Правила одиночества - Агаев Самид Сахибович

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94

Всю дорогу домой он мучительно думал, пытаясь понять, какие чувства владели ею в этот момент. Город спал. Быстрым шагом он преодолел пару километров, в нескольких местах вызвав лай встревоженных собак, и, крадучись, вступил в свой двор. К счастью, мать не сдержала своей угрозы и не сидела на крыльце ночным дозорным. Он раскатал постель, лег, не раздеваясь, заложил руки за голову, устремив взгляд в полыхающее серебром звездное небо.

— Ты не заболел ненароком?

Голос Бахадина вывел Ислама из задумчивости, он посмотрел на напарника. Голова его была гладко выбрита, бородка аккуратно подстрижена, а сам он благоухал «Шипром». Орлиный нос, глаза навыкате, теперь он был похож на средневекового работорговца, хотя обычно Бахадин смахивал на Дон-Кихота.

— А ты, я смотрю, решил в свою внешность вложения сделать, — заметил Ислам.

Бахадин приосанился, расправил плечи.

— А что, не идет мне?

— Ну что ты, шикарно выглядишь.

Ислам сжал кулак и оттопырил большой палец. К ним подошел Толик, грузный мужчина лет пятидесяти, токарь из соседнего цеха.

— Чего этот красуется? — спросил он у Ислама и сложенными брезентовыми рукавицами хлопнул Бахадина в пах, тот согнулся, схватившись руками за причинное место. Удар этот был безболезненным, но чувствительным. Это была распространенная шутка на заводе, все о ней знали и береглись, поэтому застигнутый врасплох не обижался. Часто человек спокойно разгибался, думая, что снаряд в одно место два раза не попадает, и в этот момент следовал новый хлопок. Но стреляного воробья на мякине не проведешь. Бахадин сконфузился, укоризненно покачал головой и выпрямился, держа перед собой руки, как футболист в «стенке» перед пенальти.

— Слушай, сколько можно, — с упреком сказал он, — взрослые люди, как дети все равно.

— А ты че это сегодня, цветешь и пахнешь, прямо как архиерей на именинах.

Бахадин по-русски кое-как изъяснялся, но «архиерей» — это было слишком.

— Эй, говори по-азербайджански, — раздраженно сказал он.

Но Толик переводить не стал, он добавил:

— Или по бабам собрался?

— Постыдился бы, — упрекнул его, — дети здесь.

— Это, что ли, дети, — кивая на Ислама, уточнил Толик, — нынешние дети тебе сто очков вперед дадут. Как здоровье-то?

— Ничего, не жалуюсь, а у тебя?

— А у меня че-то слабость в руках в последнее время, — пожаловался Толик.

Не успел Бахадин выразить сочувствие, как Толик добавил:

— С утра двумя рукам согнуть не могу.

И захохотал.

Ислам улыбнулся, глядя на сконфуженного напарника.

— Иди отсюда, похабник, — сказал тот, — работать мешаешь.

— От работы кони дохнут, — сказал Толик и добавил: — Ничего, придешь ко мне за форсунками.

Повернулся и пошел, качая бедрами. Хыдыр, талыш, недавно вернувшийся из армии, работающий слесарем-сборщиком в соседнем цеху, привез на тележке стопку запорных щитов для конструкций. Весело насвистывая, подогнал тельфер, разгрузил их и увез ее обратно.

— Ну что, друг, работать будем или мечтать? — спросил Бахадин, надевая рукавицы.

— Как же, с тобой помечтаешь, — сказал Ислам.

Он надел на голову войлочную шапочку, водрузил маску, вставил в держатель новый электрод, встал к кондуктору, положил на металлический стол две заготовки из швеллера и прижал их третьей так, что получилась буква П, сказал: «Поехали». Ислам точечной сваркой прихватил конструкцию в нескольких местах и стал обваривать все места соприкосновения швеллеров. Когда он закончил, Бахадин подогнал тельфер, тросами подцепил конструкцию, перевернул ее. Подождал, пока Ислам проварит недоступные ранее места, переместил конструкцию в угол и уложил на землю.

До обеда Ислам работал без перерывов. Бахадин остановил его, произнеся по-русски «шабаш».

— Что с тобой случилось? — с лукавой улыбкой спросил он, — даже перекур ни разу не сделал. Не иначе как влюбился.

— Хуже, — ответил Ислам, снимая с головы маску и утирая залитое потом лицо.

— Не пугай меня, — сказал Бахадин, — хуже этого может быть только женитьба, но в пятницу ты еще был холост, не мог же ты жениться за выходные.

— А что такого сложного, — заметил Ислам, — пошел в мечеть, молле десять рублей дал, и он за десять минут обряд совершит. А разводиться еще проще, даже молла не нужен, три раза «талак» произнес и ты свободен.

