Привет, красавица - Наполитано Энн

Уильям подошел к Джулии, заговорил с ней. В трех-четырех шагах от Алисы стояли мужчина, который ее бросил, и женщина, которая лишь сутки назад была всей ее семьей.

Прошлой ночью Алиса спросила кузину, лежавшую на соседней кровати:

— Ты не знаешь, почему Уильям не захотел быть моим отцом?

С минуту Иззи молчала и наконец сказала:

— Наверное, боялся навредить тебе своей депрессией.

Сейчас она возникла рядом и прошептала:

— Ты как?

Алиса, не желая врать, скорчила неопределенную гримасу. Она и сама не знала, как она. Она вообще ничего не знала. Алиса замкнулась в себе много лет назад. Никогда не говорила парню, что он ей нравится, не гоняла на машине, не напивалась так, что слова не могла выговорить, а теперь вот оказалась на чикагских муралах и на портретах в этом доме, да еще узнала себя в человеке, что стоял в другом конце комнаты. Она существовала вне собственного тела — была рассеяна в здешних местах, — но от этого почему-то чувствовала себя менее уязвимой. Она была вписана в эту семью, отражаясь в лице отца. Ее было больше, чем она всегда считала.

Уильям опустился на стул, и все, кто был в комнате, тотчас его окружили, наподобие стяжек, не дающих зданию рухнуть. Высоченные мужчины склонились над ним, словно желая поделиться своей силой. Алиса же отступила назад. «Все его здесь любят, — изумленно подумала она. — Очень любят». Оказывается, она ожидала, что жизнь отца будет гораздо скуднее. Как-никак он отказался от нее. Что означало одиночество, отказ от жизни. Но тот, кто отворачивается от людей, не может вызвать такой реакции. Алиса еще никогда не бывала в комнате, столь наполненной любовью и горем, чувствами.

Она прислонилась к стене и отвернулась к окну. Горе отца было очень личным, а она не знала его, как знали окружившие его люди. Она не хотела уподобиться зевакам, сбежавшимся поглазеть на аварию. У нее возникло странное ощущение, что она — своего рода противовес этому человеку, с которым они так похожи: оба худые, высокие, белесые и грустные по своей природе. Казалось, стоит ей подойти и посмотреть ему в глаза, и он уже не сможет подняться со стула. Она обездвижит его, точно трясина. Нет, надо оставаться на расстоянии, на своем конце качелей и дать ему шанс сохранить равновесие.

Через несколько минут Уильям, так и не сняв пальто, вышел из кухни и направился к черному ходу.

Алиса была растеряна и напряжена. Сердце так колотилось, словно она взбежала на холм. «Что со мною творится?» — подумала она.

К ней подошел мужчина в очках и с дредами.

— Меня зовут Кент, я лучший друг твоего отца, — сказал он. — Для меня честь познакомиться с тобой, Алиса.

Они пожали руки. Вот и еще новость. У ее отца есть лучший друг, его версия Кэрри.

— Я держал тебя на руках, когда ты была совсем малышкой. — Кент тряхнул головой, словно разгоняя туман перед глазами. — Тебе, наверное, кажется, что ты угодила в тайфун.

Алиса представила младенца на руках этого огромного человека. Только теперь она осознала, что жила здесь, пусть и совсем недолго — до того, как у нее появились первые воспоминания, — она была частью этого мира. Она не помнила всех этих людей, но они ее помнили. «Сильвия тебя так сильно любила, — сказала Эмелин. — Она была бы счастлива, что ты вернулась домой».

— Смерть старого человека, даже самого прекрасного, не такая уж неожиданность для него самого и его близких, — сказал Кент. — Старики подобны вековым деревьям, у которых ослабли корни, они тихо падают. Но когда умирает человек, вроде твоей тети Сильвии, раньше времени, то эти корни выдираются из земли. И все, кто находится рядом, рискуют быть раздавленными.

Алиса задумалась над его словами. Ее мир всегда был таким маленьким, людей в нем было меньше, чем сейчас в этой комнате. Она и мать переплелись корнями, ушедшими глубоко в землю. Но, глядя на тетушек, на державшуюся в отдалении Джулию, на темноволосую кузину, которую она полюбила в тот же момент, когда та распахнула дверь, Алиса чувствовала, что с этими корнями что-то происходит. Что-то творилось под землей, на которой она стояла.

