Дживз уходит на каникулы - Вудхаус Пэлем Грэнвил

— Типа как с грелкой?

— Да, и это тоже.

— Ха!

— Что ты сказал?

— Просто «ха»!

— Почему «ха»?

— Потому что при воспоминании об этой ужасной ночи мне хочется сказать «ха»!

Тут Бобби мне ничего не могла возразить. Она ненадолго умолкла, обратившись к сандвичу с огурцом, затем продолжила:

— И тогда я сказала твоей тетушке: "Я знаю, что делать. Позовите Глоссопа, пускай он понаблюдает за Уилбертом Кримом. И тогда вы сможете пойти к Апджону и вытащить из-под его ног ковер.

Я снова ничего не понял:

— Какой ковер?

— Ну разве непонятно? Выбьем почву из-под его намерений. Тетушка пойдет к Апджону и скажет, что сэр Родерик Глоссоп, крупнейший психиатр в Англии, утверждает, что Уилберт Крим — чокнутый. И неужели он, Апджон, собирается отдать свою падчерицу за человека, которого могут в любой момент одеть в смирительную рубашку? По-моему тут дрогнет даже Апджон, или я не права?

Я задумался.

— Да, — сказал я, — пожалуй ты права. Очевидно и Апджону ничто человеческое не чуждо, правда я, находясь в стадии ученичества, по отношению к себе этого не замечал. Что ж, теперь мне понятно, почему Глоссоп в Бринкли. Но почему он прислуживает за столом как дворецкий?

— Я же тебе сказала, что его имя слишком знаменито и что если он приедет под собственным именем, это вызовет подозрения у миссис Крим.

— Понятно. Она увидит, что тот наблюдает за ее сыном, и

догадается.

— Ну, если она увидит, что за ее сыном наблюдает дворецкий, она просто подумает: «Надо же, какой наблюдательный дворецкий». Ну конечно, рискованно задевать чувства жены Хомера, иначе та шепнет мужу, а он возьмет и скажет дядюшке: «Траверс, после всего этого не хочу ничего с вами иметь». Кстати, а что это за сделка?

— Что-то связанное с землей, которой владеет твой дядюшка: мистер Крим собирается ее купить, застроить отелями и прочая. Поэтому этих Кримов надо умасливать [Крим — от английского «cream» — «сливки».]. Так что никому ни слова.

— Естественно. Бертрам Вустер может быть нем, как рыба. Но почему ты так уверена, что Уилберт Крим чокнутый? Совсем не похоже.

— А ты что, его уже видел?

— Краем глаза. Он читает мисс Милз стихи, стоя посреди поляны.

Мое сообщение почему-то здорово напугало Бобби.

— Читает стихи — для Филлис?

— Именно так. Мне это показалось странным, для такого типа как он. Вот если бы лимерики — др. дело, но это было что-то вроде Омара Хайама.

Тут Бобби испугалась еще больше.

— Останови его, Берти! Нельзя терять ни минуты. Ты должен немедленно найти и разнять их!

— Я, почему я?

— Ты для этого сюда и приехал. Разве твоя тетя тебе не объяснила? Она хочет, чтобы ты повсюду ходил за Уилбертом Кримом и Филлис: не дай бог если он ей сделает предложение!

— Ты хочешь, чтобы я выполнял роль шпика? Мне это не нравится, — засомневался я.

— Совсем необязательно, чтобы это тебе нравилось. Это просто твой долг.

ГЛАВА 5

Я просто воск в руках этой девушки. И вот я пошел выполнять свой долг. Конечно, без особого удовольствия. Мне, как уважающему себя мужчине, не нравилось, что в глазах Уилберта Крима я буду выглядеть репейником, в общем тем, что предполагается искоренять.

В тот момент, когда я приближался к парочке, Крим уже перестал читать стихи и приступил к держанию руки Филлис в своей. Я окликнул его, он обернулся, выпустив ручку собеседницы и одарил меня взглядом типа того, что я поимел уже сегодня от Апджона. При этом он вполголоса прошептал чье-то имя, которое я не расслышал, что мол, ходят тут всякие.

— Ах, это вы, — обратился он лично ко мне. — Кажется, вы все никак не можете пристроиться? Отчего бы вам не присесть где-нибудь с хорошей книжкой?

Я объяснил, что пришел сказать им, что на лужайке перед домом все собрались к чаю, и тут Филлис взволнованно пискнула. «Ой! мне нужно бежать. Папа не любит, когда я опаздываю. Он считает, что это неуважение к старшим».