— Все это так, — заявил Бахадин, — только Советская власть наших обрядов не признает, а жаль — женщины совсем распустились. Ладно, идем обедать, а то всё съедят.

— Ты иди, я не пойду.

— Почему? Денег нет? Я одолжу.

— Не хочу, деньги есть у меня.

— Ну, как знаешь.

Ислам подошел к бочке с водой, где столпились рабочие, умылся, затем вышел из цеха и направился к вагонам, стоявшим у завода на приколе. Он устроился между колесами, снял брезентовую куртку, положил ее под голову и мгновенно заснул. Снов не видел. Проснулся оттого, что кто-то стукнул его по ноге. Ислам открыл глаза и увидел Испендияра, который прогнусавил: «Обед давно кончился». Ислам молча вылез и направился в цех.

— Еще раз увижу, оштрафую, — крикнул ему вслед мастер, — распустились совсем, спят на рабочем месте, плана нету.

Бахадин сидел на стопке железных листов, подложив под себя рукавицы.

— Ты что, меня разбудить не мог? — упрекнул Ислам напарника.

Бахадин пожал плечами и поднялся.

Замечено, что время после обеда идет быстрее или медленнее, в зависимости от того, что ты собираешься делать вечером. Вечером была разборка с Таиром-тюремщиком, поэтому время пролетело очень быстро.

После работы Ислам только успел заехать домой и переодеться, как за забором появился Гара и, не заходя, сделал ему знак.

— Может, отдохнешь немного? — возмутилась мать.

— Я недолго, — успокоил ее Ислам, — дело есть небольшое.

Мать недовольно покачала головой и в сердцах попыталась достать сына гибким прутом, которым она стегала шерсть, но тот успел отскочить.

Ислам вышел со двора, обменялся с Гара рукопожатием, и они двинулись в сторону центра.

— Я позвал Абдула, — заговорил Гара, — но он заявил, что когда у него была разборка с Тельманом, ты отказался помочь ему.

— Я с Тельманом учился в одном классе, — раздраженно ответил Ислам. — А ты не сказал Абдулу, что это он прижег Корневу лоб?

— Конечно, но он сказал, что за себя сам ответит, короче, не согласился.

— Вот свинья, — в сердцах бросил Ислам, — ведь он заварил эту кашу. Если бы не он, Корнев вряд бы ли пошел на принцип.

Гара пожал плечами. Возле Центрального универмага Гара сказал:

— Подожди две минуты, мне купить надо кое-что.

— Ты тоже время выбрал для покупок, — недовольно сказал Ислам, — может, еще на базар зайдем?

— Базар уже закрыт, — ответил Гара.

Он скрылся в дверях магазина и через некоторое время вышел, держа в руках небольшой сверток. Ислам покосился на него, но любопытствовать не стал. Через несколько шагов Гара развернул сверток, в руках у него оказался тонкий хозяйственный нож с деревянной ручкой, он засунул его за ремешок часов с внутренней стороны, сказав при этом:

— Таиру в живот засуну, мне все равно послезавтра в армию идти.

Ислам заметил:

— Встретишь Джавдета — не убивай его, он мой. Но Гара не оценил юмора.

— Джавдет кто такой? — спросил он.

— Никто, пошли быстрей, а то опоздаем.

— Не опоздаем, вон они, в чайхане сидят.

Корнев действительно сидел в скверике за столом, в окружении нескольких молодых людей лет двадцати пяти — тридцати, с решительными лицами. Корнев тоже заметил Ислама и с любопытством на него воззрился и, видимо, привлек внимание остальных, так как вся компания вдруг повернула головы и проводила их взглядами.

— Интересно, кто из них Таир, — пробормотал Гара.

— Скоро узнаем, — рассеянно сказал Ислам.

Он думал о том, что поступил опрометчиво, не обеспечив себе надежный тыл в лице хотя бы двоюродных братьев. Он почти не общался со своей родней, и напрасно, поскольку только с материнской стороны у него насчитывалось одиннадцать двоюродных братьев, которых можно было позвать на эту «вечеринку», но это только сейчас пришло ему в голову. С отцовской родней отношений не было никаких, мать они не приняли с самого начала. Последний раз Ислам был в отцовском доме лет десять назад, когда деда разбил паралич. Отца в Ленкорани к тому времени уже не было, он осваивал необъятные просторы Сибири. Дед лежал в кальсонах на открытой веранде, под одеялом; увидев мальчика, он поднялся (несмотря на увещевания родных), обнял Ислама и заплакал. Он был небрит… Утратил дар речи и произносил только нечленораздельные звуки. Через несколько месяцев он умер.

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94