Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 167
Но назавтра с работы я принялся звонить Валерии Борисовне. Готов был даже к некоему торжественному тону. Именно им желал потребовать от Валерии Борисовны не портить девчонку. Заявить о том, что я поставлен (или буду поставлен) в унизительное положение. Сейчас поиграем и попируем, а дальше что? Денег в нашей семье больших, и не больших, а просто жизнеобставительных, не будет, взяться им неоткуда, даже если я каждую ночь буду горбиться грузчиком на Павелецком вокзале. Раз уж отважились принять меня зятем, терпите. Никаких родительских денег в подсобление я брать не допущу. Кстати, мне и стариков своих надо будет поддерживать… Все это, да и еще какие-нибудь слова из деклараций независимостей я желал вывалить Валерии Борисовне. Но на звонки мои не ответили. А обнаружил я Валерию Борисовну в нашей с Юлией квартире. Сигнал подняли рано, домой я явился чуть ли не в половине двенадцатого. На кухне что-то напевала Юлия, ароматы оттуда неслись терпкие, внятно пахло аджикой и жареным мясом, а вот в большой комнате – скребли. Я двинул туда. Валерия Борисовна, спиной ко мне, в домашнем халате, вернее – в куцем халатике, мыла пол. Я глядел на ее босые полные ноги и ощущал себя барином из кинофильма про давние времена, наткнувшимся на занятую уборкой ядреную крестьянку. Валерия Борисовна обернулась, выпрямилась, халатик одернула. И видно было, что она смущена. Но не оттого, что я на нее поглядывал, а оттого, что она мыла пол в квартире, где в домработницы произвела себя хозяйка.
– Что ты на меня уставился? – спросила Валерия Борисовна будто бы грубо.
– Я доволен, – сказал я.
– Чем же ты, Васенька, доволен? – сзади положила мне на плечи руки Юлия.
– В спортивных секциях, – нашелся я, – особенно в таких, как гимнастика, спортивная или художественная, или в фигурном катании, когда набирают детишек, приглашают их родителей. Коли берут девочек, вызывают их мамаш. Смотрят на их лица, фигуру, ноги, наконец. Чтобы представить, какими станут их отродья по прошествии восьми – десяти лет. Я еще раз поглядел на вас, Валерия Борисовна, и я доволен.
– Это я, что ли, отродье? – поинтересовалась Юлия.
– Ну ты и наглец! – заявила Валерия Борисовна.
– Он – льстец, – высказала свое Юлия.
– И кому же я льщу?
– Да. Кому?
– Конечно, вам, Валерия Борисовна! Не отродью же.
– Все-таки ты, Василий, наглец! – сказала будущая теща. – И дамский угодник!.. Кстати, тебе передавала привет одна твоя приятельница. Она огорчена тем, что ты ей так и не позвонил. А обещал.
– Какая еще приятельница? – насторожилась Юлия.
– Ну, эта… Ты ее знаешь… – и была названа фамилия синеокой кинодивы, попросившей Валерию Борисовну познакомить ее со мной в кафе “Прага”.
– То-то, я смотрю, он и сюда ее визитную карточку приволок! – возмутилась Юлия. Ее крепкие кулаки чуть ли не всерьез принялись колотить меня по спине. – Если она ему еще один привет передаст, я ей ноги переломаю, я ей глаза повыцарапываю, я ей в лицо кислотой плесну!
Я хотел было повернуться к губам Юлии, но она прижалась ко мне, руки сцепив у меня на груди, и свободы мне не дала.
– А если твой любезный Василий, – сказала Валерия Борисовна, – сам волочиться за кем-нибудь пожелает, что тогда ты сделаешь?
– Сначала я его четвертую, – сказала Юлия. – А потом по частям помилую.
И она поцеловала меня в шею. И чуть ли не вмялась в меня.
Но вот уже прикатил за Валерией Борисовной черно-государственный автомобиль, и вот она уже отбыла к академику в высотное здание, так и не услышав прозаические декларации нищего зятя и требования не портить девчонку (я произнести их не только торжественным, но и просительным тоном не посмел), а мы с Юлией, утомленные и сытые, сидели на кухне, и она все выспрашивала меня о синеокой кинозвезде. Я отшучивался, Юлька ехидничала: отчего бы мне и впрямь не пойти к Звезде на содержание, глядишь, и семью сумел бы прокормить, но я ощущал, что насторожилась она всерьез. Тогда я сказал:
– Ладно, Юлика, успокойся. Я с ней общался всего пятнадцать минут. И никогда я ей не позвоню. Расскажи-ка лучше, откуда ты знаешь Торика Пшеницына?
– Какого еще Торика?
– Ну не Торика… Толика… Анатолия Пшеницына…
– Пшеницына?.. Что-то я… А-а-а… Анатолий Пшеницын… А ты его откуда знаешь?
– Одноклассник… Кое-что сказал мне… Месяца два с половиной назад…
Пшеницын, с кем я схватился в темноте нашего двора и у кого под пиджаком я нащупал пистолет, вовсе не называл мне Юлию Цыганкову, а только сказал мне: “Эта дура играет в чужие игры”, никакого повода соотносить пшеницынскую дуру с Юлией не было, просто в тот день ни одну женщину, кроме Юлии, я в голове не держал, и теперь будто бы не я задавал вопрос Юлии о Пшеницыне, а некий тыкающий мне в ребра костяным пальцем, вертлявый, плохо осведомленный бес.
– Ну, я сталкивалась с Анатолием Пшеницыным, – сказала Юлия. – Вляпалась в одно приключение. А он возомнил неизвестно что. Дурак. Значит, он твой одноклассник?
– Был до девятого. Потом ушел.
– Не важно. Одноклассничек! У нас с ним ничего не было. А он вообразил… Хочешь я тебе расскажу эту историю?
– Нет, не хочу. Она мне не нужна.
– Напрасно. А то бы я дала ход развитию трагедийного в тебе. Мимо Гамлета ты прокатился на велосипеде, а вот к Отелло ты намерен приблизиться, что ли?
– Не угадала. Я не Отелло. Я кавалер Де Грие. И Отелло мне, между прочим, противен. Это только в опере он хорош, тенором, да еще с хорами. А у Шекспира он – себялюб и гений услаждения себя обидами и подозрениями. У нас этого рычащего мавра жалеючи изображали чуть ли не негром, из тех, кого линчуют, физиономию Бондарчуку гуталином мазали. Пакостник Яго – его фантом и вторая натура. И дурак он, что так скоро придушил Дездемону, мог бы услаждать себя еще актов семь.
– Эко тебе не угодил несчастный мавр! Но и какой из тебя кавалер Де Грие. Смешно… А если ты не выкинешь эту гадкую визитную карточку, я тебя покалечу. Потом и твою синеокую!
Тут Юлия двинулась на меня с уполовником наперевес.
И снова у нас с ней были радости…
Но с ходом времени по возвращении с работы я стал ощущать, что в нашем с Юлией убежище днем присутствовали некие посторонние. Мне было неприятно. Хотя ворчать на кого-либо из неизвестных мне гостей или просто на их возможность я не имел права. Однажды я вроде бы учуял запах Анкудиной.
