Пять времен года - Иегошуа Авраам Бен

Сухая трава затрещала под чьими-то ногами. Кто-то поднимался по тропе к дому. Это был маленький счетовод, — видимо, он все-таки не удержался и решил повидать бывшую единомышленницу. Не обращая внимания на Молхо, он тут же набросился на нее с какими-то гневными вопросами, и она стала терпеливо успокаивать его дружелюбными, но уклончивыми ответами. Время от времени она пыталась расспросить низенького взъерошенного собеседника о нем самом, но тот, видно, не склонен был говорить о себе и упрямо возвращался к Ури, с горечью и какой-то тоской допытываясь: «Но почему же он за все эти годы ни разу не заглянул сюда? Откуда у него такое равнодушие к бывшим друзьям? Он обязан приехать, каким бы он сейчас ни стал, обязан приехать, хотя бы затем, чтобы поздороваться и объясниться». Яара молча кивала головой, как будто соглашаясь, и низко наклонялась над этим человечком, высокая и красивая. «Может, он тоже был когда-то в нее влюблен?» — подумал Молхо. «Да, да, мы обязательно приедем, мы обязательно вернемся», — сказала она вдруг таким теплым голосом, что и сам Молхо, стоявший в полутени за дверью и прислушивавшийся к их разговору, тоже вдруг сразу и совершенно в это поверил.

«Если хочешь пообедать в действительно занятном ресторане, я свезу тебя в тот маленький городок Зруа, о котором тебе рассказывал, помнишь? — сказал Молхо, когда они неторопливо скользили по серпантинам вниз из Иодфата, в сторону главной дороги. — Это довольно далеко, но стоит того, вот увидишь». И, сверившись с картой, свернул на ближайшем перекрестке в сторону Кармиеля, а оттуда — на восток, на дорогу Акко — Цфат, потом свернул снова, на этот раз на Раму, и еще раз, теперь уже на север, на узкую щербатую дорогу, поднимавшуюся к Пкиину. То и дело им навстречу попадались молодежные группы, и Молхо долго провожал их глазами, надеясь увидеть сына. Они припоминали свои собственные школьные походы, и ему показалось, что эти воспоминания сблизили их еще тесней «Ты могла бы вернуться в Иодфат одна?» — спросил он. «Нет, — сказала она. Я вообще не могу жить одна, без мужчины, а уж тем более в Иодфате». У него на миг перехватило дыхание от ее прямого ответа.

Было около двух, когда они въехали в Зруа. Поселок казался совершенно вымершим. Молхо проехал мимо площади торгового центра, направляясь прямиком к дому индийца и по пути шутливо рассказывая ей о темнокожей девочке в больших очках, в которую он тогда почти влюбился. «Да, — сказала она серьезно, — иногда можно влюбиться и в ребенка». Он остановил машину, попросил ее подождать и уже хотел было постучать в дверь, но вдруг увидел, что все окна в доме закрыты и сам дом тоже закрыт — только одинокая корова уныло стояла на том же месте, что весной, все так же грустно жуя свой корм. Ее морда была засижена мухами. Он заглянул в соседний дом — его узнали и тотчас же сообщили, что индиец со всей своей семьей отправился навестить родственников под Беер-Шевой; кажется, они вообще собираются переехать туда. «Кто у них родился, — спросил он, — мальчик или девочка? — Оказалось, что еще одна девочка. — А как отец? Он был тогда очень болен». — «Нет, сейчас он хорошо себя чувствует, вроде как совсем выздоровел». И сердце Молхо вдруг сжалось от неожиданной боли.

