– Поехали.
– Задолбали эти бабки, – тихо произнесла Рита, поднимая тяжелую терапевтическую укладку. – Первый раз замужем, твою мать. Не знают прямо, что при астме делать.
– Вызов-то на руках, – вздохнул Ильинский. – Куда денешься?
Врач и фельдшер вышли под моросящий дождь на улицу. Водитель спал на переднем сидении машины, подложив под голову подушку из салона. Ильинский постучал согнутым пальцем по стеклу, привлекая его внимание.
– Что, вызов, Иваныч? – взметнулась растрепанная голова.
– Он самый, Саша. Заводись.
– Сколько можно уже? – прорычал водитель, поворачивая ключ в зажигании. Сзади хлопнула дверь салона, и личико Риты появилось в окне:
– Сашка, Гагарина, тридцать девять, квартира шесть.
– Да хоть тридцать шесть! Что там?
– Лечить пойдешь? – фыркнул Ильинский.
– Я? На кой?
– Тогда не задавай лишних вопросов.
– Все подкалываешь, Иваныч. Сам, что ли, рад?
– Да кто ее спрашивает, мою радость-то? Поехали давай, раньше сядем – раньше выйдем.
– Машина же холодная!
– Согреется по пути. Поехали, сказал!
Несколько раз судорожно дернувшись, «ГАЗель» развернулась на станционном дворе и выехала за ворота.
Адрес находился недалеко, буквально в десяти минутах езды. И на том спасибо.
– Машину не глуши, пока не согреешь салон, – буркнул Ильинский, вылезая. – Понял?
Водитель что-то неразборчиво проворчал в ответ.
– Саша! – повысил голос врач. – Если моя фельдшер себе что-то простудит, не обижайся тогда на меня!
Они вошли в пропитанный кошачьей мочой и теплой канализационной вонью подъезд «сталинки». Старые деревянные ступени прогибались под ногами, сигнализируя о пришельцах разнокалиберными скрипами. После подъема на третий этаж Ильинский остановился, прижавшись к перилам. Нет, все же годы дают о себе знать – вдобавок к не отпускающей боли в паху и мошонке, в груди сильно закололо.
– Вам плохо, Борис Иванович? – встревожено спросила Рита. – Опять мерцательная [55]?
– Бери выше, – болезненно усмехнулся врач. – Стенокардия это, девочка. Сейчас, подожди, через минуту пройдет…
Дверь квартиры, напротив которой они остановились, открылась.
– Ну, и долго вы тут отдыхать собираетесь? – поинтересовалась толстая дама в безразмерной футболке и драном трико. Судя по всему, за происходящим она наблюдала в глазок двери. Рита сморщила нос от неприятных запахов, ударивших из квартиры. – Вы «Скорая» или кто вообще?
– Простите, какое ваше дело? – с ненавистью гладя на толстое, щекастое лицо, спросила девушка.
– Это я вас вызвала к Марье Никитичне, между прочим. Она инвалид, задыхается – а «Скорая» тут на лестнице прохлаждается. Хорошо работаете!
– Женщина, почему бы вам не свалить обратно в свою конуру, а? – опасно сощурила глазки Рита.
– Все-все, угомонитесь, – произнес Ильинский, переводя дыхание. – Рита, звони.
Фельдшер, все еще гневно раздувая ноздри, надавила пальцем на кнопку звонка.
– Он не работает, – злорадно сказала дама. – Я вам по «03» все сказала, чем вы там только слушаете?
– Короче! – Рита сильно толкнула дверь, распахивая ее внутрь. – Пойдете, доктор.
– «Пойдемте, доктор», – передразнила соседка. – Да уж будьте любезны, доктор, если вас не затруднит, доктор, войдите к больной, пожалуйста.
Сжав зубы, Ильинский прошел вслед за Ритой по жутко захламленной прихожей, уставленной шкафами, тумбочками, этажерками, обувницами с окаменевшей от времени обувью пятидесятых годов выпуска, завешенной паутиной и архаичными календарями. Медиков встретила типичная комната одинокой пенсионерки, с громадной кроватью, украшенной пирамидой подушек, аккуратно покрытых вышитой салфеткой. Разумеется, стены были увешаны портретами подтянутых мужчин в форме с бледными лицами покойников и надменных дам, поглядывающих на пришельцев в три четверти оборота овальных лиц. Сервант был уставлен фарфоровыми статуэтками танцовщиц, кавалеров с гитарами и собак, вперемежку с фужерами, рюмками и коробками из-под лекарств.
