Умм, или Исида среди Неспасенных - Бэнкс Иэн М.

Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90

– В данный момент – отвратительно.

Глава 23

Если выбрать проторенный маршрут, каким следуют все остальные, то и увидишь лишь то, что уже всеми видено, – так на протяжении многих лет формируется отношение нашей религии к перемене мест и внедрению в мир. По этой причине я с некоторым сожалением перебирала в уме свои недавние путешествия, пока ехала на поезде Эдинбург-Глазго после встречи с Мораг и Рики.

Для человека нашей веры оптимальный маршрут из Эдинбурга в Глазго – это, как я привыкла считать, пеший поход вдоль берегов реки Форт и Клайдского канала; именно такой путь я мысленно проделывала в общинной библиотеке, обложившись картами. А сама – подумать только – теперь ехала с востока на запад по железной дороге, как поступают все нормальные Сибариты. Моей единственной и по сути ничтожной уступкой Принципу окольное™ был выбор обыкновенного пассажирского поезда вместо экспресса: экспресс идет прямиком через Фалькирк, а пассажирский тащится через Шоттс, делая крюк в южном направлении. В Беллсхилле мне предстояла пересадка на Гамильтон, а значит, этот путь, как ни прискорбно, оказывался куда менее окольным. Зато так выходило медленнее, чем с пересадкой в Глазго, и это худо-бедно примиряло с действительностью.

Мораг и Рики пригласили меня поужинать: они собирались в индийский ресторанчик. Искушение было велико, но я предпочла без промедления выехать в Мочтай, надеясь в тот же вечер повидать двоюродную бабку Жобелию. На вокзале Уэйверли мы с Мораг обнялись, а Рики на прощание мрачно, хотя и бережно пожал мне руку. Мораг спросила, не подкинуть ли мне деньжат; я засомневалась.

С самого начала, прямо в общинной конторе – надо же, с того понедельника минуло почти две недели, – я для себя решила, что двадцать девять фунтов – это благословенная и подлинно значимая сумма, но, с одной стороны, тогда я еще не подозревала, что мой родной брат опустился до пользования мобильным телефоном в самом сердце нашей Общины, а с другой стороны, у меня не было иллюзий по поводу безденежья в жестоком мире чистогана. Я сказала, что с благодарностью возьму в долг двадцать девять фунтов. Мораг рассмеялась, но тут же осеклась.

Во время этой поездки сквозь обласканные солнцем пейзажи – лоскутные поля, городки, заброшенные фабрики, отдаленные леса и еще более отдаленные холмы – у меня впервые появилась возможность оглянуться на события последних двух суток. До этого я просто не могла оправиться от потрясения, или же была не одна, или, как во время возвращения из Ньюкасла, репетировала беседу с Мораг, пытаясь предугадать, как сложится наш разговор, особенно с учетом ее скепсиса и подозрительности. Далее предстояла аналогичная беседа с двоюродной бабкой, но эта перспектива была слишком туманной, чтобы полностью занять мои мысли, – потому мне и удалось наконец сосредоточиться.

Я взвесила свои недавние поступки. Итак: мелкое воровство, ложь, мошенничество, лицемерие, кража, потакание слабостям ближнего с корыстной целью, двухнедельное пренебрежение молитвой, пользование благами Неспасенных, телефонные разговоры, перемещение на автомобиле, на автобусе, по железной дороге и по воздуху, посещение торговых точек и многочасовое вкушение едва ли не всех гедонистических наслаждений, предлагаемых одним из крупнейших городов мира; впрочем, последнее прегрешение было совершено в компании волевой и бесшабашной родственницы, которая вписалась в чуждый мир, где погоня за развлечениями, барышами и успехом возведена, можно сказать, в ранг заповеди. За всеми этими проступками стояло данное себе самой – все там же, в общинной конторе – твердое обещание докопаться до истины, чтобы использовать ее как кувалду, обрушить на головы тех, кому страшна эта тяжесть, пусть даже не всякий такое выдержит.