Они вернулись к торговому центру. В этот обморочный полуденный час там было безлюдно, но маленькое кафе на площади было открыто, и его темный хозяин терпеливо сидел, точно тень, в углу, ожидая случайных посетителей. И он сам, и несколько лениво сидевших за столиками местных жителей тотчас узнали Молхо и, бросившись к нему с приветствиями, стали горячо пожимать ему руку. Похоже, его тогдашний визит произвел неизгладимое впечатление. Они пожимали руку и Яаре, но так вежливо, что Молхо показалось, будто они не приметили следов ее былой красоты и были разочарованы ее возрастом. Увы, той похлебки из потрохов, которой он хотел удивить Яару, у хозяина не было, и индиец чуть не прослезился, услышав, что Молхо специально ради потрохов приехал из такой дали. «Надо было мне сообщить! — простонал он. — Но если вы останетесь на вечер, я сумею приготовить». Молхо и его спутнице пришлось удовлетвориться довольно сухими и даже слегка кисловатыми стейками и отсыревшей жареной картошкой. Молхо был разочарован, и его утешало только внимание местных жителей. Вскоре появился и сам Бен-Яиш, улыбающийся, по-прежнему небритый и даже слегка пополневший. Он пожал руку Молхо с видом тайного сообщника и спросил, как там его отчет. «Мы передали его государственному контролеру, — сказал Молхо. — Теперь ваша судьба в его руках. Но мы приготовили ему ваше блюдо так, чтобы ему было легче его переварить». Бен-Яиш тоже выразил удовольствие от того, что Молхр оказал им честь, привезя свою новую жену сюда, чтобы показать ее им всем. И хотя они явно не пришли от нее в восторг, но были рады этому проявлению дружбы. Под конец Молхо попросил счет, но индиец-хозяин только растянул в улыбке свое темное лицо, а все окружающие хором стали объяснять, что все это было за счет заведения, потому что они рады его приезду. Молхо попытался настаивать — он не хотел, чтобы они заподозрили, будто он специально приехал пообедать задаром, — но они рассердились: «Что это значит?! Ты нас обижаешь! Как можно?!» — а увидев, что Молхо продолжает настаивать, подмигнули хозяину, и тот исчез — растаял, словно его не бывало, так что платить все равно оказалось некому.

Обратный путь в Хайфу пролетел так незаметно и непринужденно, что Молхо показалось, будто Яара живет с ним не два дня, а как минимум две недели. И в ней самой тоже как будто что-то распустилось — ее движения стали свободнее, смех веселее, и после того, как они проехали Кармиель и на перекрестке купили арбуз и машина вышла на равнину и понеслась по пустынному шоссе, она вдруг закрыла глаза и задремала. Во сне ее лицо сразу осунулось и постарело, и, глядя на нее, Молхо опять приуныл — ему даже показалось, что и двигатель тоже впал в меланхолию и стал работать с перебоями. Вот сейчас они вернутся, думал он, и сын тоже вот-вот заявится домой, голодный и грязный, и надо будет объяснять ему и извиняться.

На въезде в Хайфу она проснулась, выкурила свою последнюю сигарету и попросила его на минуту остановиться, чтобы купить новую пачку. Она зашла в лавку, а он остановился у рекламного щита, чтобы прочесть названия идущих в городе фильмов. По мере приближения к дому его страх нарастал, и он ощутил облегчение, когда увидел, что дома темно и мальчик еще не вернулся. Яара вошла в квартиру так свободно, как будто из временной гостьи превратилась в хозяйку дома. Неужели она уже решила остаться с ним насовсем? Она первой вошла в туалет, потом направилась в кухню и сама, без его просьбы, вытащила из ящика большой нож, нарезала арбуз и поставила его в холодильник. «Кажется, невозможное сбывается!» — думал Молхо, глядя, как она свободно ходит по квартире, на ходу, не садясь в кресло, включает телевизор, насыпает себе печенье из большой коробки и ставит чайник на огонь. Он не отрывал от нее взгляда. «Как твоя головная боль?» — участливо осведомился он, и она вдруг рассмеялась: «Исчезла, как не бывала».

Он пошел под душ, а выйдя, обнаружил, что она уже сидит на балконе и с жадностью поедает арбуз, кусок за куском, ее туфли и свернутые носки лежат в стороне, а босые ступни упираются в решетку балкона — натруженные, покрасневшие, так непохожие на те ухоженные ступни, которые бросились ему в глаза в тот первый вечер в Иерусалиме. «Не может же быть, чтобы она влюбилась в меня», — как сквозь туман подумалось ему. Голова его отяжелела из-за пропущенного послеобеденного сна. Прищурив глаза, он посмотрел на запад, где солнце снова начало пробиваться сквозь занавеси влажной и туманной дымки, затягивавшей небо. В это тяжелое лето солнце, казалось, всходило несколько раз в день, каждый раз пылая все ярче. Красный сок стекал по подбородку Яары, и она то и дело вытирала рот ладонью. Доев арбуз, она тоже пошла под душ и даже вымыла волосы, которые после этого стали чуть темнее. Голову она повязала полосатым розовым полотенцем.