Больная лежала на диване, поглядывая на вошедших из-под одеяла.
– Как вы себя чувствуете, Марья Никитична? – с фальшивой, как четырехрублевая монета, заботой в голосе, произнесла втиснувшаяся вслед за медиками толстая соседка. – Вам хуже, да?
– Все так же, Надечка, – проскрипела старушка.
– Так же – это как? – поинтересовался Ильинский, снимая с шеи фонендоскоп.
– Может, вы сначала помощь окажите, а потом разговоры разговаривать будете? – злобно спросила соседка, уперев руки в жирные бока.
– А может, вы заткнетесь и покинете помещение? – повернулся к ней врач. – Вы мешаете работе бригады! Выйдите!
– Вы как со мной разговариваете?!
– Так, как считаю нужным, – отрезал Ильинский и повернулся к больной. – Я вас слушаю, женщина. На что жалуетесь?
– Вот хамло приехало! – взвизгнула соседка. – Это у нас «Скорая» такая! Ну-ну! Я этого так не оставлю!
– Бабушка, у вас паспорт есть? – поинтересовалась Рита, разворачивая на столе карту вызова.
– Ее паспорт у меня! – тут же вклинилась соседка. – Вам какое дело до него?
– Нужен для оформления официальной медицинской документации, – насмешливо сказала Рита. – Не возражаете?
– Надюша, принеси… – произнесла бабушка. – Врач же просит.
Соседка с неохотой вышла, смерив подозрительным взглядом бригаду.
– Не сопрем ничего, не переживайте, – успокоила ее Рита.
Грохнула дверь. Девушка скорчила гримасу, открывая укладку.
Ильинский, воткнув фонендоскоп в уши, аускультировал спину больной. По мере обследования морщина на его лбу становилась все глубже. Бабушка дисциплинированно дышала полной грудью. Наконец врач раздраженно выдернул фонендоскоп.
– И не лень вам, уважаемая Марья Никитична, ерундой в четыре часа ночи заниматься?
– Ась? – изумленно спросила старушка.
– Какая у вас, извините, к дьяволу, астма? Ни одного хрипа во всех отделах легких, дыхание везде проводится просто великолепно! Вы бригаду лежа встретили! Какая астма лежа?
– Мне нужен укол.
– Стоп! – Ильинский убрал фонендоскоп в чехол тонометра. – Укол уколом, конечно… Вы что-то от астмы своей принимаете?
– Да, принимаю, – бабулька на удивление бодро вскочила, просеменила к серванту и начала бойко выкладывать на стол конвалюты с таблетками. – Вот, вот, это вот еще принимаю.
Врач и фельдшер синхронно посмотрели на гору медикаментов, затем на больную.
– Бабулечка, – сладким голосом произнесла Рита. – Вы вообще лечитесь или нет?
– Как?
– У вас тут флакон сальбутамола лежит. Он даже не распечатан.
– Нет! – старушка в священном ужасе затрясла руками. – У меня три операции на глаукому [56] было. Он на глаза… это… в общем, плохо делает глазам!
– Вас же никто не заставляет его в глаза ингалировать, – устало произнес Ильинский. – Зачем вы нас вызвали, можно спросить? Приступа, как такового, у вас нет, а если бы и был – у вас же все под рукой. Вот, пожалуйста: эуфиллин есть, теофиллин есть, теофедрин даже где-то раздобыли, дексаметазон таблетированный тоже есть. Ингалятор бронхоспазмалитиков есть. Чего вам не хватает?
– Мне нужен укол! От него все проходит. А таблетки, мне ваша участковая сказала, печень убивают!
– А растворы – нет? Вы думаете, они у вас мимо печени проскочат?
В двери показалась соседка, держащая в руке паспорт, завернутый в полиэтиленовый пакет.
– Марья Никитична, они что, вам ничего не укололи? Так и знала! Слушайте, вы, как вас там – мы в вас не нуждаемся! Освободите помещение, мы другую «Скорую» вызовем!
– Женщина, а вы считаете, что «Скорой» больше делать нечего, как на всякие «лажняки» по ночам разъезжать?! – не выдержала Рита.
– Что?!
– Что слышала! У вас совесть есть вообще? Мы вам что – поликлиника на дому? Другую она «Скорую» вызовет, да сейчас, разбежались мы уже! Десять бригад тебе пригоним, только свистни!
