Сальто ангела - Мод Марен

Впрочем, мы едем в Лурд. Социальной реадаптации без Лурда быть не может. Мое тело обретет здоровье благодаря хлопчатобумажным трусам, а моя душа — благодаря исповеди.

В Лурде мы проводим субботу и воскресенье.

Идет дождь. Там, наверное, всегда идет дождь.

Меня приглашают «примириться». Так они теперь называют исповедь.

— Сколько раз, дочь моя?

— Тысячи… семь или восемь тысяч, я уже не знаю… Это были богатые, бедные, черные, желтые и даже священники…

— О!

Я говорю все, что придет в голову, потому что не могу больше видеть, как они стараются затолкать добро и зло в сообщающиеся сосуды. Я ошеломила бедняжку священника. Он обалдело бормочет:

— Господь вас любит… очень любит… Последние станут первыми…

Мне даже не пришлось, как прочим смертным, читать «Отче наш». Моя дама, на сей раз в зеленой шляпке, просто счастлива. Она примирила меня с Господом…

Но не с людьми.

Мое медицинское досье становится все толще и толще. По мнению трех различных врачей, я — интерсексуал. Это очевидно, и феминизация была единственным выходом.

Мне хочется их расцеловать. Я так долго боролась и буду еще бороться! Я чувствую, что удача придет ко мне. Во время своих поисков я наткнулась на книжку из серии «Что я знаю». Книжечка называлась «Интерсексуальность», и написал ее один известный профессор. Я прочла ее залпом. Открытие! Просто чудо! Наконец во Франции кто-то занялся этим вопросом. А я и не знала, могла бы пройти мимо. Но автор — известный человек, важная особа, захочет ли он встретиться со мной? Согласится ли высказать свое мнение? Оно могло бы перевесить чашу весов в мою пользу. Он единственный способен это сделать. С его диагнозом, конечно, будут считаться. И вот я узнаю о нем, когда до суда осталось всего несколько месяцев.

У меня такое чувство, что я нашла своего оракула. Можно ли звонить оракулу?

Оказывается, можно.

— Не путайте транссексуальность, в которой нет никакой двойственности пола, и интерсексуальность, когда при нарушении функции определяющих пол генов, только врач имеет право решать, какой пол выбрать.

— Да, месье профессор…

— У вас, мне кажется, депрессия?

— Да, вы понимаете… этот суд…

— Я знаю. Судьи, действительно, ничего в этом не понимают, но решают они. Однако они обязаны принять во внимание медицинские свидетельства, и не исключено назначение эксперта.

— Да.

— Вы хотите меня видеть?

— Конечно, большое спасибо.

Никогда еще телефонная кабина не слышала такого облегченного вздоха. Весь кислород в мире наполнил мои легкие. Сердце прыгает в груди, ноги дрожат. Я спасена, спасена… Он — единственный, к кому могут прислушаться в этом семьдесят седьмом году, согласился рассмотреть мой случай, выслушать меня и, может быть, дать свое заключение… Я буду ноги ему целовать… Он известен, признан, влиятелен, его послушают…

Успокойся, Мод. Ты еще не выиграла. Руан очень жестокий город. Ты в нем родилась, в нем будет слушаться твое дело. Захотят ли руанцы уступить?

Он назначил мне встречу через неделю. Я уже почти без денег. Поездки в провинцию съели все отцовское пособие. Я живу на средства матери. Иногда ей это нравится, но не всегда.

В своем бойцовском порыве я даже написала мадам Вейль, министру здравоохранения. Двенадцать страниц, которые мне очень трудно дались. Я уже устала писать, рассказывать, повторять… Ожидание изнуряет меня.

Дама в зеленой шляпке поддержала мое прошение. Мне назначен прием. Давно пора: Агентство по трудоустройству мною не занимается, прав на социальную помощь у меня нет… Суд приближается… Если я проиграю… В министерстве мое письмо попало на стол к женщине, специально занимавшейся вопросами проституции. Ею можно только восхищаться: не моралистка, не ретроградка. Она обещает мне содействие, и я чувствую, что это не просто слова.

По остальным вопросам я должна встретиться еще с одним врачом из управления при Министерстве здравоохранения.

