Родная страна - Доктороу Кори

Мчался я на запад и по окружающим меня зданиям понял, что постепенно удаляюсь от эпицентра протестов и двигаюсь к краю. Скоро я вынырну из этого безумия и окажусь в реальном мире, где нет ни неумолимых преследователей, ни ядовитого газа, ни обезумевшей толпы. Мысли об этом придавали мне сил, и я с трудом переставлял ноги, хватал ртом воздух, будто рыба, вытащенная из воды, еле дышал сквозь мокрую клаустрофобическую маску.

Нет, мне не выбраться. Сил не хватит. Того и гляди рухну на колени, и тогда в меня вцепится Кэрри Джонстон. Даже без электрошокера ей придется тащить меня волоком — внутри у меня все рвалось, взрывалось, ломалось, и я понимал: если остановлюсь, тронуться с места уже не хватит сил.

Но вот и он, край демонстрации, показался впереди. Место, где заканчивалось людское море и начинался город. Еще несколько шагов. Уличные фонари играли бликами на моих запотевших очках. Я впился в них взглядом и даже не заметил линию полицейского оцепления, отделявшую протесты от реального мира. Вдоль нее шеренгой выстроились суровые полицейские со связками пластиковых наручников у пояса, в плотных черных перчатках. Я чуть замедлил бег, но не остановился. А может, и не смог бы. Как бы то ни было, в тюрьме Кэрри Джонстон до меня не доберется.

Шаг, другой — и я, чуть не падая, врезался в полицейского. Ощутил даже запах его одеколона и гамбургера. Он остановил меня, удержал на ногах, снял с меня маску и очки, заметил на одной руке наручник, ухватился за болтающийся конец пластиковой ленты, заломил мне руки за спину — сначала одну, потом другую, связал наручниками. Обращался со мной совершенно равнодушно, словно ворочал мешок с картошкой. Из шеренги вышел другой коп и направил меня к одному из автобусов — тех самых, которые я заметил в трансляции с коптера.

Прежде чем втолкнуть меня внутрь, он похлопал меня по карманам, отыскивая телефон, но остановился, когда рука в перчатке попала в блевотину, которой я был вымазан с ног до головы.

— Телефон есть? — спросил он.

— Да, — ответил я. — Но он сдох.

— Верно, — отозвался он. — Все равно его у тебя отберут при регистрации.

В темном тихом автобусе уже сидело десятка два человек. Молодые и постарше, темнокожие, белые и азиаты. Внутри он был оборудован наподобие школьных автобусов, в которых я ездил тысячи раз, единственным отличием была стальная сетка, отделявшая водительское место и заднюю площадку от середины автобуса. Нас усаживали по двое на сиденье, начиная с задних рядов. Я очутился примерно посередине, рядом с парнем в черных джинсах и свитере. Он был без сознания и тяжело дышал. Полицейский, который меня привел, ничего не сказал, только усадил меня, и вид у него было все такой же безразличный — ни враждебный, ни дружелюбный. Я толкнул парня, и он всхлипнул, как раненый зверь.

— Кажется, ему нужна медицинская помощь, — сказал я и поерзал, пытаясь устроиться поудобнее со связанными за спиной руками.

— Получит, — сказал коп. — Как только зарегистрируем.

Вокруг меня начались тихие разговоры. Голоса звучали испуганно, словно у детишек, которые прячутся от убийцы в фильме ужасов. Я выглядывал в окна, высматривая, не идет ли Кэрри Джонстон со Шрамом, а точнее, Энджи и Лемми. Каждые пять минут я вспоминал, что так и не записал на руке номер телефона адвоката, и ругал себя за глупость. Как ни странно, мне даже удалось немного подремать, прислонившись головой к спинке переднего сиденья. Должно быть, мой организм сжег уже так много адреналина, что ничто больше не могло поддерживать меня в бодрствующем состоянии. Ко всему прочему у меня дико разболелась голова из-за отсутствия кофеина. Охотно съел бы с полкило сырых кофейных бобов и попросил добавки.

Проснулся я оттого, что на сиденье передо мной кого-то усадили. Я с трудом сфокусировал сонный взгляд. Девчонка примерно моих лет, с Ближнего Востока, в дизайнерской одежде, с растрепавшимся длинным хвостом. Вид у нее был мрачный и решительный.

— Эй, — окликнул я копа. — Скоро нас отпустят в туалет?

— После регистрации, — был ответ.

