Бузина, или Сто рассказов про деревню - Гребенщикова Дарья Олеговна

– Вы где спать будете? – я изобразила хозяйку, – есть диван на кухне, но там народа много. И есть диван на веранде, но там холодно.

– Покажите веранду, – сказал гость. Внёс туда сумки и закрыл за собой дверь. Я постояла, и спать пошла.

– Саш, – я растолкала спящего мужа, – он же замерзнет, на веранде всего +8.

– У меня спальник на гагачьем пуху, – отозвался гость из-за стенки.

– Вот видишь! – с досадой сказал муж, – вечно ты всё преувеличиваешь.

– А озеро ему надо показать? – не унималась я.

– Это лишнее, – за стенкой всхрапнули – гость уже почти спал.

Больше мы Сашу Кирилловича не видели. Правда, муж через стенку утром его спросил

– Завтракать будешь?

– У меня с собой, – и зашуршал, забулькал и завизжал молниями.

Впрочем, вечером, обходя с лабрадором Лёвой и котом Симбой деревню, мы видели на озере палатку, наполненную теплым оранжевым светом, как китайский фонарик.

– Ловит! – уважительно говорил муж, – профи!

Через три дня гость, упаковав улов в холодильные сумки EZETIL, попрощался с нами.

– Спасибо, Саша, – сказал гость, – мне Бологовское озеро очень понравилось. Не врал Серёга!

– Так у нас же – Наговское?

– А Бологовское?

– Дальше по трассе, 11 километров…

– Так ты не Саша? – мужик поставил сумки на снег.

– Саша.

– Березкин?

– Кузнецов…

– Во, дела! А я и думаю, куда ты корову-то дел…

– Она рыбу ловит, – ответил муж, и Саша Кириллович уехал.

На веранде, на столе, сидела мышь и доедала надкушенную шоколадку.

Приехавшая вчера группа любителей рыбной ловли в течение часа разгружала снасти, заботливо размещала червячков в моем холодильнике, развешивала сети, разгружала ящики с водкой. Наш лабрадор Лёва, радующийся любому человеку, будь то и рыболов-любитель, радостно таскал по двору резиновые сапоги-забродники и домашние шлепанцы. К трём часам ночи, когда первый ящик водки был выпит, карту местности прожгли в двух местах, залили кетчупом и выбросили. Решили, что «спросят местных». Я скорбно молчала, ибо из местных на рыбалку ходим только мы с Надюхой. К 4 утра я забылась в тяжком и смутном сне. В 5 утра рыболов в шляпе цвета «камуфляж на утку» впёрся в мою светелку, перепутав двери. Лёва тут же принес ему мои тапочки.

Комары летали по всему дому, так все двери и окна были распахнуты настежь. Гудел насос, брошенный шланг поливал соседский участок. Самый крепкий рыбак спал в гамаке, не снимая с себя патронташа и ягдташа. Все храпели.

Пройдя утром по полю битвы, я робко потрясла главного – он спал со спиннингом:

– Вы лодочку-то спускать будете, милейший? – спросила я, не дыша, чтобы не опьянеть до завтрака.

– Мать, – просипел он, не открывая глаз, – ты нам это… того… девчонок организуй там… и пивка…

Ввалились в избу продрогшие. На озере жёсткий северо-западный студил лицо, заталкивал снег за пазуху, под воротник, слепил глаза. Лунку затягивало, Пашка едва успевал черпать шугу. Дима хотел поставить палатку, да плюнул, глянув на небо – запад набух грязной водой, тучи шли всем горизонтом, неся одно – снег, снег, снег… Дергая удочкой до одури, глядя на уходящий вниз поплавок, Дима мечтал об одном – о бане, о жаре, от которого поначалу дохнуть больно, а потом колет по всему телу, и ты весь, как отсиженная нога… а после – пивком на каменку, а оттуда уж – в сугроб. Но сидел, терпел, не рвал компанию. Пашка и Мишка привычные, сидели на ящиках, сделанных из морозилок от старого холодильника, Пашка все дышал на руки, а на усах налипли ледяные бусины. Он уловистый – в ведре спали уклейки да плотва. Мишка прикладывался к фляжке – единоличник, втихаря, значит… Он первым и свистнул – может, домой? Собрались быстро, еще с полчаса еле волочили санки по бугристому льду, карабкались в гору, теряя из виду дом. В избе Мишкина жена неохотно кидала городские сосиски в чугунок, но квашеной капусты, да огурцов соленых навалила щедро – бери, не жалко. Пили, пока не начали слипаться глаза, и курили в печку, разгоняя дым рукой. Мишка с Пашкой уснули тут же, на бабкином диване, а Дима ещё вышел на крыльцо – глянуть на мохнатые от холода звезды. В сенях споткнулся о ведро, в котором, как в волшебном стеклянном шаре, плыли куда-то рыбешки…

