Верхний ярус - Пауэрс Ричард

Вой рассекает густой от дождя ветер. Ник воет в ответ. Их вопли превращаются в хохот умалишенных. Ник и Оливия хором визжат, пока все боевые кличи и дикие зовы мира не становятся благодарением. Еще долго после того, как разжались бы его сжатые кулаки, они орут, распевая, в бурю.

ПОД КОНЕЦ СЛЕДУЮЩЕГО УТРА у подножия Мимаса появляются три лесоруба.

— Вы там как? Вчера ночью был сильный бурелом. Большие деревья валило. Мы уж за вас волновались.

НЕВЕРОЯТНО, НО КОПЫ ВСЕ СНИМАЮТ. Год назад это было бы трясущейся размытой уликой, которую полиция бы уничтожила. Теперь же тактика беззакония не стоит на месте. А против нее полиции нужны новые эксперименты. Методы, которые требуется документировать, анализировать и оттачивать.

Камера обводит толпу. Люди высыпают на улицу из-за сияющей таблички компании. Окружают офис, примостившийся, как охотничья хижина, на опушке пихт и елей. Даже в объективе самого настороженного оператора здесь нет ничего, кроме демократии в Америке, права на мирные собрания. Толпы стоят далеко от границ собственности, поют свои песни и размахивают простынями с надписями: «ПРЕКРАТИТЕ НЕЗАКОННЫЕ ЛЕСОЗАГОТОВКИ. ХВАТИТ СМЕРТЕЙ НА ОБЩЕСТВЕННЫХ ЗЕМЛЯХ». Но в кадре мелькает полиция. Офицеры, пешие и в седле. Люди в кузовах машин, напоминающих БТРы.

МИМИ УДИВЛЕННО КАЧАЕТ ГОЛОВОЙ.

— Я и не знала, что в этом городе столько копов. — Дугги идет вразвалку рядом, колченогий. — Ты знаешь, мы не обязаны. Нас бы с радостью подменило еще полдесятка человек.

Он так резко разворачивается к ней, что чуть не падает.

— Ты это о чем? — Он как золотой ретривер, отхвативший по голове газетой, которую только что с гордостью принес. — Погоди-ка. — Дугги в замешательстве трогает ее за плечо. — Тебе что, страшно, Мим? Потому что можешь не…

Она не может это выдержать, его доброту.

— Ладно. Просто прошу, давай сегодня без геройств.

— Я и в прошлый раз не геройствовал. Кто знал, что они так подмочат мою старую добрую мужскую гордость?

Она ее видела — в тот день, когда джинсы разрезали на радость всем ветрам. Мужскую гордость, болтающуюся на ветру, обожженную химикатами. С тех пор он так часто хотел ей показать — чудесное восстановление, — можно сказать, почти что воскрешение. Просто она не может себя заставить. Она его любит — может, даже больше всех, кроме своих сестер и их детей. Не устает поражаться, что такой простодушный человек дожил до сорока лет. Не может представить, чтобы не заботилась о нем. Но они из разных пород. Вот это дело, которому они себя посвятили, — защита неподвижных и неповинных, борьба за что-то лучше бесконечного самоубийственного аппетита, — это все, что у них есть общего.

Они идут к машине, где раздают новое секретное оружие протеста — стальные прутья для приковывания по прозвищу «черные мишки».

— Мы еще как это сделаем. А ты как думала? Это у меня не первое Пурпурное сердце. И не последнее. Будет целая гирлянда, прямо как у червяка.

— Дугги. Давай без травм. Я сегодня не выдержу.

Ом показывает подбородком на кордон полицейских, так и дожидающихся неприятностей.

— Это ты к ним. — И потом, как зверек, который не помнит ничего, кроме солнца: — Блин! Глянь, сколько народу! Вот это я понимаю — движение.

ПЕРВОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ — переход границ корпоративной собственности — происходит за кадром. Но скоро объектив находит поживу. Автоматическая фокусировка жужжит и фиксирует, как несколько мирных протестующих переходят шоссе. Там они встают на подстриженном газоне и кричат в ответ на призывы мегафона:

К ним подходят двое полицейских и просят уйти. На записи голоса приглушенные, но достаточно вежливые. Впрочем, скоро та россыпь нарастает, как рыбная стая в защитной формации — как раз то, чего полиция надеялась избежать. Беловолосая горбатая женщина кричит:

— Мы будем уважать их собственность, когда они будут уважать нашу!