— А когда это будет?

— Позже.

— Слушайте, мы тут уже черт знает сколько сидим. Можете хотя бы наручники снять?

— Нет.

Коп повернулся на каблуках и ушел. Держался он по-прежнему совершенно равнодушно, словно говорил уличному попрошайке, что мелочи нет.

— Давно ты тут? — спросила девчонка.

— Не знаю, — ответил я. — Задремал немного. Сколько сейчас времени?

Она пожала плечами:

— Вроде около одиннадцати.

— Что там, снаружи, делается?

— Черт-те что, — ответила девчонка. — Хватают и допрашивают всех подряд. А если им твои ответы не нравятся, запихивают за ограду.

— За какую еще ограду?

— Не видел, что ли? Целую площадь огородили, с квартал величиной. Поставили со всех сторон передвижные барьеры. Если ты им не нравишься, заталкивают туда. Поговорят немного. Если ты им по-прежнему не нравишься, сажают сюда. А ты разве за оградой не побывал?

Не хватало только объяснять, что я, спасаясь от чокнутой военной преступницы, налетел прямо на копа.

— Нет. Меня просто схватили и бросили сюда.

Она покачала головой:

— Со мной не так. Схватили, проверили паспорт, посадили в загон, снова проверили паспорт, привели сюда. Мерзавцы.

— Как думаешь, почему тебя схватили?

Она опять пожала плечами:

— Кто их знает. Расисты, что ли? В наши дни иметь египетскую фамилию — все равно что зваться Жасмина бин Террорист аль Джихад. А может, потому что я работаю в Египетском центре по правам женщин.

— А что это такое?

— Женская группа, — пояснила она. — Мы выражаем солидарность с женщинами Ближнего Востока. Когда начинаются революции, женщины выступают в первых рядах, помогают сбросить диктаторов, проливают кровь. Потом приходят новые «революционные» правительства и запирают их по домам, заводят болтовню о «скромности» и «месте женщины». Мы в группе обсуждаем эти ситуации, организуем дискуссионные кружки, достаем литературу, где разъясняется, чтó на самом деле сказано в Коране о женщинах. Призываем лжецов к ответу. — Она еще раз пожала плечами. — Так что, может быть, дело в этом. Не знаю. Из-за ограды я пыталась позвонить маме, но телефон не работал. И у всех, кто там был, они выключились.

Еще бы.

— У тебя есть адвокат, которому можно позвонить?

— Нет, — ответила она. — Но мама что-нибудь придумает, когда оправится от сердечного приступа из-за моего ареста. А что?

Я понизил голос:

— У меня есть работающий телефон.

Лежавший без сознания парень рядом со мной пошевелился, приоткрыл один глаз и что-то пробормотал.

— Чего? — Я склонился ближе.

— Четыреста пятнадцать — двести восемьдесят пять — десять — одиннадцать, — повторил он. — Сан-Францисское отделение Национальной гильдии юристов. Если у тебя есть телефон, будь добр, позвони, расскажи обо мне.

В передней части автобуса, за плотной металлической сеткой, сидел охранник. На нас он внимания почти не обращал. А может, установил скрытый микрофон и теперь внимательно прислушивался к каждому слову через невидимые наушники.

— Ладно, — пообещал я. — Как ты думаешь, если я повернусь, сможешь сунуть пальцы ко мне в карман и достать телефон?

Он шевельнулся и резко втянул воздух сквозь зубы.

— Не смогу. Кажется, рука сломана.

Я присмотрелся. Рука с моей стороны торчала под неестественным углом. Бедняга, до чего же ему, должно быть, больно. Я снова обернулся к девчонке:

— А ты сможешь вытащить телефон у меня из кармана?

Она обернулась, вытянула шею и с сомнением ответила:

— Может, и смогу. А как звонить-то будем?

— Не знаю, — признался я. — Доберемся до мобильника, тогда и подумаем.

Я изогнулся всем телом и постарался приблизить бедро к связанным за спиной рукам девчонки. При этом нечаянно толкнул парня со сломанной рукой, тот опять вскрикнул сквозь зубы, но ничего не сказал. Я извинился.

Потом началось самое трудное. Поерзав на сиденьях, мы оба выставили ноги в проход. Телефон лежал у меня в переднем кармане джинсов, и мне пришлось повернуться к ней боком и сдвинуться назад. А ей предстояло на ощупь, со связанными руками, спиной ко мне, извлечь телефон из моего кармана.