Ну и Дела: меня словно подменили. Покачав головой, я опять стала разглядывать все тот же лоскутный пейзаж. Мною овладело сомнение (как ни странно, впервые): а смогу ли я вернуться к прежней жизни? Всего лишь два дня назад, стоя в комнатенке фермерского дома, я размышляла о том, что мою жизнь определяют не материальные блага, а исключительно отношение к членам Общины и Ордена, к ферме и окрестным землям… А теперь я от всего этого отрезана – не столько расстоянием (как замышлял мой брат), сколько чужим вероломством: удивительно, как я еще не сломалась, чувствуя себя изгнанной, отверженной, чуть ли не отлученной от Церкви.

У меня, конечно, оставался Дар, но непостижимая, а ныне опороченная способность исцелять других сама по себе меня не ободряла; скорее, она служила дополнительным подтверждением моей исключительности.

Наверное, дело было в том, что я, не собираясь долго ходить в отверженных, вынашивала жестокие, но, как ни странно, ободряющие планы победного возвращения, да еще с огненным мечом истины, который должен был поразить моих недругов. Наверное, дело было просто-напросто в том, что полученное воспитание закалило мою силу воли и самостоятельность – эти качества, заложенные семьей, окружением и нашей верой, теперь обрели независимое бытие. Так нежный побег растет и крепнет под сенью вековых деревьев, укрывающих его от жестокой непогоды, но в какой-то момент перестает нуждаться в их защите: пусть даже их срубят, он выстоит в одиночку, напитавшись силой и живительными соками, а в случае надобности сам защитит новые ростки.

Во всяком случае, так я рассуждала сама с собой, пока поезд вяло тащился от одной маленькой станции к другой, петлял меж стен зелени и отбрасывал длинную тень с северной стороны на дороги, поля, леса и далекие холмы, с каждой минутой приближая меня – хотелось надеяться – к двоюродной бабушке Жобелии. Вечером я планировала ее навестить, а потом устроиться на ночлег – либо под открытым небом на краю деревни, либо в какой-нибудь дешевой гостинице. Еще мне хотелось выкроить время для того, чтобы на обратном пути заехать в Глазго и проведать брата Топека, студента тамошнего университета, но это было делом второстепенным.

Топек – не только мой добрый друг, но еще и родственник (его родители – сестра Эрин и Сальвадор); я рассчитывала, что он меня не выдаст, если я вдруг появлюсь у него на пороге, вместо того чтобы ехать в Спейдтуэйт с дядей Мо или держать путь в Лондон, как было сказано в моей записке, оставленной под стаканом; впрочем, без особой нужды посвящать Топека во все планы, видимо, не следовало, тем более что его мать трудилась под началом Аллана.

В поезде было тепло. Закрыв глаза, я попыталась вызвать в памяти карту, которую видела в эдинбургском книжном магазине, и заранее сориентироваться, в какую сторону идти из Гамильтона.

Меня сморил сон, но перед Беллсхиллом я проснулась, а через полчаса сделала пересадку. Путь от Гамильтона до Мочтая нашла по дорожным указателям и в тот же тихий и спокойный синеватый вечер, около девяти, была у цели.

Пансионат в деревне Глоумингс занимал внушительное старинное здание из красного песчаника, изуродованное с обеих сторон нелепыми, грубо оштукатуренными, квадратными в плане пристройками. Это сооружение стояло на отшибе; от унылой деревушки его отделял парк – трава и платаны. Между пансионатом и точно таким же зданием, только без пристроек, тянулась проселочная дорога к фермерским угодьям, раскинувшимся на невысокой гряде холмов; по другую сторону находились опоры электрической подстанции, от которой исходило непрерывное жужжание. Окнами пансионат выходил на поля по другую сторону дороги. Я шагнула на пандус, заменявший ступени.

– Тебе чего? – К дверям подскочила загнанная, всклокоченная деваха в голубом сестринском халате и в больших красных очках с круглыми стеклами.

– Добрый вечер. – Я приподняла шляпу. – Мне бы повидать госпожу Жобелию Умм, урожденную Азис.

– Жобелию? – недовольно скривившись, переспросила молодка.

– Совершенно верно. Можно войти?

– Нет, незя, – сказала она визгливым, гнусавым голосом. При каждом слове очки прыгали вверх-вниз. Она взглянула на часы. – Времечко вышло, так что извиняй.

Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90