Сибирский папа - Терентьева Наталия

Кащей посидел-посидел с китайцами, да и вернулся ко мне, грациозно присел рядом, на пустое место, переставив мою сумку.

– Ну, как настроение? – спросил он, как будто обижалась только что я, а не он.

– У тебя не очень, у меня хорошее, – ответила я.

– Ты дерзкая, – улыбаясь и разглядывая мое лицо, которое он сто раз уже видел, проговорил Кащей.

– Что-то не так с моим лицом? – Я провела рукой по щеке. – Я испачкалась?

– Ты – изумительно красивая, – ответил Кащей.

Я знаю, что это не так, ничего изумительного во мне нет, и это просто фигура речи, но спорить, выдавать свою неуверенность не стала. Конечно, я немного не уверена в себе. Как ко мне на самом деле относится Кащей, я не знаю. А от любви Гены-баритона я только теряю уверенность, уж больно он нелеп. Почему меня любят одни лишь странные и очень странные люди? Правда, к примеру, на нашем курсе абсолютно нормальных нет, да и кто знает, что такое норма?

Вот тут бы и спросить Кащея про его девушку, но как? Вместе они не ходят, фотографий новых совместных нет, люди ведь всё про себя сейчас выставляют на всеобщее обозрение – и не захочешь знать, а узнаешь. Утром открываешь телефон, а тебе в ленте новостей плывут чужие обжимашки, улыбки, искренние, неискренние, попы, едва прикрытые купальниками, и комментарии лучших друзей под ними: «Скинемся Насте на штаны!», мужчины фотографируют свои галстуки и просят помочь выбрать самый эффектный на сегодняшний вечер, женщины снимают, как из серой, замотанной буднями мышки они превращаются в яркую диву с помощью правильно нанесенной краски, бабушки снимают детей, пускающих пузыри, ползающих, падающих, дедушки сосут детские соски, а бабушки снимают на камеру, как полуторагодовалые внуки хохочут, глядя на дедушек, ну и так далее.

В ленте я Кащея и его девушку не видела, он-то ничего не ставит про себя. Но когда он в этом году стал ходить вокруг меня кругами, приглашать на какие-то мероприятия, которые ко мне не имеют отношения, я полезла в социальные сети, нашла его странички и внимательно все просмотрела. Надо же понимать, что он за человек и что ему от меня нужно. Я ничего не поняла о нем, зато увидела несколько довольно старых фотографий, где он крепко-крепко обнимает девушку по имени Анжелика. Правда, на некоторых других групповых фото он так же крепко обнимает каких-нибудь ближайших соседок, двух или трех – у Кащея невероятно длинные руки даже для его высокого роста. Но нет. Разница есть. Как она к нему льнет, как склоняет голову на плечо…

Недавно он проговорился, жалуясь на свою жизнь. Я слушала-слушала, как он рассказывает о том, что у него нет выходных, что он делает столько, сколько по-хорошему должны были бы делать пять человек, и спросила: а отпуск у него бывает? Да, ответил Кащей, отпуск бывает, тем летом, в августе он ездил в Грецию. А я только что видела фотографии Анжелики на галечном пляже, в красном купальнике, черной сетчатой шляпе, с распущенными темными волосами по загорелым плечам. И обозначенная геопозиция – «Халкидики». Август прошлого года. Конечно, даже если это и не совпадение, и они там были вместе (во что мне совсем не хочется верить), то время прошло, почти целый год, что-то могло измениться в их отношениях… Но Анжелика работает в главном здании МГУ, там же, где мой факультет, я не знаю кем: преподает или где-то в администрации, но я ее иногда встречаю, она вполне веселая и довольная жизнью и, главное, со мной очень приветливо здоровается.

Мы с ней случайно (или не случайно, как я теперь уже думаю) познакомились в столовой. Я шла с тарелкой супа, а Кащей помахал мне рукой – он сидел с группой молодых преподавателей или аспирантов и, поскольку я только кивнула в ответ, вскочил и привел меня к ним за стол, представил как «Марию, очаровавшую весь географический факультет». И я села как раз рядом с Анжеликой. Она сама тогда сказала: «Привет, я Анжелика!», сказала доброжелательно и легко. Вот поэтому мне ничего и не понятно.

