Музей суицида - Дорфман Ариэль
– В семь, да? – откликнулся Орта. – Наши пути снова пересекаются, отражают друг друга. Именно в этом возрасте я посадил свое первое дерево, в лесу рядом с домом моих приемных родителей. Это Иэн придумал – но он ничего не говорил насчет рождения сына или издания книги, что и к лучшему, поскольку я не породил ни ребенка, ни книги, да… но деревья… Я позаботился о том, чтобы то первое, а потом и другие, что я сажал, сохранятся: клал удобрение к их корням, но не просто какое-то удобрение: я уже тогда экспериментировал с химией, сообразил, что добавление к смеси фосфорной кислоты и нитрата кальция усилит эффект. Мне следовало бы посвятить жизнь приросту урожая, помогать в проведении зеленой революции, спасать миллиарды от голода. А я, увы, направил свои таланты на пластик.
Он уже не в первый раз упоминал, что жалеет о том, что составил себе состояние на пластике, но всегда не шел дальше. Однако теперь, после того как нас сблизило это приключение, достаточно было последнего толчка, чтобы он открылся, – и этот толчок дали звуки прибоя, удары и вздохи, которые окружили нас, когда мы дошли до берега.
– Океан, Тихий океан, – сказал он. – Вот где ко мне пришло прозрение, где я осознал, какое токсичное наследство оставляю человечеству, откуда начался мой путь к потребности оставить нечто иное – то, что нас спасет. Тихий океан… – Он сделал глубокий вдох, словно водолаз перед погружением в опасные глубины. – Пора рассказать вам, к чему все это.
И вот тогда, той ночью, когда мы видели, как тело Альенде извлекли из могилы, где оно пролежало семнадцать лет, в конце дня, который начался у меня дома в Сантьяго с телефонного звонка, сообщившего о его неожиданном приезде, Орта наконец поведал мне историю, лежавшую в основе его Музея суицида – и то, как, по его планам, он должен изменить мировую историю.
10
За все мое знакомство с Джозефом Ортой он ни разу не переходил к сути вопроса быстро. Он неизменно подбирался к ней кружным путем, ходил вокруг темы, словно фокусник, которому необходимо жестикулировать, отступать в сторону и произносить предварительные абракадабры, пока он не почувствует, что аудитория подготовлена к впечатляющим фанфарам и финалу – в данном случае его аудитория состояла из одного человека, только я один был рядом с ним во время нашего возвращения в гостиницу рядом с громким прибоем.
Но и в этот раз его повествовательная стратегия не изменилась.
Он начал с того, что вроде бы никак не было связано с музеями, суицидом и спасением мира, с чего-то столь обыденного, как…
– Мы с Пилар отправились на рыбалку, – заговорил Орта.
Они спасались от оглушительной жары 1988 года, которая плавила асфальт на улицах Нью-Йорка, – настолько обжигающей, что жители опасались, как бы не вспучились мосты. Однако бриз с острова Санта-Каталина был успокаивающе прохладным, и ему удалось вытащить – не без энергичной веселой помощи Пилар – громадную рыбину.
– Вот, смотрите.
Он вытащил из кармана пиджака портмоне с паспортом и продемонстрировал мне снимок, на котором был запечатлен он со своей возлюбленной и гигантской рыбиной – такой большой, что им трудно было ее держать. Я рассмотрел его в землистом свете луны.
– Желтоперый тунец, – сказал Орта. – Никогда не видел настолько громадного. Я уже предвкушал стейки, которые мы приготовим на гриле этим вечером, и много дней сашими! – Та радость, которую он тогда испытал и которая сейчас к нему вернулась, быстро обернулась сожалением: – Это был последний раз, когда я честно могу сказать, что был в мире с самим собой, близок к тому, что можно назвать счастьем.
Я посмотрел на сияющее улыбкой лицо на снимке, на блестящие глаза, загорелые руки, самодовольный вид, напомнивший мне того человека, с которым я познакомился в Вашингтоне.
