По ту сторону отражения - Джейн Анна

Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 153

– Я не хочу рисовать зоопарк, – хныкала я. – Я хочу гулять с Нинкой и с Иркой. Мы хотим пойти в гаражи и залезть на их крыши.

– Я бы на кое-чьем месте запретил ходить в такие места маленькой девочке, – вскользь заметил разумный изредка дядя Боря, но его не услышали.

– Не хочешь? Давай я тебе напишу, малышка? – предложил еще один папин друг, художник Даниэль, о котором я уже рассказывала.

– Только не ты! – запротестовал Томас, знавший, что главной фишкой Даниэля является стиль «ню». А вернее, «нью-модерн-ню», как окрестил его сам художник. – Моя дочурка еще слишком мала. Давай, Катрина, я все же сам тебе «Зоопарк» нарисую.

– Бедный ребенок, – от души посочувствовал дядя Боря, – давайте ей лучше я нарисую? Глядишь, проблем не будет.

– Ты вообще не художник! – восстали против него два друга. – Мы сами можем!

Они нарисовали. Я принесла это на урок. В результате через две недели ворчащему и недовольному сове-Томасу, пришлось вставать в семь часов утра и тащиться со мной в школу – на особое совещание. Членами этого совещания были наша учительница по рисованию, классная руководительница и школьный психолог, которому «художница» показала оба рисунка: и тот, что по памяти пыталась нарисовать я, и тот, что в результате недолгих совместных усилий получился у Даниэля и Томаса.

– Вы папа Кати Радовой? – сухо поинтересовалась тогда учительница.

– Да, госпожа, я, – скромно откинул назад тогда еще очень длинные волосы папа. Кожаный шнурок, заменяющий ему резинку, был утащен и изжеван маленькой Нелли.

– Я не госпожа, а Лариса Петровна, – строго сказала женщина.

– Школьные формальности, – проворчал отец. Я покорно встала за его спиной.

– Будьте любезны, садитесь, – предложила ему классная, до этого видевшая папу в самом начале первого класса.

– Спасибо, милая, – сфамильярничал родитель.

– Я вообще-то Виктория Андреевна, – смутилась классная, недавняя выпускница педагогического университета.

– Спасибо, я наслышан о вас, – отвечал Томас.

– Если наслышаны, то почему пришли только через неделю, а не сразу, как я вас вызвала? – недовольно спросила преподавательница рисования, которая была в школе еще и организатором.

– А что, собственно, заставило вас вызвать меня? Я, знаете ли, занятой человек, а не джинн из бутылки, увы, не могу приходить по первому вашему повелению. – На самом деле Томас все никак не мог заставить себя подняться так рано. Он в четыре утра только ложился спать.

– Мы были вынуждены вызвать вас, так как нас тревожит возникшая ситуация с вашей дочерью Катей.

– А что с ней не так? Катя, ты сделала какую-нибудь гадость этим милым дамам?

Я отрицательно покачала головой.

– Понимаете, на основе двух последних Катиных работ по рисованию, которые мне показала Лариса Петровна, – сбивчиво начала школьный психолог, – я сделала вывод, что у Кати проблемы.

– Какие проблемы? – окинул ее откровенно заинтересованным взглядом Томас.

– Психические отклонения. Это видно в ее рисунках. Поэтому мы так настойчиво хотели с вами поговорить, – и психолог начала рассказывать о моих возможных психических недугах. Пока она говорила, папа все больше и больше краснел и копил возмущение, чтобы потом начать пафосно обличать учителей, «закостеневших в традициях» и «не понимающих современного новейшего авангарда».

– Так это вы Кате всю эту гадость рисовали? – скептически спросила психолог.

– Как грубо вы выражаетесь, милая! Вам показывают необычный рисунок, а вы сразу заводите свою песню: «это ненормально, это психушка!» Что у вас за отсталая школа? Как вас учат художественным искусствам? Нет, сейчас в школах совершенно не понимают искусства, и подгоняют всех под одну глупую планку! И вы хотите, чтобы дети были талантливыми? Нет, талант не подгонишь под определенную черту «можно-нельзя»! – раздухарился родитель.

– А вы кто у нас такой? – вздернула подбородок учительница рисования, ненавидевшая, когда с ней спорят. – Критик?

– Нет, я художник! – с апломбом отвечал родственник.

