Ниоткуда с любовью - Полукарова Даша

— И что случилось потом? — треснутым голосом поинтересовался Олег. Эта история странно волновала его, но он пока не понял, почему.

- Он заглянул за черту горизонта, и мы его больше не видели, — доложила Маша тихо. — Мечта победила реальность, но это досталось нам дорогой ценой. Очень дорогой.

«С тех пор, я больше не мечтаю», — подумала она про себя.

- С тех пор я… Не знаю, я быстро выросла, и больше не разделяла его романтические грезы, не облагораживала его и видела его только тем, кем он, по сути, и являлся. Но все же… все же мне всегда хотелось найти его и спросить, как он мог это сделать с нами. Вот так просто, перечеркнув все. Он ведь не мог не знать, что для нас все обернется не в лучшем виде. — Маша отвела взгляд, взглянув в потолок. Вот, спустя много лет, она осуществила свою мечту, только радости по этому поводу не испытывала.

— Ты… тоже мечтала заглянуть за горизонт? — спокойно спросил Олег.

- Не то чтобы… скорее я хотела расправиться с иллюзиями. Но, думаю, что его страсть к перемещениям передалась и мне. Понимаешь, я вообще вряд ли долго смогу сидеть на одном месте. В одном городе. Видимо, в этом есть какие-то отцовские гены — не хочу быть такой же, как он, но, боюсь, у меня нет выхода. Я ощущаю это в себе. Ничего не с собой поделать.

Маша облокотилась о его плечо, и, прижимая ее голову к себе, Олег чувствовал, как откуда-то из глубины всего его существа поднимается это острое, непреодолимое и неизбежное чувство потери. Такое преждевременное, такое редкое, но именно поэтому он не мог его перепутать.

XII

— Тебе совсем-совсем не страшно? — спросил Петька Долгушин, а Полина закатила глаза.

— Чего бояться-то?

— Ну он, как никак, практически живая легенда театрального мира.

— Да я же с ним знакома, Долгушин!

— Прости, я все время забываю. — Шепотом сказал Петька.

Они разговаривали вполголоса, чтобы не мешать студентам Игоря Борисовича, готовящимся к репетиции спектакля. Штроц что-то обсуждал с самим Игорем Борисовичем и обещал выйти через несколько минут.

— Привет, Полин, — на пороге зала показался запыхавшийся Мишка — его лучистые голубые глаза стали почти синими. — Я опоздал… кажется.

Он осекся на полуслове, взглянув на сцену.

— Ты сегодня везунчик, Михаил! Ты не опоздал! — прокричал со сцены Родион. Он старательно удерживал равновесие, прохаживаясь по гимнастическому бревну, служащему частью декораций к какому-то новому спектаклю. Мишка помахал Полине и бросился к сцене, на ходу снимая верхнюю одежду. Родион скользнул взглядом по Полине и отвернулся.

Когда они только пришли с Долгушиным, которого попросили выступить на интервью в роли фотографа, Родион едва кивнул Полине, а вот с Петькой поздоровался, как со старым другом. Орешина только зубами скрипнула, но ничего не сказала — иначе наверняка оправдала бы ожидания Господина Великого Актера.

Однако Петька данное событие прокомментировал.

— Странно как. С этим актером ты в сто раз больше знакома, чем со мной. Я ведь у него всего лишь одно интервью брал. Почему же он так с тобой… поздоровался?

— Ну, Петенька, и вопросики у тебя, — деланно сияющим голосом проговорила Полина. — Ты же с ним разговаривал о НЕМ! Комплименты, небось, ему отвешивал. А я только и делаю, что его критикую на сцене. Вот он и бесится. — Такое объяснение Петьку вполне удовлетворило, но совсем не порадовало Полину. Она замкнулась в себе, делала вид, что слушает Долгушина, однако сама только и могла думать, что о Раскове и его дебильном характере. Она так и думала — «дебильный характер»

Почему нужно все так усложнять в театре и быть таким простым в жизни? Какую-то свою помощь еще предлагать! Ну его к черту — не будет она его ни о чем просить. Тоже мне — актер. Новые роли ему дают, в кино приглашают…

Хотя справедливости ради стоило сказать, что съемки в сериале прошли и закончились, а новых предложений пока еще не поступало. Сам сериал должен был выйти в начале июня, и Полина представляла, что сделается с женской частью их студенческого населения после начала показа. Ну, а Расков зазнается окончательно. Такая уж эта капризная штука — слава, ничего с ней не поделать.

