Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 141
— Возможно, — повторила Фиби.
Голос ее оставался бесцветен. Она словно отстранилась от происходящего и сначала даже едва заметила, что Родди мягко поцеловал ее в губы. Хотя на второй поцелуй внимание обратила, — вернее, на язык, скользнувший между ее влажных губ. Она кротко оттолкнула Родди:
— Послушайте, мне кажется, это не очень хорошая мысль.
— Правда? Тогда давайте я скажу вам, какая мысль хорошая. Тринадцатое ноября.
— Тринадцатое ноября? — переспросила она, смутно осознавая, что Родди расстегивает ее сорочку. — А что тринадцатого ноября?
— Открытие вашей выставки, разумеется. — Он расстегнул три последние пуговицы.
Фиби рассмеялась:
— Вы серьезно?
— Еще как серьезно. — Он высвободил из сорочки ее плечи. В тусклом свете настольной лампы ее кожа выглядела безупречной и золотистой — почти охряной. — Я заглянул к себе в календарь. Раньше у нас просто не получится.
— Но ведь вы еще не посмотрели работы. — Его палец вел линию по ее шее, через ключицы и ниже.
— Придется кое-что перетасовать. — Родди, снова поцеловал ее в губы, раскрывшиеся от удивления. — Но кому какое дело? — Он отвел полы сорочки еще дальше и прошелся ладонью по груди Фиби.
Она почувствовала, что ее толкают на подушки. Пальцы гладили ее бедро изнутри. Перед глазами все плыло. До тринадцатого ноября всего шесть недель. Хватит ли у нее работ для приличной выставки? Таких, какими она по-настоящему довольна? Хватит ли у нее времени дописать два больших холста, оставшихся в студии? От прилива возбуждения Фиби ощутила слабость и головокружение. Ее ум был настолько занят скачками по открывшимся возможностям, что проще всего ей показалось позволить Родди улечься на нее сверху. Он отбросил кимоно в сторону, обнажив сильные руки и безволосую грудь, его колени втерлись меж ее ног, а язык прилежно обрабатывал ее сосок до тех пор, пока в ней вновь не вспыхнула потребность сопротивляться, и все ее тело напряглось.
— Послушайте, Родди… нам нужно об этом поговорить.
— Я знаю. Нам о сотне разных вещей нужно поговорить. Например — о ценах.
Вопреки себе, Фиби отозвалась на движение его руки и еще дальше развела ноги в стороны.
— О… ценах? — с усилием переспросила она.
— Мы должны задрать их как можно выше. У меня есть японские клиенты, готовые платить по тридцать-сорок тысяч за большой холст. Семь на девять — что-то типа того. Абстрактные работы, пейзажи, минимализм, что угодно. Им безразлично. Кстати, вам так приятно?
— Тридцать-сорок?.. Но я никогда не писала ничего настолько… Да, да, очень, очень приятно.
— Не шевелитесь минуточку.
Родди скатился и вытащил что-то из ящика тумбочки. Фиби услышала шелест разрываемого пакетика, резинку с хлюпом развернули.
— Разумеется, выставку мы потом перевезем в Нью-Йорк, — сказал Родди, сидя к ней спиной. Его пальцы работали с проворством, рожденным долгой практикой. — После того как несколько недель работы повисят в Лондоне. У меня есть нечто вроде партнерского соглашения с одной галереей там, поэтому проблем не предвидится. — Он убрал обертку в тумбочку и вытянулся на спине. — Ну, что скажете?
— Мне кажется, вы обезумели, — радостно хихикнула Фиби. Прочтя в его глазах приглашение, она встала над ним на колени, и ее волосы опахнули его лицо. — И еще мне кажется, что этого мне делать не следует.
Но она это сделала.
Вскоре Родди уснул. Спал он на боку, лицом к стене, заняв три четверти постели. Фиби лишь периодически задремывала: ее мысли все еще плясали под музыку обещаний, ее омывали видения вящей славы. В какой-то момент ее разбудили голоса, донесшиеся из-за окна. Отогнув штору, Фиби увидела две фигуры с молотками — они гонялись друг за другом по залитой светом лужайке. Визгливый хохоток Хилари переплетался со смущенным смехом Конрада, объяснявшего, что он «не очень смыслит в крокете». Оба, судя по всему, были в чем мать родила.
Фиби легла снова, попробовала подвинуть Родди, ей это не удалось и другого выбора не осталось — только прижаться к его спине. Правда, еще она попыталась положить руку ему на плечо, но с таким же успехом можно было обнимать мраморную колоду.
* * *
Проснулась Фиби от громких стонов, доносившихся откуда-то из дальней комнаты. В постели она была одна, погода снаружи — серая и моросливая. Времени, как она догадалась, — где-то между девятью и десятью утра. Торопливо надев поверх ночной сорочки блузку и брюки и сунув босые ноги в туфли, Фиби вышла в коридор на разведку. Мимо хромал Гимор с подносом, на котором застыли остатки недоеденного завтрака.
— Доброе утро, мисс Бартон, — холодно просипел он.
— Что-то случилось? Похоже, кому-то очень больно.
— Боюсь, мистер Уиншоу страдает от последствий моей вчерашней неосторожности. Ушиб гораздо серьезнее, чем мы думали.
— А за врачом послали?
— Доктор, насколько я понимаю, предпочел бы, чтобы его не беспокоили в воскресенье.
— Тогда я сама на него взгляну.
Это предложение было встречено ошеломленным молчанием.
— Видите ли, я по профессии медсестра.
— Едва ли это будет пристойно, — пробормотал дворецкий.
— Очень жаль.
Фиби быстро прошагала по коридору до двери, из-за которой доносились стоны, постучала и деловито вошла. Мортимер Уиншоу, чье бледное и перекошенное лицо она заметила накануне в окне спальни, сидел в постели, стиснув пальцами край одеяла и сжав от боли зубы. Когда Фиби вошла, он открыл глаза, чуть ахнул и натянул одеяло до самого подбородка, точно приличия требовали скрыть заляпанную яичным желтком пижаму.
— Вы кто? — спросил он.
— Меня зовут Фиби, — ответила она. — Я друг вашего сына. — Мортимер презрительно фыркнул. — А кроме того, я медсестра. Я услышала ваши стоны и подумала, что сумею чем-нибудь помочь. Должно быть, вам не очень хорошо.
— А откуда мне знать, что вы настоящая медсестра? — спросил он, секунду помедлив.
— Придется просто поверить. — Она выдержала его взгляд. — Где болит?
— Вот здесь везде. — Мортимер откинул одеяло и спустил пижамные штаны. Вся правую ляжку занимал огромный кровоподтек — Олух неуклюжий, этот дворецкий. Наверное, хотел меня прикончить.
