Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
– Почему?
– Выражения «Вот черт!» вам будет достаточно?
– Если оно носит негативную окраску.
– Оно носило негативную окраску. Ги довольно долго рассматривал папоротники.
– Почему?
– Он кое-что там нашел.
– Что именно? Или он не поделился с вами своим открытием?
– Папоротники кишели улитками.
– Какими улитками?
– Самыми обыкновенными садовыми улитками.
– Так это улитки неприятно удивили мсье Кутарба? Улитки на папоротниках, а не сами папоротники?
– Теперь я склонен думать, что именно улитки. Да, на лице Ги в тот момент не было написано ничего, кроме брезгливости. Как будто вместо улиток он увидел там раздавленного таракана. Я даже пожалел, что мы вообще вышли в этот проклятый внутренний дворик.
– Это была инициатива Ги – выйти во дворик? Или ваша собственная?
– Я видел, что ему не очень-то хочется подниматься на второй этаж. Потому и предложил пройтись по первому. Мы заглянули в подсобку, откуда есть проход во дворик. Так мы и оказались там.
– Надо полагать, мсье Кутарба недолго наслаждался видом садовых улиток?
– Очень недолго. Он сразу же предложил мне подняться на второй этаж.
– Ты смотри! Что же его так подстегнуло?
– Второй этаж необходимо было осмотреть.
– Наплевав на лестницу?
– Думаю, к тому времени Ги уже справился с собой.
– Он остался доволен осмотром?
Да, если это можно назвать осмотром. Мы провели на втором этаже не больше пяти минут, он даже в комнаты заходить не стал. Взглянул на них с порога, пощупал корешки книг. Книги остались от прежних хозяев, ни одного пустого стеллажа…
– И?
– На этом визит на второй этаж закончился. Мы спустились вниз. Правда, он еще на минуту задержался у картины.
– Зачем?
– Очевидно, она ему нравилась. Ги еще спросил у меня, как я нахожу святого Мартина.
– А вы?
– Сказал, что нахожу его замечательным. И посоветовал Ги не снимать картину. Так и оставить ее в простенке.
– Он внял совету?
– Послушайте, мсье Бланшар. Судя по всему, вы были в этом букинистическом гораздо позже меня. Совсем недавно, как вы утверждаете. Он внял совету?
– Да. После заключения сделки вы не виделись?
– С какой стати мы должны были видеться?
– Мне показалось, что за время скитаний по лифтам и букинистическим у вас сложились почти дружеские отношения.
– Вам показалось.
– И тем не менее он снова обратился к вам? Я имею в виду покупку дома на улице Музайя.
– Это произошло много позже. Где-то спустя полгода. Ги позвонил мне и сказал, что хотел бы поселиться в каком-нибудь тихом гнездышке подальше от центра. У меня был один симпатичнейший вариант на Музайя. Его я и предложил. Надеюсь, вы не будете утомлять меня расспросами о планировке еще и этого дома?
– Не буду. Дом на Музайя меня не интересует.
– Вас интересует букинистический.
– Вы даже не можете представить себе – насколько.
– И представлять не хочу. Всего лишь один вопрос, мсье Бланшар…
– Пожалуйста.
– Почему вы расспрашиваете меня о Ги? Он… совершил что-то противоправное?
– Думаю, ему самое время помолиться святому Мартину, мсье Перссон…
КАССИС 53
…Свободен.
Я свободен, так же как и Линн.
Я все еще не могу поверить в это. Стоя перед дверями букинистического (Линн только что захлопнула их за мной) я не могу поверить.
Свободен.
Теперь мне остается лишь узнать, который час, чтобы почувствовать себя свободным окончательно. Конечно, можно и без всяких часов определить: сейчас никак не меньше полудня, улица залита солнцем и забита ма-4 шинами, тени жестки и укорочены, желтый «Фольксваген» Линн припаркован тут же, как давно я его не видел!
Сейчас никак не меньше полудня или около того; но для меня, проведшего ночь в странно расслабленном, разжиженном временном промежутке, совершенно необходима точность: одиннадцать часов пятьдесят восемь минут, двенадцать часов четырнадцать минут, неважно. Важны минуты и секунды, такие же жесткие, как тени на тротуаре.