Я видел, как задрожали губы у Уилберта, он явно сдерживался, чтобы не сказать, в каком именно месте видал он ее папу. «Я пойду погуляю с Паппетом», — сказал он, отзывая от меня таксу, которая ублажала свой нюх букетом запахов, что являл собой для нее Вустер.

— А вы не пойдете пить чай? — спросил его я.

— Нет.

— Будут горячие булочки.

— Пф! — воскликнул он и пошел прочь, сопровождаемый рептильной собачкой.

И тут я понял, что есть еще один обратный адрес, откуда я не получу в этом году рождественского подарка. Манера Вилли явно означала, что он не собирается включать меня в список своих друзей. Да, вот с таксами я нахожу общий язык, а с Уилбертами Кримами никак.

Когда мы с Филлис подошли к дому, за столом была только одна Бобби, чему мы были крайне удивлены.

— А где папа? — спросила Филлис.

— Он неожиданно уезжает в Лондон, — сказала Бобби.

— В Лондон?

— Он так сказал.

— Но зачем?

— Этого он не сообщил.

— Я срочно побегу к нему, — сказала Филлис и упорхнула.

Похоже, что Бобби пребывала в этот момент в задумчивости.

— Знаешь, что я думаю, Берти? Когда Апджон сейчас сюда подходил, у него в руках был последний выпуск «Сездей Ревью», и он был явно не в духе: наверное, он получил газету по почте и успел прочитать рецензию Регги на свою книгу. Что ж, встречаются такие люди, которые не любят, когда на них пишут плохие рецензии.

— Так ты знаешь эту статью Киппера?

— Да, он мне ее как-то показывал, когда мы вместе обедали.

— Я тоже в курсе: это довольно язвительная статейка. Но только непонятно, зачем Апджону понадобилось срочно ехать в Лондон.

— Наверное, он хочет выведать у главного редактора имя автора, ведь статья не подписана. О, привет, миссис Крим!

Женщина, которую поприветствовала Бобби, была тощей обладательницей лошадиной физиономии: эдакая Шерлокиня Холмс. На носу у нее было чернильное пятно, результат писательских усилий над романом «саспенс». Наверное, все такие романы пишутся с нанесением порции чернил на нос. Да спросите хоть у Агаты Кристи.

«Я только что закончила главу и подумала, что нужно сделать перерыв и испить чаю», — сказала писательница. — «Не стоит так гнать работу».

— Не стоит. Пускай чернила высохнут. А это Берти Вустер, племянник миссис Траверс, — сказала Бобби, и на мой взгляд, чересчур извиняющимся тоном.

Если уж у Роберты Уикам и есть недостатки, так это то, что если она представляет меня кому-то, то всегда чувствует себя виноватой. «Берти очень любит ваши книги», — зачем-то добавила она. Тут Кримша оживилась, как бойскаут при звуках горна.

— О, это правда?

— Всегда счастлив приткнуться где-нибудь с вашей книжкой, — сказал я, надеясь, что она не спросит меня, какая из ее книг мне понравилась больше.

— Когда я сказала ему, что вы здесь, он страшно обрадовался.

— Ах, это так приятно. Всегда рада встретить своих почитателей. А какая из моих книг вам понравилась больше?

Я успел только сказать «Ээ», соображая, устроит ли ее ответ «все», как на лужайке появился Поп Глоссоп, с телеграммой на подносе, адресованной Бобби. Я так думаю, что телеграмма была от ее матери, в которой она называла меня очередным именем, которое успела подобрать с момента отправления прошлой депеши.

«Благодарю вас», Сордфиш [Сордфиш — от английского «swordfish» — «меч-рыба».], — сказала Бобби, забирая телеграмму.

Слава богу, что в этот момент у меня не было в руках чашки с чаем, поскольку я опять вскочил, услышав, как обращаются к сэру Родерику Глоссопу. Я бы мог оказаться сеятелем, распрыскивающим живительную влагу под открытым небом, но, за неимением чашки, вдаль полетел сэндвич с огурцом: это было все, что оказалось у меня в руках. «Ах, извините,» — сказал я, т.к. сэндвич едва не задел Кримшу.

Какая же это Бобби! — она могла бы меня пожалеть и не заметить этого инцидента, но не тут то было. "Ах, не обижайтесь, сказала она, — «я забыла предупредить вас, что Берти готовится к единоборству по метанию огурцовых сэндвичей на следующих Олимпийских играх. Он старается поддерживать спортивную форму.»