Рассказы тридцатилетних - Бежин Леонид Евгеньевич

Сережа был назначен папой кукольного семейства и, демонстрируя отцовскую власть, охотно мутузил провинившихся дочек. В разгар игры Наташа сама захотела побыть куклой, а Сереже выбрали другую — игрушечную — маму. Он без энтузиазма согласился на это, Наташу же роль куклы привлекала тем, что можно было бессмысленно моргать ресницами и складывать губки бантиком. Это казалось ей необыкновенно красивым. Завидуя кукле, она старалась хотя бы отчасти походить на нее, конечно и не мечтая превзойти столь идеальное совершенство.

По-кукольному поднимая и опуская ресницы, она словно бы делала особую гимнастику.

— Ну как? — прошептала Наташа — сама по себе, чтобы ее не услышала Наташа-кукла.

— Здорово! — одобрил Сережа, озадаченный такой конспирацией.

Когда Наташу-куклу укладывали спать, папа и мама должны были поцеловать ее на ночь. Места в комнате было мало, и спящей пришлось стоять. Наташа закрыла глаза и, набрав полную грудь воздуха, задержала дыхание: сон начался. Сережа как можно точнее приставил свои губы к ее губам, продержав их в таком положении, сколько требовалось для добросовестного поцелуя, а потом кукла-мама повторила за ним то же самое.

Сон длился долго. Будь его воля, Сережа изрядно подсократил бы его: ему казалось неинтересным играть во что-то, ничего не делая. Но для Наташи интерес игры состоял в ее сходстве с тем, что бывает на самом деле, и она старалась спать по-настоящему.

Проснулась она уже на следующее утро, и Сережа для полноты иллюзии зажег второй свет. Куклам не вменялось в обязанность убирать постель, умываться и чистить зубы: с утра до вечера им полагалось играть. Поэтому Наташа сразу же принялась за это, но тут возникла заминка. Не могли же куклы играть в те же игрушки, что и их хозяева!

Стали искать выход.

— Может быть, в мяч? Я его гвоздем продырявил!

— Мяч в магазине продают, — разочарованно сказала Наташа-кукла.

— Тогда противогаз! — завопил Сережа. — У меня есть противогаз! Настоящий!

Он лихорадочно напялил на себя резиновую маску с хоботом.

Наташа побледнела.

— Ой!

Он что-то кричал из-под маски и восторженно размахивал руками.

Наташа бросилась защищать кукол. Сережа приставил ей к уху шланг-хобот и сказал:

— Да это же я! Я! Ты что, не видишь?!

Она в страхе отвернулась и зажмурилась.

— Я взрослых позову!

Он сдернул маску.

— Давай на кукол наденем!

— Нет!

Сережа схватил куклу за ногу и потянул на себя. Наташа грохнула ему по голове книгой и вцепилась в волосы. Он взвыл, и от боли выступили слезы.

— Ну, держись!

Началась потасовка, но, к счастью, их позвали на кухню. За Наташей пришла тетя, которую бабушка Сережи угощала чаем.

— Вы что такие растрепанные? — спросила тетя и ножичком положила на пирог выпавший из него кусочек начинки. — А мы решили сводить вас в зоопарк, вы ведь теперь друзья!

— Мы не друзья, — в один голос сказали оба.

Взрослые переглянулись с таким видом, как будто прекрасно понимали, что все это — такова уж детская логика — надлежит истолковывать в прямо противоположном смысле.

— А кто же вы? — спросила бабушка, как бы настраивая гостью, что сейчас последует нечто совершенно комическое.

Наташа быстро сориентировалась в обстановке и, чтобы избежать неуместного сейчас разбирательства их ссоры и драки, с деланной наивностью произнесла:

— Мы папа и мама.

Взрослые пришли в неописуемый восторг. Бабушка Сережи басовито смеялась, уткнувшись в фартук, а Наташина тетя в приступе беззвучного хохота упала на кулачок, и было видно, как у нее во рту, словно мембрана, завибрировал кусочек пирога.

— Ну и нет, нет! — пробовал восстановить истину Сережа, но его не слушали.

— В зоопарке скоро начнется катанье на пони, — сказала тетя. — Вы знаете, что такое пони?

Сережа знал, но решил помолчать. Наташа, не зная, изо всех сил старалась догадаться, чтобы угодить взрослым.

— Пони — это такой маленький автобусик…

— Пони — это зебра! — не удержался Сережа.