В ближайшем бистро я получаю исчерпывающий ответ:
12:07.
Получаю – и снова возвращаюсь к букинистическому.
Если с годом и месяцем все будет в порядке – можно считать, я легко отделался. И все произошедшее ночью – дурной сон, не более.
Я стою спиной к табличке «FERME» 54. Линн решила взять тайм-аут, что ж, я могу ее понять. Вопрос лишь в том, как скоро эту табличку сменит другая. И кого теперь будет ждать Линн: нового Эрве или нового Энрике.
«Ferme» – для Крота, «Ouvert» – для испанца. «Ferm6 Ouvert», выбор не так уж велик, но это единственное, что может позволить себе Линн, букинистка-неудачница, не сумевшая удержать рядом с собой ни одного мужчину. Все ее любовные истории заканчивались так же, как любовные истории других людей – одиночеством. Или ожиданием другой истории и другого одиночества, не одинок только я, у меня есть Анук.
Анук, моя девочка.
От милосердия святого Мартина Линн не досталось ровным счетом ничего, дырка в стене, которую она вынуждена прикрывать плохой копией плохой картины. И почему именно святой Мартин, и кто он, этот святой Мартин?.. И кому на самом деле покровительствовал святой Мартин – Линн? джазмену? им обоим? дырке в стене?.. Об этом может знать разве что какой-нибудь чинуша из папской канцелярии. Или секретарша Мари-Кристин – Николь, выпускница католического колледжа в Амьене и тайная эротоманка. Но никакой надежды на Николь нет, пантеон ее святых больше напоминает съемочную площадку порнофильма, ангелы и архангелы рассортированы в нем исходя из размеров члена, Петр и Павел застыли перед райскими вратами в позе двух популярных интернет-педиков Джо и Джошуа, а ссылки на Библию с успехом заменяют ссылки на порносайт «BoysHotCocks.com».
Николь мне не поможет.
Улица тоже не поможет мне помочь, я даже не знаю, куда идти сейчас – влево или вправо. Самым разумным было бы отправиться домой и хорошенько выспаться, вот только куда идти сейчас – влево или вправо?.. Тротуар слева от меня усыпан вишневыми косточками, тротуар справа усеян косточками от маслин, все это мало напоминает Париж, который я знаю, единственное, что я знаю точно, – этой улице нельзя доверять. На этой улице нельзя расслабляться.
Но для начала нужно попытаться хотя бы выбраться из нее, влево или вправо?..
Пока я раздумываю, левый край улицы (его граница выложена вишневыми косточками) резко уходит вниз, а потом снова задирается вверх. Теперь он устремлен к неожиданно открывшемуся горизонту под углом в сорок пять градусов, а в просвете между домами видно широкое устье реки. Нельзя сказать, что ландшафт так уж незнаком мне, я уже видел его однажды – Лиссабон или Lisboa, как предпочитает называть свою столицу фотограф Гаэтано Брага; вот только каким образом в самом центре Парижа могли оказаться лиссабонские холмы?.. Холмы и вишневые косточки, вот и все мои воспоминания о Лиссабоне, о Lisboa; вишни, плавающие на дне бутылок с жиньей, с ginja-ликером, он единственный развязал язык Мари-Кристин, он единственный заставил ее произнести «Я люблю тебя». Под ногами Мари-Кристин хрустели вишневые косточки, мы пили жинью прямо из горла у маленького кафе «Ginginha-Rubi», ни до ни после Lisboa она не говорила мне «Я люблю тебя», идти влево – все равно что блуждать в узких коридорах памяти, нужно быть честным хотя бы с собой – мне никогда не нужна была любовь Мари-Кристин.
Любовь Анук – вот в чем я по-настоящему нуждаюсь.
Я слишком занят своими мыслями и потому замечаю похожий на трамвайчик фуникулер в самый последний момент. Его я тоже видел в Lisboa. В Lisboa, a никак не в Париже, я помню даже невысокую калитку вместо дверей, высший шик – запрыгнуть в фуникулер на ходу, не придерживая шляпы (лиссабонская шляпа – рассеянный подарок Мари-Кристин – была благополучно забыта мною в гостиничном номере). Я не собираюсь прыгать в фуникулер, его не должно быть здесь вообще, в конце концов, это Париж, а не Lisboa.
