Менялы - Хейли Артур

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93

Вопрос: И в вашей области вы бы начали с оказания банками больших услуг людям?

Вандерворт: Да”.

— Дорогой, это замечательно! Я горжусь тобой и люблю больше, чем когда-либо, — заверила Алекса Марго, прочтя верстку за день до опубликования интервью. — Это самое честное из того, что я когда-либо читала. Но другие банкиры возненавидят тебя. Они тебя кастрируют.

Глава 3

— От распятия вас спасло, Алекс, — сказал Льюис Д'Орси, — то, что это появилось в “Нью-Йорк тайме”. Если бы вы сказали это любой другой газете, директора вашего банка открестились бы от вас и выбросили бы на улицу, как прокаженного. Но с “Тайме” они такой штуки не сделают. Респектабельность газеты распространилась и на вас, впрочем, не спрашивайте меня почему.

— Льюис, дорогой, — сказала Эдвина Д'Орси, — не мог бы ты прервать свою речь и налить нам вина.

— Я вовсе не произношу речь. — Ее муж поднялся из-за обеденного стола и взял второй графин “Кло де Вужо” 1962 года. В этот вечер Льюис выглядел особенно тщедушным и недокормленным. — Я спокойно и ясно, — продолжал он, — говорю про “Нью-Йорк тайме”, с моей точки зрения, это избалованная прокоммунистическая газетенка, чей необоснованный престиж является монументальным свидетельством американской глупости.

— Подписчиков у нее побольше будет, чем у твоего бюллетеня, — заметила Марго Брэкен. — Поэтому она тебе не нравится?

Они с Алексом Вандервортом были в гостях у Эдвины и Льюиса Д'Орси в их элегантной квартире на последнем этаже небоскреба “Кэйман мэнор”. На столе в мягком отблеске свечей мерцал хрусталь, поблескивала льняная скатерть и начищенное серебро. Одна из стен просторной столовой представляла собой широкое утопленное окно, в котором, словно картина в раме, виден был сверкающий огнями город далеко внизу. Черной извилистой линией прорезала огни река.

Прошла неделя с момента появления в печати смелого интервью Алекса.

Льюис подцепил с тарелки кусок мясного рулета и высокомерно заявил Марго:

— Мой бюллетень, который выходит раз в две недели, является образцом качества и интеллекта. А большинство ежедневных газет, включая “Тайме”, выигрывают примитивнейшим способом — за счет объема.

— Вы, двое, прекратите ругаться! — Эдвина обернулась к Алексу. — По меньшей мере десяток человек из тех, кто заходил на этой неделе в центральное отделение банка, сказали мне, что они читали статью и восхитились твоей откровенностью. Как отреагировали в башне?

— По-разному.

— Убеждена, что мне знакомы некоторые из тех, кому не понравилось.

— Ты права, — рассмеялся Алекс. — Роско не стоял в первом ряду поздравлявших.

Отношение к нему Хейворда в последнее время стало еще более холодным, чем прежде. Алекс подозревал, что Хейворд завидовал не только вниманию, которое уделялось Алексу, но и успеху программы долгосрочных вкладов и денежных лавок, а Хейворд выступал против того и другого.

Не сбылось и еще одно предсказание Хейворда и его сторонников в совете директоров, утверждавших, что долгосрочные вкладчики и кредитные компании заберут из банка свои восемнадцать миллионов долларов. Хотя руководство этих компаний охало и ахало, они по-прежнему остались клиентами “Ферст меркантайл Америкен”. И похоже, так и останутся.

— Если не считать Роско и иже с ним, — сказала Эдвина, — я слышала, что у тебя появилось много единомышленников среди сотрудников.

— Возможно, мода на меня быстро пройдет. Вроде полосок на одежде.

— А возможно, к тебе пристрастятся, — сказала Марго. — Я нахожу, что ты умеешь вырабатывать у людей привычку к себе.

Он улыбнулся. Так приятно было получать всю неделю поздравления от уважаемых им людей — вроде Тома Строгана, Орвилла Янга, Дика Френча и Эдвины, даже от рядовых сотрудников, которых он раньше и по именам-то не знал.

Несколько директоров звонили, высказывали одобрение.

— Вы создаете из нашего банка олицетворение доброй силы, — сказал в телефонном разговоре Леонард Кингсвуд.