— Ну конечно… — поддержала его тетя, подчеркивая не столько правильность его ответа, сколько полнейшую неправильность ответа Наташи.

Бабушка, смущенная неточностью в ответе внука, все же была польщена и его преимущество перед гостьей усматривала не в относительной правильности его ответа, а большей самобытности его неточности.

Тетя, допив с донышка чашки чай, не встала, а как бы вспрыгнула на каблуки своих туфель. Она оказалась такой маленькой, крепкой и сбитой, словно сама была пони.

Бабушка, улучив момент, шепнула Сереже:

— Не зебра, глупенький, а просто маленькая лошадка.

Они тоже оделись, чтобы проводить гостей.

Наташа в знак того, что она ничуть не нуждается в Сережиной опеке, первой выскользнула на лестницу и еще подставила под дверь ногу, чтобы подразнить его. Пока он изнутри свирепо дергал и тряс дверную створку, она успела завязать шнурки шапки под горлом и застегнуть пальто. Когда же его бесплодные попытки прекратились, Наташа стала крадучись спускаться вниз. Сережа, уверенный, что дверь еще держат, предвкушал, в какой конфуз попадет Наташа, когда взрослые захотят выйти и не смогут.

Однако они без затруднений справились с дверью, и Сережа понял, что его одурачили. Спеша наверстать упущенное, он протиснулся между дверным проемом и бабушкой и опрометью бросился вниз, но был едва не сшиблен Наташей, которая неслась навстречу, чем-то испуганная.

— Там кто-то прячется!

Сережина нога сама собой шагнула вверх на ступеньку, и он автоматически повернулся туда спиной.

— Где? — спросил он с опозданием и как-то чересчур неопределенно.

— На подоконнике!

Он подумал, о чем бы еще спросить, но на ум ничего не шло. Все было слишком ясно.

— Нас поджидает… Жулик!

Будущее показалось Наташе зловещим.

— Я не сержусь на тебя за противогаз, — вдруг заверила она Сережу, что ему очень не понравилось.

Он забеспокоился:

— Сердишься. Я вижу.

— Не сержусь.

— Ты уйдешь, а я кукол буду ломать, — загадочно пообещал он, чтобы выглядеть в ее глазах существом, не внушающим никакого доверия.

Но Наташа знала, чего она хочет.

— А мне и не жалко. Ведь ты такой храбрый!

Чтобы доказать свою храбрость, Сережа спустился вниз на ступеньку. Сквозь решетку перил он увидел фигуру на подоконнике и с тоской подумал: почему же не идет бабушка?! Жулик, заметив его, зашевелился, но в темноте (лампочка в подъезде испортилась) нельзя было понять, готовится ли он к нападению или обороне. Сережа потряс перила лестницы, как бы заявляя о решительности своих намерений. Жулик спрыгнул с подоконника и занял позицию, напоминающую предстартовую. Он был готов к бегству.

— Еще один пистолет! Теперь вся команда в сборе! — сказала из-за спины бабушка.

И тут Сережа понял, что на подоконнике сидел Карась, ожидавший новостей от Наташи.

— Видишь? — спросила она, показывая ему забинтованный палец. — То-то же!

Сережа некстати вмешался:

— Да просто йодом смазали, и все!

Он тут же пожалел о сказанном, потому что Наташа, измерив его уничтожающим взглядом, объяснила Карасю:

— Это он врет, а сам в противогазе, как мартышка!

И показала Сереже язык.

Похода в зоопарк Сережа ждал всю неделю. Его ожидание было на редкость усердным и добросовестным, — он наполнял себя им, словно воздушный шар воздухом, после каждой новой порции проверяя, много ли еще осталось дуть. Однако желанный миг не наступал: то подводила погода, то у взрослых находились какие-то дела. Сережа по десять раз в день напоминал бабушке о зоопарке, и хотя она уверяла, что прекрасно обо всем помнит, он не надеялся на ее память, потому что бабушка слишком любила его, Сережу, а вовсе не зоопарк, который был предметом любви ее внука.

Зоопарк все чаще появлялся на его рисунках. С помощью вертикальных линий Сережа изображал клетку, но, слабо представляя ее обитателей и боясь погрешить против истины, нашел сравнительно простой способ справиться с задачей. Крупными буквами он писал: «Зверь» — и мчался показывать рисунок матери. «Ну а где ж он сам-то, твой зверь?» — спрашивала она, и Сережа лишь диву давался, как это родители, явно прочитав зверя, могли его не заметить.