— Вы дождались меня, Полина! Большое вам спасибо, — проговорил рядом Штроц, и Орешина будто очнулась ото сна. — Простите за это ожидание.

— Ну что вы, Альберт Александрович, — сказала Полина, поднимаясь с места. — Мы не скучали. Думаю, нам нужно уйти в другое помещение, чтобы не мешать, верно?

— Все верно, Поленька, все верно. — Штроц обернулся к сцене, на которой уже появился Игорь Борисович, и начиналась репетиция. На секунду он задержал на ком-то свой взгляд, но потом обернулся к Полине с улыбкой.

— Ну что ж, начнем, пожалуй.

Петька Долгушин следовал за Полиной тенью и молчал. Обычно он не упускал возможности посоперничать и показать, насколько он хороший журналист, но сегодня от него не было ни слуху, ни духу. Впрочем, Полине и не нужна была его помощь. Петька изначально играл роль фотографа сегодня, может быть, поэтому не стремился выделяться.

Полина уже и забыла, как интересно было разговаривать с режиссером. Когда-то его имя ничего для них не значило — они не знали его работ, его взглядов, не знали о его наградах и о непростых отношениях с чиновническими структурами. Тогда, почти семь лет назад, один его голос и его быстрые, острые фразы заворожили их, двенадцатилетних и тринадцатилетних детей, заставили их слушать и слышать. Им было плевать на его титулы, они сразу увидели в нем необычного человека, фокусника или волшебника из сказки, и они раз и навсегда поверили ему.

А началось все с Полининого отца. Он переживал за Полину больше, чем за Нину, ведь Нина была старше, и у нее было увлечение — танцы — и этому она отдавала все свое время. Полина же незадолго до того бросила музыку, заявив, что больше и не прикоснется к музыкальному инструменту, завела себе целую кучу друзей в Затерянной Бухте и проводила дома все меньше времени. А у родителей только появились возможности уехать на заработки. И отец Полины придумал эту театральную студию. Они же жили рядом с театром. Однажды он проходил мимо театра и увидел объявление о наборе детей.

Полька упиралась и никуда записываться, разумеется, не хотела. Тогда мама предложила ей взять с собой Рудика.

— Да не хочу я ни в какую студию, — ныл он по дороге на первое занятие. — Театры — для девчонок.

— Тупица! В театрах и мужчины, и женщины играют! — вопила Полина, забыв, что сама еще не так давно не хотела никуда идти.

— Ой, хватит орать-то! Бесишь.

— А ты меня! Спорим, я первая роль получу?

— Да что ты можешь-то, Орешина?! На пианино бряцать? Это вообще-то не одно и то же.

Полина прищурилась.

— Кто первый добежит до театра, тот первый и получит роль. Идет?

— Идет! — легко согласился Расков.

— На старт, внимание, марш!..

— Какой опыт вы и ваши актеры приобретаете от гастролирования по городам?

— Ну что ж, для нас это опыт, безусловно, положительный. Для меня как для режиссера — это возможность в первую очередь изучить своего зрителя. На что они откликаются, что воздействует на них в большей степени. Для актеров это…

Интервью подходило к концу. Полина задала около тридцати вопросов, но знала, что часть из этого придется вырезать. Она также знала — получится неплохой текст, любителям театра будет над чем поразмышлять. Все дело, конечно, в собеседнике. Штроц умеет говорить и делает это красиво.

— Из тебя бы вышла прекрасная актриса, — сказал Штроц, когда они уже прощались в холле театра. — Жаль, что ты все-таки не пошла в театральный.

Полина почувствовала, что слова режиссера почему-то задевают ее, но она только рассмеялась.

— Актриса, Альберт Александрович? Вы шутите… Вы всегда на меня кричали.

— Это же я так, любя, — рассмеялся и Штроц. — Вы были лучшие в моей студии. Ты и Родион. Я рад, что он остался и развивает свой талант. Но ты бы добилась не меньшего.