Шешуринская да наговская пацанва ловила рыбешку в ручье, соединяющем озеро Наговье с лесными протоками. Мосток, тонкие жердинки перекладин, вот, и вся переправа. Младшие сидели на брёвнах, болтали босыми ногами, старшие стояли, опираясь о перила, лузгали семячки, сплевывая в воду. На запах подсолнечника подплывали мелкие любопытные ерши, кружили, хватали заодно и червячка, топили его, обгладывая и, к великой досаде рыбачков, сходили с крючка. Удочки резали из орешника, леску таскали у деда или отца, самодельные поплавки, ржавые крючки – вот и все снаряжение. Ведро стояло общее – ссыпали туда рыбью мелочь, и соседские коты сидели себе чинно-благородно, в ожидании обеда.

У мостков тормознула машина, из неё вылез небольшого роста мужичонка, и, распахнув зев багажника, начал выставлять на дорогу чемоданчики. Чехлы с удочками, коробочки, складной стульчик, спиртовочку, чайник, пластиковый столик и прочие вкусно пахнущие зарубежные предметы. Открыв рты, пацаны смотрели, как мужичок переобувается в новые заколенники, натягивает на себя спасательный жилет цвета прелой листвы, и собирает удочку. Колено вставало к колену, и, телескопически удлиняясь, удочка достигла максимальной длины. Дальше мужичок стал доставать блёсны, сияющие, как дамские серьги, извлекать наживки, мерзкие и вкусно пахнущие, поплавки, и, в довершение парада, эхолот. Пацаны, отвернувшись от ведра, в котором плескалась рыба, недоверчиво следили за ним.

– Ну, смотрите, дурачки деревенские, как ловить надо! – сказал мужичок и замахнулся удочкой. Конец удочки со свистом сомкнул провода линии электропередач, послышался веселый треск и мужичка шибануло по полной. Пацаны развернулись к озеру, и продолжили бросать в воду хлебную крошку, сплевывать лузгу да таскать рыбёшку…

ФЕЙГИНЫ

На чем только не бывают объединены семьи! Когда любовь усыхает, как лоскут шагреневой кожи, а жить-то еще надо, супруги находят себе общее дело. Это может быть и ремонт квартиры, и метания по курортам, и воспитание детей, и ненависть к соседям – неважно. Тут главное одно – дело должно быть ОБЩИМ. Супруги Фейгины, Боря и Галя, пройдя через совместные увлечения котами, паззлами, кактусами, йогой, доносами на соседа, занимавшегося по ночам чеканкой – иссякли. Зрел развод, неприлично шумный и болезненный. Боря уже оценил имущество движимое, а Галя обзванивала риелтеров, адвокатов и психоаналитика – подругу Люську. Выход был найден неожиданно – Фейгины поехали перемерять участок в деревне на предмет межевания. Деревня была обезлюдевшая, съехавшая с крутого берега в речку, а тут еще весна, разлив, и солнце, и пьяненький сосед Фигвамыч… и что-то понесло их вместе с ним, на казанке, и ничего не поймали, но вдруг открылись небеса и упали в воду, и затлел красноватый тальник, протянулась сиреневая дымка по вечерним лугам, и жарко зажглось в сердцевине костра, и забулькала вода в закопченном чайнике, и распустилась заварка в эмалированной кружке… Проснулись Фейгины, дрожа от холода, в своей косой избе, которую еще вчера хотели распилить надвое, обняли друг друга покрепче, да и решили, что можно потерпеть еще немного. После возвращения забытых ощущений, Борька, удивленный сам собой, прошлепал в свитере на голое тело на кухню – в поисках воды, наступил на уютно спящего Фигвамыча, растолкал его, разбудил, растерев докрасна уши и отправил в магазин. Фейгин, – изумленно мяукнула Галочка, – а ты у нас, оказывается, герой-любовник? Кому как повезет! – и Борька прыгнул на кровать. Точнее, на Галочку.