Ведет себя Кащей так, как будто у него никого нет, слишком откровенно за мной ухлестывает, никого не стесняясь. Меня уже многие спрашивали: «Что у тебя с Вольдемаром?» «Ничего», – отвечала я, каждый раз чувствуя, что вру. Хотя ведь на самом деле – а что у меня с Вольдемаром? Мы ни разу вместе никуда не ходили, даже не гуляли, лишь несколько раз разговаривали и немного общались на полевой практике. И всё равно я чувствую – у меня с Кащеем очень всё непросто. Не так, как было со школьными ухажерами, не так, как с Геной.

Кащей сейчас начал что-то рассказывать, а я думала: ну как спросить про Анжелику? Ведь если я прямо спрошу, он поймет, что мне это важно. А почему мне это важно? Потому что я в него влюблена. И я попаду к нему в плен. Я видела как минимум двух таких девушек, которые постоянно вьются вокруг Кащея, выполняют какие-то его поручения. Может быть, он сознательно окружает себя такими девушками, которые бескорыстно помогают ему, такие вот ассистенты-волонтеры – за его улыбки и приятельские объятия? Не знаю, всё это странно.

Недавно я поняла, что ясный и солнечный мир, каким он мне казался раньше, там и остался – в моем счастливом детстве, где дни были долгими, лето бесконечным, законы жизни понятными, правильными и неоспоримыми, так мне преподнесли их однажды мама с папой.

Дедушки мои, к сожалению, умерли, когда я была совсем маленькой, я помню только одного из них, маминого папу, высокого крепкого старика, веселого, шумного. Я его видела несколько раз и немного боялась, потому что он всегда говорил непонятные вещи, и все вокруг начинали громко смеяться. Он был профессором математики, умер «на лету», как говорила мама, которая очень переживала его смерть. Папины родители жили в Калужской области, но оба умерли еще в моем младенчестве, оставив нам крепкий и теплый дом в деревне, который второй мой дедушка, папин отец, инженер-гидротехник, строил много лет по своему собственному проекту – нашу замечательную дачу, на которой мы теперь любуемся закатами и собираем грибы.

Что же касается родителей того человека, я о них ничего не знаю. Однажды попробовала спросить маму, она так задумчиво на меня посмотрела, проговорила: «Да, Маня, как-то ты у нас обо всем по-своему думаешь… Видишь, мне всё некогда тобой заняться…» И на этом разговор наш закончился.

С маминой мамой, женой веселого профессора, моей любимой бабушкой, к которой я ездила на лето и зимние каникулы в Архангельскую область, мы были самыми лучшими друзьями, и сейчас мне часто жаль, что я не могу ей позвонить и поговорить с ней. Вообще, если разобраться, мне толком поговорить не с кем.

Когда я поступила в МГУ, я сразу подружилась с двумя девочками. Одна приехала с Дальнего Востока, другая – из Краснодарского края. Мы настолько легко сблизились, что мне казалось – мы будем теперь дружить всю жизнь. Но все очень быстро изменилось. Лера, приехавшая с Камчатки, нашла себе другую компанию, которая мне не подошла, а Тома, чьи родители живут в Туапсе, еще на первом курсе стала встречаться с мальчиком и проводить с ним всё свободное время. Мы с ней сидим на всех парах, разговариваем, она приходила ко мне в гости, но однажды, когда мы пошли вместе в кафе после пар с ней и ее парнем, который ждал ее в скверике у главного здания, я поняла, что она ему рассказывает всё. Всё вообще. Всё, что я говорила о моих родителях, о том человеке, о Гене-баритоне, о Кащее, – всё. Я, кстати, не думаю, что Томиному парню это так уж интересно. Он учится на дизайнера в другом институте, приезжает к ней почти каждый день после занятий, им не скучно вместе, и Тома, как я поняла, даже не задумываясь, говорит ему всё, что знает, – не деля, что является ее жизнью, а что моей. Потому что относится к нему, как к родному человеку, так она мне объяснила. Мне это странно, но, наверное, это та любовь, которой у меня пока нет.

– Я собираюсь с тобой серьезно поговорить, когда приедем, – улыбаясь и сияя глазами, проговорил Кащей и слегка дотронулся указательным пальцем до моей ладони.