А когда Алекс отправился на другие этажи башни “ФМА”, его появление всюду было поистине триумфальным — клерки и секретарши здоровались с ним и тепло улыбались.

— Разговор о ваших сотрудниках, Алекс, — произнес Льюис Д'Орси, — напомнил мне, чего не хватает в этой вашей штаб-квартире, башне, — Эдвины. Пора ей подняться выше. Вы, ребята, много теряете от того, что ее нет с вами.

— Право, Льюис, ну как ты можешь? — Даже при свечах видно было, как сильно покраснела Эдвина. — У нас же здесь встреча друзей, — запротестовала она. — И даже в другой ситуации замечание подобного рода достаточно нетактично. Алекс, я приношу извинения.

Льюис, ничуть не смутившись, посмотрел на свою жену поверх очков со стеклами в форме полумесяца:

— Ты можешь извиняться, моя дорогая. А я не стану. Мне известны твои способности и чего ты стоишь — кто ближе к тебе, чем я? А кроме того, у меня в привычке привлекать внимание ко всему выдающемуся, что я вижу.

— Ну, Льюис, ты заслужил трижды “ура!”, — сказала Марго. — Что скажешь, Алекс? Когда моя уважаемая кузина переберется в башню?

Эдвина начала злиться.

— Пожалуйста, перестаньте! Вы меня крайне смущаете.

— Нечего смущаться. — Алекс с удовольствием отхлебнул вина. — М-да! В шестьдесят втором хороший выдался урожай в Бургундии. Каждая капля ничуть не уступает шестьдесят первому, правильно я говорю?

— Да, — согласился хозяин дома. — К счастью, я достаточно запас и того и другого.

— Мы все четверо здесь друзья, — сказал Алекс, — поэтому можем говорить откровенно, зная, что это останется между нами. Не буду от вас скрывать, что я уже думал о повышении Эдвины, и на уме у меня есть одна должность. Насколько скоро я сумею это осуществить, как и некоторые другие перемены, зависит от того, что случится в течение ближайших месяцев, о чем хорошо известно Эдвине.

— Да, — сказала она, — я знаю.

Эдвина знала также, что в банке хорошо известно о ее личной преданности Алексу. Со смерти Бена Росселли — и даже до того — она понимала, что с продвижением Алекса к президентскому креслу почти наверняка продвинется и ее карьера. Если же, наоборот, успеха добьется Роско Хейворд, маловероятно, чтобы она могла сколько-нибудь продвинуться в “Ферст меркантайл Америкен”.

— Кроме всего остального, мне хотелось бы видеть Эдвину, — продолжал Алекс, — в составе совета директоров.

Марго просияла:

— Вот теперь ты дело говоришь! Это будет скачком вверх для женского движения.

— Нет! — резко возразила Эдвина. — Не ставь знака равенства между мной и женским движением — никогда! Все, чего я достигла, было завоевано мной в честном соперничестве с мужчинами. Женское движение — его лозунги, требующие предпочтения и особого отношения к женщине, потому что она женщина, — отбрасывает равенство полов назад, а не продвигает вперед.

— Чепуха! — Вид у Марго был возмущенный. — Ты так говоришь теперь, потому что выбилась в люди и тебе сопутствует удача.

— Удача тут ни при чем, — сказала Эдвина. — Я работала.

— И тебе ни разу не улыбнулась удача?

— Ну, немного.

— Без удачи не могло обойтись, — возразила Марго, — потому что ты женщина. Насколько я помню, банки всегда были исключительно мужским клубом — и без малейшего на то основания.

— А опыт — разве это не основание? — спросил Алекс.

— Нет. Опыт — это дымовая завеса, созданная мужчинами, чтобы не пускать женщин. Ничего мужского в банковском деле нет. Для этого требуются лишь мозги — и у женщин они есть, иногда больше, чем у мужчин. Все же делается либо на бумаге, либо в уме, либо в ходе разговора, так что единственная физическая работа в банке — это таскать мешки с деньгами в бронированные машины и из них, чем женщины-охранники, без сомнения, могли бы тоже заниматься.

— Я с этим спорить не стану, — сказала Эдвина. — Только рассуждения твои устарели. Безраздельное господство мужчин уже нарушено такими, как я, и нарушается все больше и больше. Кому же нужны борцы за женские права? Мне они не нужны.

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93