Дикие питомцы - Медланд Амбер

Она обводит глазами комнату, словно надеется, что я где-то припрятала початую бутылку.

Даже не думай, говорю я.

После его можно выпить, не теряя надежды, убеждает она. Если верить Вриланд, розовый – это индийский голубой.

Когда я истерю из-за того, что мы попусту растрачиваем свое время и возможности, Нэнси меня успокаивает. Начинает разглагольствовать о коммодификации досуга, и я едва не засыпаю на ходу.

Она запускает в меня подушкой. Время ведь твое. Кому еще его тратить?

В районе двух дня мы обычно начинаем уговаривать друг друга сходить в душ. Четыре часа спустя Нэнси изрекает: шесть часов, а в доме ни одной умытой физиономии.

Нам никогда не удается найти один и тот же бар, ресторан или кинотеатр второй раз. Но все, что раньше меня пугало, теперь, с Нэнси, становится просто еще одним эпизодом наших нью-йоркских приключений. Мы коллекционируем телефонные номера незнакомцев. Высмеиваем каждый тост, жест, разговор. Нэнси западает на слово «нормкор».

Я рассказываю ей, как одна из подружек Лекси описывала свое недавнее свидание водителю Убера. Ни словом ни обмолвилась о том, как звали парня и был ли он хорош собой. Зато перечислила все, что он ей купил: устрицы, устрицы, устрицы и мартини. Казалось, она сейчас счет ему продемонстрирует.

Нэнси берет одну из моих помад и смотрит, что это за фирма. Молль Флендерс [29] хранила все счета. И вычитала из суммы, которую выложил мужик, все, что потратила, чтобы его заарканить.

Чтобы делать деньги, нужно тратить деньги, замечаю я.

«Подведем финансовый итог романа с джентльменом из Бата. Муж номер 4 вкупе со стоимостью кольца с бриллиантом». Лучше всего, конечно, были ложные показания о том, как она попала на панель.

Потом я употребляю в речи слово базовый и оказывается, что Нэнси его не знает. Небывалый случай!

Это что, одно из словечек Лекси? – спрашивает она. Лекси – базовая?

Мы готовимся к вечеринке по случаю дня рождения Конрада. Даже удивительно, что меня туда пригласили. Впрочем, в этом году я как-то больше ни с кем и не тусовалась. Конрад всеми силами старается, чтобы я влилась в компанию, и пересказывает мне биографию каждого нового гостя, не скупясь на детали. На нем слишком тесная футболка с надписью «Radiohead». Он смеется, и я замечаю, как ходит ходуном его кадык. Впервые до меня доходит, что не одной мне учеба в Колумбийском университете давалась нелегко.

Когда я признаюсь в этом Конраду, он улыбается и открывает новую бутылку пива. Видишь ли, одно дело, когда тебе двадцать один, и совсем другое, когда тебе тридцать… Не подумай, что я поучаю, а то моя младшая сестренка, например, вечно упрекает меня в менсплейнинге.

Вообще-то, мне нравится, когда люди в теме берутся что-то мне объяснить, сообщаю я Нэнси. Она сидит на моей кровати, смывает макияж и бросает ватные шарики на пол.

Еще бы, отзывается она. Но Солнит [30] не то имела в виду. Менсплейнинг – это когда мужчины объясняют женщинам вещи, которые им и без них известны, например как парковаться задом.

Мы же с тобой машины не водим, вставляю я. Нэнси рычит. Ты поняла, о чем я. Как по мне, нам только легче станет, если они в принципе перестанут нас поучать.

Я несколько часов уговаривала Нэнси пойти со мной на вечеринку и уломала, только пообещав дать ей поносить мое любимое черное платье. Оно слишком строгое, но ей все равно. Она вертит его на себе то вправо, то влево.

Потом спрашивает – а что с обувью?

Придется набить чем-нибудь носы, говорю я, вручая ей туфли на шпильке. Потом начинаю распинаться, как я рада, что она познакомится с Конрадом и вольется в мою нью-йоркскую тусовку. Пытаюсь произнести эту фразу так, будто в ней и вправду есть смысл.

Но эти американцы… – кривится она.

Просто дай им шанс. Я направляюсь в ванную, но останавливаюсь на полдороге. Попытайся, ладно? Не нужно заранее всех ненавидеть.

Кто сказал, что я их ненавижу?

Ты меня поняла.