– Да? – явно не поверила ему женщина. – И как вас зовут?

– Нас зовут Томас Радов. Мы-с художники-модернисты, – с явным удовольствием отвечал ей папа. – Графоманы от ИЗО, так сказать, с немного мировым значением.

Как оказалось, зря он грешил на мою учительницу – немного в современных тенденциях она разбиралась, и имя отца слышала. После его слов преподавательница вдруг резко поменяла свою точку зрения, объявив Томаса едва ли не современным гением. Педагоги потом в три соловья разливались перед ним, перехваливая, как только могли. Я уже больше никогда не парилась на рисовании – «пятерки» мне были обеспечены.

Пока я вспоминала этот далекий эпизод из своего прошлого, Томас справился с кистью, беспечно кинул ее на мою кровать и начал:

– Ты знаешь, обычно я не лезу в вашу жизнь ввиду своих очень либеральных взглядов на воспитание детей, но…

– Что ты этим хочешь сказать? – удивилась я.

– Просто я вижу твою подавленность. Ты чем-то озабочена. Вернее, была озабочена, а теперь сияешь, словно маленькое солнце семьи Радовых. Ничего не хочешь мне сказать?

– Нет, – улыбнулась я. В самом деле, не буду же я отцу рассказывать всю эту идиотскую историю, заваренную непонятно кем.

– А что с тобой все же было? Тебя кто-то обидел?

– Нет, ты что. Просто я такая из-за зачетной недели. Почти ничего не выучила.

– А, – тут же махнул рукой Томас, – не парься, то есть не беспокойся, я хотел сказать. Зачетной неделей меньше, зачетной неделей больше. Не сдашь, так…

– Меня выгонят, – скороговоркой сказала я.

– …так восстановишься. Учеба в жизни – не главное.

– Вот дурак, – засунул голову в комнату Леша. – Катька, не слушай его. Слушай дядю Володю Ленина. Учись, учись и вообще поступай в аспирантуру. Будешь ученой дамой. Тогда тебе замуж даже выходить не надо будет.

– Почему? – одновременно с папой спросили мы.

– Наука тебе будет вместо мужа, – захохотал дядя и спросил: – Я тут еще одну комедийку нашел. Кто будет смотреть?

– Пошли, Катрина, посмотришь с нами, а поучишь завтра. Учеба не волк, тебя не съест. И не убежит – только ты можешь от нее убежать, – согласился Томас, и я все же отправилась с ними к телевизору.

О зачетной неделе, Кее и прочих думать мне не хотелось. Разве что немного об Антоше.

Нет, все-таки о Кее хотелось, а он, гад, даже не звонил и не писал. Это меня печалило, но я понимала, что это лучше, чем, если бы он ходил за мной, приставал – и это все перед носом Ниночки. Пусть лучше он со своим ущемленным и болезненным самолюбием оставит меня в покое. Алина лучше ему подходит, чем я. Они красивая пара… Страстная. Я же видела, как они друг на друга смотрят.

Если мысли о Кее заставляли меня переживать, то ранним утром меня порадовал Антоша, чудик и по совместительству человек, рядом с которым я чувствовала себя уютно. Как он и обещал, курьер принес мне фотографии, положенные в большой бледно-розовый конверт и романтично перевязанные тонкой оранжевой ленточкой, а вместе с ними две красивые коробки. Одна из них, круглая, солнечного золотого цвета, оказалась набита неизвестными мне необыкновенно вкусными конфетами, обернутыми в фольгу. Все надписи на коробке были на французском, кажется, языке. Во второй коробке, тяжелой и весящей килограмма два, не меньше, обитой нежно-фиолетовым бархатом, гордо возлежала цветочная композиция, выполненная в виде сердца из множества роз и крупных белых цветов.

Увидев это чудо, я даже рот рукой прикрыла – от удивления. Как же красиво. Действительно, это волшебно. Вот Кей до такого не додумался бы.

Леша, вместе со мной успевший засунуть свой любопытный нос в подарки от Антона, присвистнул, вертя в руках коробки.

– Ты все же стала Золушкой? – внимательно поглядел он на меня.

– Леш, какой Золушкой? Пошли лучше чай с конфетами пить? – я сказала так специально – не хотела, чтобы беспринципный дядя увидел конверт и вырвал его у меня из рук, чтобы посмотреть, что там такое.

Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 153