— Твоему отцу нужно еще немного времени, — сказал Кент. — Пожалуйста, не бросай его.

Последняя фраза удивила. Вообще-то Уильям бросил ее. И может ли она бросить человека, которого до сих пор никогда не видела и который официально от нее отказался? Однако стоявший рядом великан, усталый и добрый, выглядел так, будто перед ним разверзлась пропасть.

— Не брошу, — сказала Алиса, не понимая, о каком сроке идет речь и что вообще означает это «не брошу».

Казалось, долгий день никак не связан с движением стрелок на часах. Время разбухало в пузыри, плавающие по комнатам, полным народу. Сначала подали бейглы, потом пиццу и печенье. Начали было обсуждать организацию похорон, но быстро свернули тему, поскольку Уильям так и стоял во дворе, а беспокоить его не решились.

— Сильвия не хотела бы католического обряда, — сказала Цецилия, и сестры ее согласно кивнули.

Во второй половине дня прибыла Роза, в черном платье, драматичная в своей скорби. Прошлым вечером Иззи рассказала Алисе о бабушкиных баталиях четверть века назад. «Перестала разговаривать с моей мамой, когда та забеременела; так и не признала, что я существую; взбеленилась, узнав, что тетя Эмелин лесбиянка, — перечисляла она, выкидывая пальцы. — Была в ярости, когда Сильвия вышла за твоего отца, и, по-моему, злилась на твою маму из-за ее развода, но потом с ним примирилась».

— Она будет делать вид, что все это время мы были счастливой семьей. Я считаю, надо ей в этом подыграть, — незадолго до появления матери сказала Цецилия и оказалась права.

Роза вихрем влетела в дом, обняла дочерей, словно не виделась с ними всего неделю. Иззи шагнула вперед, и они с Розой уставились друг на друга, и этот момент напомнил о поколениях свирепых женщин в семье Падавано.

А затем Иззи сказала:

— У вас была долгая дорога. Наверное, проголодались?

И Роза улыбнулась с очевидным облегчением. Она взяла у Иззи печенье и сказала, что это самое вкусное печенье за долгие годы. Потом сделала комплимент волосам Джози (редкий оттенок!) и сказала Эмелин, что ее подопечный малыш просто красавец. Затем надела пальто и, выйдя во двор, поговорила с Уильямом, после чего вернулась в дом и, усевшись на кухонном табурете, как на троне, громогласно вопросила, как она могла пережить собственное дитя.

Время от времени кто-нибудь из мужчин выходил к Уильяму, который наматывал круги по двору. Иногда Алиса видела его плечо или светлые волосы, мелькавшие в окне. Спускались сумерки, в дом доставили огромный сэндвич-субмарину и пакеты с чипсами. Иззи и Алису откомандировали в ближайший магазин за одноразовыми тарелками. В кухне булькал кофе, на столе выстроились бутылки для желающих выпить.

— Твоя мама не держит зла на бабушку? — по дороге спросила Алиса.

— Она говорит, что простила Розу уже в тот момент, когда та выгнала ее, семнадцатилетнюю девочку, из дома. Она простила, потому что хотела продолжать любить ее. Тетя Эмми считает, что это самый впечатляющий поступок в маминой жизни. А ты простишь отца?

Алиса вздрогнула. Ей не приходила мысль о прощении Уильяма Уотерса, она думала лишь о том, сможет ли простить Джулию. У нее не было никаких чувств к отцу, она как будто смотрела фильм, но пока что не разобралась, кто из персонажей отрицательный герой. Алиса пожала плечами, глядя на Иззи, на ответ это не тянуло.

Когда девушки вернулись, из-за входной двери донесся голос Розы, разговаривавшей с Джулией. Они остановились на крыльце и стали слушать.

— По-моему, вам только во благо, что я перестала жать на газ. Отбыла себе во Флориду, и вы прекрасно справились, выстроив свои жизни. Джози милая. Я не очень понимаю, зачем им подопечный ребенок, но эта забава безвредная. А вот Иззи классная, прям я в молодости. — Роза говорила без пауз, словно компенсируя долгие годы молчания. — Ты видела огород Эмелин и Цецилии? В целом недурно, хотя они ничего не смыслят в подзимней посадке. Грядки неправильные, весной картофель вряд ли взойдет, но завтра надо глянуть внимательнее.