Десятые - Сенчин Роман Валерьевич

Нет, в первые разы даже радуешься, что один, в тишине, что есть возможность помечтать, посочинять стихи. Наслаждаешься этим временем. Но когда бредешь в десятый, двадцатый, тридцатый раз определенным маршрутом, мыслей уже нет никаких, все мечты перемечтаны, рифмы найдены. И если не уводить сознание куда-то прочь отсюда, в другие измерения, не отпускать на время душу, то очень легко застрелиться – освободить пулей душу из тюрьмы тела. А орудие освобождения вот оно – болтается на плече, с пристегнутым магазином.

За время службы Сергеева в их части были два самоубийства. Сначала застрелился один, а недели через две другой. Из разных рот, старики…

Приезжали комиссии, допрашивали офицеров, солдат, читали письма с родины, которые нашли в их вещмешках. (Традиция была такая – хранить письма все два года, а в последний вечер перед дембелем сжигать в большой урне в курилке.) Никаких причин комиссии не нашли. Да и вряд ли вот такие, для доклада, причины были – кончают с собой обычно без явных причин. Просто душе становится невыносимо, а человек не умеет выпустить ее погулять, крепко сжимает в себе.

И вот один решил, что так, мертвым, ему – точнее, душе его – будет лучше, а потом второй взял пример с первого: если тот это сделал, значит, понял что-то важное, нашел выход, а мы все тут мучаемся, храпим, ржем над анекдотами, дрочим на прапорщиц из «Советского воина», жрем что дают. И так каждый день, каждый день.

Кроме выстрела в себя есть всего два пути: или превратиться в животное – на первом году в травоядное, а на втором в хищное, или научиться временно умирать телом, чтоб дать волю душе. Главное – не переборщить… Джек Лондон это очень точно описал:

«Это дело опасное. У тебя все время будет такое чувство, что ты свободен. Я не могу точно объяснить, но мне всегда казалось, что если я буду слишком далеко в тот момент, когда они придут и вынут мое тело из рубашки, то я не смогу вернуться в него. Думаю, что тогда мое тело умрет по-настоящему, а я не хочу этого».

Да, отпуская душу, становясь зомби, бредущим по периметру, Сергеев боялся одного. Нет, не врагов, которые полезут за добром их части, а – проверки. Что дежурный офицер неожиданно окликнет, посветит в лицо фонарем, потребует доложиться. Казалось, тогда он просто рухнет на землю грудой мяса и костей. Умирают ведь от неожиданности – может, это как раз то самое: человек отпустил душу, и тут его опустевшее тело дернули. И оно обмякло, повалилось. Плоть превратилась в прах…

Может быть, этот полученный в нарядах опыт и открыл в Сергееве способность писать. И через полтора года после дембеля, подзаработав немного денег, он отправился в Москву поступать в тот институт, где учат на сценаристов. Поступил. Был очень рад и горд собой.

Сама книга «Смирительная рубашка» – как изделие – была любопытна.

Кстати, Сергеев нашел ее в нижнем ящике кухонной тумбочки, среди пакетов для мусора, губок, липких шумовок и лопаток, наверняка оставшихся от прежних хозяев.

Пакеты, шумовки – это понятно, но зачем здесь книга, тем более такая, именно эта… Как знак какой-то: прочти, чтоб начать в конце концов жить осмысленно, полно, ярко, ценить дни, свои мысли, фантазии. Запри тело в этой квартирке в полупустом поселке у непригодного сейчас для купания моря, а душе дай свободу, и она, погуляв, вернется сильной и здоровой, и оздоровит рыхлеющее, усталое тело. Не пробежки – вернее, не только пробежки – оздоровят, а обновленная душа.

А почему нет? Не все бывает случайно…

Книга… Книга была издана «Клубом Семейного досуга» в две тысячи девятом году. Местом издания указаны два города – Харьков и Белгород. Выходные данные на двух языках – слева украинский: «Лiтературно-художнэ видання. ЛОНДОН Джек. Гамiвна сорочка. (Росiйською мовою)» и так далее. А справа – русский: «Литературно-художественное издание…»

Два адреса. В Харькове «просп. Гагарiна, 20а», в Белгороде «ул. Сумская 168». Отпечатано в «ОАО Белоцерковская книжная фабрика».

Где Белая Церковь? У нас или там?..