– Знаете, что я ел тем вечером? Ничего. Я ничего не ел тем вечером, и ничего на следующий день, и ничего еще через день: только понемногу пил воду. Потому что, когда мы вернулись на виллу с нашей добычей (а я уже забыл о кошмарных муках смерти на крючке, которую мы ей устроили), когда я гордо вручил рыбу шеф-повару курорта… ну, я задержался, чтобы помочь ему выпотрошить тунца. Я всегда считал, что не следует охотиться и убивать живое существо, если не желаешь участвовать в процессе его превращения в пищу: я никогда не забывал этот урок, который получил ребенком от приемных родителей. Однако кролики, свиньи и одна старая корова, которую мы забили в Голландии… я до сих пор помню ее грустные глаза и смирение, с которым она ждала нож… они внутри были чистые. Я не имею в виду – без крови. Кровь чрезвычайно чистая, выходит из блестящего сердца и циркулирует великолепно. Я имею в виду, что животные из моего детства не были набиты мусором, как та рыба, которую мы выловили в тот день в Тихом океане. То есть то, что вываливалось из того тунца… внутри него был я. Я! Этот свободный обитатель моря проглотил самые разные пластиковые продукты, неперевариваемые, распухшие слои пластика, сумма и итог моих трудов. Всевозможный пластик, изготовленный с моей помощью, сделавший меня сказочно богатым. Мешанина из магазинных пакетов-маек, искореженных и деформированных бутылок кока-колы, пенопласта для холодильников: все это уродство было полно хлорфторуглеводов – тех, которые разрушают озоновый слой и которые пытаются запретить Монреальским протоколом. Хотя не я изобрел исходные химические формулы для всего, что проглотила та рыба, я содействовал поиску дешевых методов их производства, сделал их более доступными, я отравил ту рыбу – и планету. Растворители, пищевые упаковки, хладагенты – это я. Ультрафиолет убивает вас здесь, в Чили? Это я… Казалось, море отрыгнуло всю мою жизнь ученого и предпринимателя – мою обожаемую алхимию, математические расчеты. Как будто что-то отправило мне сигнал, избрало эту рыбину, чтобы поставить лицом к лицу с тем, что я сделал. Море, море…
Он замолчал для вящего эффекта, чтобы мы оба могли слушать шум волн.
– Вы можете вспомнить тот первый раз, когда услышали этот звук? – спросил он.
– Мама говорит, что привезла меня на Атлантику через несколько месяцев после моего рождения: это был единственный способ избавиться от астмы и экземы, которые я очень рано заполучил в Буэнос-Айресе. Она бережно придерживала мне руки часами, иногда – всю ночь, чтобы я себя не расцарапал. Как только я соприкоснулся с морским бризом и морской солью, мои болячки исчезли, так что она смогла спать. С тех пор я обожаю океан.
– Тут мы едины. Я впервые увидел море в день своего девятилетия. Поправка: я бывал там и раньше, как любой голландский ребенок, как любой ребенок, живущий в большом городе нации мореплавателей. Возможно, с матерью. Но я стер эти воспоминания, пока жил в деревне: это был еще один способ стереть прошлое, стать невидимым. Карл взял меня на берег на следующий день после нашего приезда в Амстердам от моих приемных родителей. Эта вылазка должна была принести больше сюрпризов, чем просто запах моря и купания в воде. Карл предположил (и не ошибся), что этот опыт настроит меня на нужный лад, чтобы познакомиться с его новой женой, Ханной, поможет благосклоннее принять мачеху. Ему не нужно было беспокоиться. Она была такая чудесная и приветливая, что я сразу полюбил бы ее в любом случае, хотя приготовленный ею пикник – в Нидерландах в 1945 году были большие проблемы с едой – определенно помог заключить эту сделку. Но что мне больше всего в ней понравилось, что стало знаком того, что она сможет меня укрыть в случае неприятностей, защитит от отца, чьего гнева и осуждения я уже боялся, – это то, как она ему возражала, подсмеивалась над его причудами и хмурыми взглядами.
Мне никогда еще не встречалась женщина, которая считала своим естественным правом высказывать собственное мнение обо всем на свете. Я привык к послушанию моей приемной матери: она всегда молчала, когда ее муж говорил, повиновалась ему безусловно, по-рабски, и ее дочери были такими же. Так что для меня было новым опытом видеть такую независимую женщину, как Ханна.
Похожие книги на "Музей суицида", Дорфман Ариэль
Дорфман Ариэль читать все книги автора по порядку
Дорфман Ариэль - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.