Если мне кто-то не понравится, притворяться я не стану.

Мне уже заранее обидно за Конрада. У него очень милая девушка, квартира и друзья. Как писал О’Хара, «с тобою вместе колу пить» веселее, чем без тебя.

Просто пообещай, что не будешь.

Не буду кем? – Нэнси пристально смотрит на мое отражение в зеркале. Самой собой?

Не будешь хамить всем вокруг, как ты обычно делаешь, отвечаю я, а потом исправляюсь. Постарайся вести себя вежливо.

В поезде мы пьем. Нэнси вспоминает, как мы с ней однажды на весь август уехали в Дублин. Как зависали в «О’Донохью». А по утрам ходили покупать зеленые соки у обливавших нас презрением девушек-веганок. В обед заходили в «Рог изобилия», затаривались салатами, а потом до конца дня работали в «Гроганс». Я писала рассказ о девушке, которая покончила с собой после того, как вывели из употребления десятичную классификацию Дьюи. Нэнси читала письма Эмили Дикинсон. Однажды с нами разговорилась компания завсегдатаев этого заведения. Нэнси им нахамила, но они вроде ничего не имели против. Она такое умеет. Потом она отошла в туалет, а я тем временем стала втирать одному из них, тому, что всегда сидел в углу в куртке цвета хаки, что-то о независимости Индии. Вернувшись, Нэнси покосилась на нас как-то странно, но заговорила веселым тоном. Разумеется, она католичка, заявила она. А так ни хрена и не скажешь, отозвался он. У него был белфастский акцент. И все же у Индии и Ирландии много общего, не унималась я, учитывая Великий Голодомор и то, что во время голода в Бенгале погибло десять тысяч человек.

Нэнси спрятала лицо в ладонях. Тут позвонила жена этого мужика, и он сказал ей в трубку – здесь одна заносчивая сучка учит меня независимости. А Нэнси поскорее вытащила меня на улицу, шипя – идиотка, они ведь из Ирландской республиканской армии. Когда я говорю – плохие парни, нужно меня слушать.

Нэнси продолжает вспоминать наши самые нелепые эскапады, самые неприличные истории. Вот, например, как-то раз мы встретили ее бывшую любовь, а он шел под руку с невероятно толстой подружкой.

Нет, ну правда же, она явно страдала ожирением? – не успокаивается Нэнси.

Я выдаю некое неопределенное восклицание, надеясь замять тему. Мы выливаем маленькую бутылочку водки в большую бутылку кока-колы, и большую часть получившегося коктейля выпиваю я.

День рождения Конрад решил отмечать в очень странном месте – подвальном баре с низкими потолками и голубоватым освещением. Мне не сразу удается найти среди занятых столиков тот, который забронировал он. Нэнси идет за мной, всем своим видом излучая негодование. Я боюсь взглянуть ей в глаза.

Постой здесь, радостно объявляю я. Я принесу нам выпить.

Конрада я нахожу у барной стойки и обвиваю руками его шею.

Пришла наконец-то! А где Нэнси?

Я беру его за руку и веду знакомиться с ней. Она стоит у двери, даже не пытаясь с кем-нибудь заговорить. Он пожимает ей руку, и я вижу, что она это отметила, точно так же, как его футболку и чиносы.

Очень рад с тобой познакомиться. Айрис постоянно о тебе говорит, улыбается Конрад.

Вот странно. А я о тебе ни разу не слышала.

Шею Конрада заливает красным. Этого Нэнси вполне достаточно, она показала, кто тут главный, и теперь даже просит дать ей почитать его рассказы. Она твердо убеждена, что все люди – дерьмо и чтобы добиться своего, нужно постоянно им об этом напоминать. Конраду очень льстит то, что она спросила о его творчестве, а еще то, как внимательно она его слушает. Он и не представляет даже, что Нэнси проявляет к нему внимание через силу, да и то только для того, чтобы подчеркнуть, как сильно ей приходится напрягаться, чтобы не заскучать.

О, серьезно? – переспрашивает она, округляя глаза.

Да, просто улет, отвечает Конрад. И я вздрагиваю, когда он внезапно заводит речь о Дэвиде Фостере Уоллесе.

Как оригинально, бросает Нэнси. Я поспешно вклиниваюсь в разговор – Конрад, я все забываю тебе рассказать. Ты знал, что Фостер Уоллес считал первые наброски «Бесконечной шутки»…