знаю. Ему и волноваться-то некогда. Русская, небось, всю ночь член изо рта не выпускала, не давала волноваться.

 От неожиданности я рухнул в кресло и громко заржал.

 — В каком смысле? — спросил, посмеиваясь, а у самого в груди все крутит.

 — Билл, мне запрещено обсуждать вашу личную жизнь контрактом.

 — Я ж не посторонний и спрашиваю про близнеца. С чего ты решил, что мой брат спит с русской?

 — Они постоянно друг у друга в номерах сидят.

 — А, ты про это… — облегченно выдохнул я.

 — Ночуют они вместе.

 — То есть?

 — Том спал у русской в номере, а сегодня она у него ночевала.

 — Откуда ты знаешь?

 — Видел. Ее вчера вечером Дэвид искал, никак найти не мог. Потом каштаны привезли в номер к Тому. Я отдавал заказ. Он забрал, но я слышал ее смех. А сегодня утром совсем интересно вышло. Дэвид опять ее искал, злился жутко. Я видел, как он к Тому в номер ломился. Минут через десять, они в фойе спустились, а, когда мимо меня проходили, я слышал, Том говорил, что русская могла по магазинам с утра пройтись или где-то зависла с ноутом, типа ее и не найдешь, если не знаешь, где она заныкалась. Только вот через пару минут она вышла из номера Тома, осторожно захлопнула дверь и побежала в номер к себе.

 В горле стоял ком.

 — А Дэвид ее зачем искал?

 — Он передо мной не отчитывается. Может вдуть хотел.

 — Хм… Думаешь, у них отношения? Я как-то не замечал.

 Алекс рассмеялся.

 — Они палятся сильно. Особенно когда она выступать начинает. Ты видел, чтобы на Дэвида хоть кто-нибудь позволил себе повысить голос? То-то. А ей он разрешает. А по какой причине он ей разрешает? То-то. Все об этом знают.

 Я даже не придумал, что ответить. Ну, про Дэвида, понятно, что чушь. Но про Тома… Попрощался и отсоединился. Что значит она у него ночевала? Полчаса назад мне в любви клялась, а сама с братом моим кувыркается? И Том же был рядом. Даже что-то отвечал мне. А если они там… как она со мной любит делать, когда я по телефону говорю… И вот я тут, а они там… Вдвоем… Я знаю, что Мари нравится брату. Вижу, как меняется его взгляд и поведение, как он резко преображается, даже материться прекращает. И она… Ей же Том с самого начала понравился. Может, у них давно все решено, но они не могут сказать, потому что не хотят меня расстраивать? Может, думают, что не пойму? Что же делать? Если Мари его любит, я не буду ей мешать. Это ведь нормально — полюбить другого. Это естественно. Меня трясло от этих мыслей. Хотелось что-то разбить или кого-то ударить. Я же не могу ей навязываться. Она свободная и может делать всё, что хочет. Если она хочет уйти, то кто я такой, чтобы ее задерживать? Всё как-то резко навалилось — болезнь, отмена тура, измена моей девушки с моим же братом, предательство Тома. Я ужасно устал. Устал от тура, от людей, больного горла, невысокой, выбивающей из жизни, температуры, тупых одинаковых вопросов, тянущихся отовсюду рук и гребаного начеса на башке, из-за которого у меня скоро совсем не останется волос. Меня бесит, что я был вынужден уехать один. Возможно, тогда бы ничего не было. Я подвел кучу людей. Наши инвесторы порвут меня к чертям собачьим и больше не дадут ни цента денег. Меня ненавидят фанаты и их родители, высмеивает пресса. Моя жизнь кончена. Голос может и не вернуться, я буду немым и никому не нужным. Конечно, разве Мари может понравиться жить с немым неудачником, жизнь которого кончилась в восемнадцать лет. У нас было столько планов. Ребята мечтали о сцене в Америке и Канаде, мы хотели выступить в токийском Сантори Холле. И теперь всем мечтам конец. Я остался совершенно один, никому не нужный, всеми забытый. А я не буду сидеть дома один, когда они развлекаются! Пошли все к дьяволу в задницу!

 — Алло, Энди, вы где? О’кей, заедешь за мной? Я буду готов через полчаса.

 Самое ужасное, что может случиться с человеком — это похмелье. Я не помнил, как оказался дома. Я с трудом вспомнил, где был и с кем пил. Зато я очень хорошо помнил, из-за чего напился. Очень хотелось, чтобы было наоборот. Тело ломало. Голова раскалывалась. И постоянно хотелось пить. Такое чувство, что меня в асфальт закатали. И горло дерет. Как же дерет горло. Том дома. Не хочу его видеть. Надо с ними поговорить. Пусть оба смотрят мне в глаза и скажут правду. Нет, мне даже теперь интересно, как Мари себя вести будет. Как мы теперь будем здесь жить втроем? Может быть мне уйти? Или Том уйдет в ее квартиру? Я не смогу находиться с ней в одном доме, зная, что она не со мной. Не смогу себя контролировать. Не смогу видеть ее в объятиях брата. Брата… Другого. И почему именно сейчас все открылось, когда Мари мне так нужна? Мари… Машенька…