Набрал в интернете… У них, рядом с Киевом.

На последней странице реклама издательства, адреса оптовой торговли. Москва, Киев, Харьков, Львов, Донецк.

Что теперь с этим «Клубом Семейного досуга», имевшим штаб-квартиры в Харькове и Белгороде? Что с главным редактором С.С. Скляром, ответственной за выпуск Е.В. Шаповаловой, корректором И.В. Набоковой?.. Из России они все или с Украины? Или часть оттуда, часть отсюда?

Рука снова потянулась к айфону – он давно стал для Сергеева ключом ко многим вопросам. Несколько постукиваний подушечкой пальца по стеклу экрана, и вот он ответ…

Не стал на сей раз. Не надо. И так ясно, что или разделились, или погибло это предприятие с уютным названием. Не может оно продолжать работать на обе страны после всего, что случилось.

Нашел место, где остановил чтение, продолжил:

«Я весь состою из своего прошлого, с чем согласится каждый последователь закона Менделя. Все мои предшествовавшие “я” говорят во мне, имеют свое эхо и воздействуют на меня».

Не бог весть какая глубокая мысль, но справедливая. С ней не поспоришь. И никакая новая жизнь невозможна не потому, что мешает живущий по старому окружающий мир, а потому, что у тебя было прошлое. Прошлое накатывает и топит в привычках, комплексах, послевкусии давних удовольствий, в горечи старых несчастий.

Потер глаза, глянул, сколько еще страниц осталось. Шестьдесят две. Стоит читать медленнее, растянуть. Конечно, уж прямо переворачивающих сознание открытий он здесь не нашел и вряд ли найдет, но что-то важное книга будит внутри, заставляет отзываться и вступать в мысленный разговор. И когда она кончится – наверняка станет одиноко. Словно интересный и важный собеседник уйдет.

Закрыл, отложил на край стола, взял ноутбук. Надо поработать над своим.

Сергеев писал сценарий. Впервые лет за пятнадцать полноценный, свой собственный. Что называется, авторский.

С четверть века назад, студентом, он с таких сценариев, основательных, для полного метра, и начинал, и хоть ни один не был экранизирован, на него обратили внимание, им заинтересовались студии, предлагали писать заявки. Заявки, опять же, не принимали, но деньги за них давали – «труд должен быть оплачен», говорили продюсеры.

Потом Сергеев обнаруживал некоторые идеи и мотивы своих сценариев и заявок в снятых фильмах. Права не качал, объяснял себе, что идеи носятся в воздухе, мотив есть мотив, но за объяснениями стоял страх воевать: знал – проиграет, да вдобавок попадет в черные списки студий, с ним перестанут иметь дело.

Когда-то услышал байку про Сергея Михалкова: начало тридцатых, идет несчастный, плохо одетый Михалков. Знакомый спрашивает: «Ты что такой?» – «Не печатают. Банда Маршака всё захватила». Через два-три года знакомый снова встречает Михалкова. Тот в дорогом костюме, счастливый. «Сергей, что произошло?» – «Вошел в банду!»

Годам к тридцати пяти и Сергеев вошел. Правда, не как сценарист, продающий компаниям свой товар, и тем более не как полноценный соавтор фильмов, присутствующий на кастинге, на съемочной площадке… Таких сценаристов, кажется, не осталось вовсе.

Теперь чаще всего сценарий пишут несколько человек, и это не команда, а отдельные профессионалы, порой и не знакомые друг с другом. Пишут не свое, а по заданию режиссера или продюсера. Случается, отдельные люди прорабатывают сюжет, отдельные – диалоги… Написанное стекается в компанию и там монтируется нечто такое, что сценаристы потом не узнают. Некоторые возмутились бы, но полученные деньги не позволяют. Лишь иногда кто-нибудь принципиальный или неопытный требует снять свою фамилию с титров. Сергеев не требовал, понимал – таковы правила игры, что уж тут брыкаться.

Основные деньги приносит ТВ – сюжеты для ситкомов, скетч-шоу, разработка чужих синопсисов, роспись диалогов. Но вот, видимо, пришло время вернуться к своему делу. За этим, скорее всего, и приехал сюда, забился в квартирке у моря в несезон, стал отшельником, старается забыть об интернете, не звонит знакомым, не следит за новостями.