Еще один. Но на сей раз не такой, как другие. Это женщина, и можно было бы надеяться… Но чего ожидать от старой девы, прослужившей тридцать лет в министерстве. Она гордится этим и разглядывает меня словно какой-то неприличный предмет.

— Что меня удивляет в этой истории, так это анормальные рождения в вашей семье…

И начинает мне рассказывать о проблемах транссексуализма в Англии в пятидесятые годы и о французских теориях шестидесятых.

Я начинаю терять терпение.

— Доктор, вы видели когда-нибудь транссексуала?

— Нет.

Все понятно: в управлении Министерства здравоохранения никогда не видели транссексуалов. Тогда что я здесь делаю?

— Послушайте, доктор. Этот суд — мой последний шанс. Если я проиграю дело, то покончу с собой.

— Это шантаж! Никогда не сводят счеты с жизнью, раз так говорят!

— Бывает, что и сводят, если вас судят. Не разобравшись, вас судят и выносят приговор. Посмотрите на меня хорошенько, доктор. Меня зовут Мод. Я интерсексуал, я женщина. Мод — женщина. Теперь вы ее знаете. Помните о ней. Она умрет, если ей откажут в праве жить.

Я сказала, что покончу с собой. И я действительно… Я борюсь уже почти тридцать два года. С того дня, когда мне казалось совершенно естественным пойти в женскую школу. С тех пор я и борюсь со всеми вами. Надоело. Это мое последнее сражение.

Что вы еще хотите от меня, добропорядочные люди? Что же вам надо еще, кроме воскресной мессы и хлопчатобумажных трусов? Скажите же!

Я у вас прошу только имя. У вас было право на ошибку, но теперь все. Я больше в эти игры не играю. Называйте меня, пожалуйста, Мод! Запишите: «В такой-то день и в таком-то месте родился ребенок женского пола — Мод Марен». Я требую только то, что принадлежит мне по праву.

Медная дощечка, дом в XVI, престижном, округе. Профессор Д. меня ждет.

Месяцами я хожу из кабинета в кабинет: от адвоката в бюро социальной помощи, от врача в общество поддержки реадаптации проституток. Месяцами на меня устремлены взгляды: сочувствующие или недоверчивые, понимающие или равнодушные.

И вот в первый раз на меня смотрят по-настоящему профессионально. Этот старый месье знает, на кого он смотрит. Знает, кто эта немного неуклюжая дылда с грустными глазами, в смущении сидящая перед ним. Он все о ней знает, я это чувствую.

— Какого размера был ваш член?

Я показываю мизинец. Он слегка удивлен.

— Я осмотрю вас.

Мне немного страшно. В Англии один гинеколог сказал мне как-то, что результаты операции неплохие, но что он сделал бы лучше. Например, влагалище можно было сделать, не прибегая к пересадке кожи, а использовав отрезок кишки, тогда оно получилось бы более эластичным. Он даже предложил мне снова прооперироваться. Но у меня не было ни денег, ни желания вновь оказаться на операционном столе.

Но профессору Д. все очень нравится, он просто в восхищении.

— Это превосходно. Вы испытываете наслаждение?

— У меня вот здесь есть очень чувствительное место. Это у меня как клитор.

— Прекрасно, прекрасно. Полный успех. А груди?

— Они тоже чувствительны.

— Вы хорошо развиты как женщина. И вы знаете, когда женщина испытывает наслаждение, это явление чисто психологическое. Давайте посмотрим ваше досье.

Он берет увесистую папку: заключения гинеколога, эндокринолога, психиатра… Внимательно читает то, что написал его коллега профессор К., потом изучает результаты обследования в больнице. Опять я рассказываю о себе, опять говорю в конце:

— Я всегда была женщиной. Если руанский суд не признает этого, я пропала.

— Руан? Вы родились в Руане? Суд там не самый мягкий…

— Я знаю. Но для того чтобы исправить запись в метрике, нельзя провести процесс в другом месте. Только там, где родился.

— Вы мне симпатичны. Я вам помогу. Тем более что, по моему мнению, вы представляете собой случай псевдогермафродизма. Ясно, что между двенадцатью и двадцатью годами не произошло развития по мужскому типу. Это вопрос не транссексуальности, мы должны говорить об интерсексуальности.