Камеру резко мотнуло налево, где через газон перебегает девять человек. Первая стычка оказывается мастерской диверсией, чтобы отвлечь полицию от входа в здание. У каждого бегущего — полая стальная трубка V-образной формы трехфутовой длины, толстая, чтобы внутрь поместилась рука.

Потом склейка. Камера уже внутри. Активисты сковали себя вокруг столба в вестибюле. В коридоры высыпают любопытные работники. Из-за оператора выходят полицейские, пытаются восстановить распадающийся порядок.

ПРОТЕСТУЮЩИХ МУШТРОВАЛИ, как занимать позиции как можно быстрее. Но в самом вестибюле, где кишат работники и преследует позиция, попробуй их займи. В куче-мале Мими и Дуглас разрываются. Оказываются на противоположных концах круга. У них три секунды, чтобы приковаться. Дуглас сует левую руку в «черного мишку», а карабин троса на запястье прикрепляет к стальному кольцу посреди трубы. Его товарищи делают так же. Спустя секунды девять человек не вырезать с места ничем, кроме разве что алмазной дисковой пилы.

Они сидят, скрестив ноги, на полу вокруг толстого столба. Дуглас наклоняется в сторону — но все равно ее не видит. Кричит «Мими!», и круглое коричневое лицо, которое он привык ассоциировать со всем хорошим в мире, выглядывает и ухмыляется. Он показывает большой палец раньше, чем вспоминает, что тот теперь в стальной трубе.

ОДИН НЕПРЕРЫВНЫЙ КАДР в движении фиксирует каждого человека на крупном плане. Долговязый мужчина с щербинкой между передними зубами и длинной лохматой шевелюрой, стянутой в хвост, начинает петь. «Мы победим. Мы победим». Сперва — смешки. Но вот уже трое из группы подпевают. Пятеро полицейских тянут демонстрантов в стороны, но простой вариант — не вариант. Человек в форме говорит, как с суфлера читает:

— Меня зовут шериф Сандерс. Вы нарушаете уголовный кодекс, статьи… — Его заглушают крики из кольца. Он прерывается, закрывает глаза и начинает сначала. — Это частная собственность. Именем штата Орегон я приказываю вам удалиться. Если вы не уйдете мирно, вас задержат за незаконное собрание, а также злоумышленное проникновение. Попытки сопротивления аресту будут расцениваться как нарушение уголовного кодекса, статьи…

Долговязый и щербатый перекрикивает:

— Ты должен сидеть здесь с нами.

Полицейский отшатывается. Кто-то из-за кадра кричит:

— Вы все преступники. Вам бы только другим людям жизнь испоганить!

Кольцо снова начинает скандировать. По периметру набивается больше полицейских. Снова выступает шериф. Говорит он медленно, четко и громко, как учитель в начальных классах.

— Освободите руки от ваших… из ваших труб. Если вы не уйдете через пять минут, мы применим перцовый газ, чтобы принудить вас к подчинению.

Кто-то в кольце отвечает:

— Вы не можете.

Камера находит маленькую азиатку с круглым лицом и черными волосами и стрижкой боб. Шериф за кадром говорит:

— Еще как можем. И применим.

Из кольца кричат. Камера не знает, куда смотреть. Слышно, как круглолицая говорит:

— По закону Соединенных Штатов всем государственным служащим запрещено применять перцовый газ, кроме как при самозащите. Сами посмотрите! Мы даже сдвинуться не можем!

Шериф сверяется с часами.

— Три минуты.

Все говорят разом. Камера обводит замешательство в вестибюле и возвращается к перепуганным крупным планам. Стычка: молодого человека в кольце пинают со спины по почкам. Камеру мотает, она останавливается на щербатом. Его хвост так и пляшет туда-сюда.

— У нее астма, чуваки. Жуткая. Нельзя применять газ против астматика. От этого умереть можно, чуваки.