Хазарские сны - Пряхин Георгий Владимирович
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
Да и потом, чего задумываться? — с фамилией — именем — отчеством у меня всё в порядке. Голова тоже, конечно, мал-мал подкачала — по отношению к материнской, опять же моршански золотой — но она у меня всё равно гораздо светлее, чем у Ивана или у Васи. Мне и в голову, тоже припалённую, тогда не приходило, что живу скорее всего под чужими опознавательными знаками. Свой — чужой… Свой? Чужой? Отчество уж точно чужое: я довольно скоро понял, что его мне дали по имени деда. Как будто он мне в одном лице и дед, и отец. И дух святый…
Имя, наверное, в наибольшей степени своё — всё-таки мне его дали в церкви, при крещении, по святому. Сомневаюсь, крещены ли миндалеглазые Вова и Ваня, но меня мать уже на втором месяце от роду вместе с выбранной ею — и печкою — мне в крестные матери, тогда молоденькой и разбитной Нюсей Рудаковой, своей двоюродной сестрою, поволокла за пятнадцать километров в единственную на всю к тому времени совершенно безбожную округу церковь Петра и Павла в соседнем селении Петропавловском.
Настолько рьяно отнимала меня, как резко отымают от груди, от Азии. От Азии — на свою, русскую, моршанскую сторону. Чтоб и духу, стало быть, азиятского не было — только святый.
Правда, пока они с крестной и со мною ходили туда и обратно, неся батюшке потрошеную курицу и десятка два яиц — это туда и, явственно, почти скорбно ощущая отсутствие этого святого, животворного, в голодуху сорок седьмого года, груза — это когда обратно, в это же время, как раз в этот день маму и обобрали. Вынесли из нашего дома всё мало-мальски стоящее, а главное дочиста выгребли мамин сундук, доставшийся ей по наследству от её родителей, а если точнее — от других, зажиточных времён.
Я помню этот могучий, с резными лапами, сундучище: в мои времена он уже был обклеен изнутри не керенками, как это, говорят, было раньше, а энергичными плакатами молодой Советской власти типа «Стой! Ходь сюды — чеши назад!» и тому подобными. Ни денег, ни другого богатства в нем уже не было: скипидарно сухие, красного дерева, недра его хранили теперь только пряный запах былого счастья. Я, когда стал в состоянии подымать его гробово-тяжеленную крышку, и окунался туда — за этим завораживающим запахом.
Так что, день моих крестин стал черным днём в жизни матери; она потеряла не только курицу и вынуждена была вместе с православным своим обмылочком податься на Черные земли. Арбичкою. На Маныч, который с тех пор исподволь всю жизнь манит и манит меня.
Мне недавно очень отчётливо приснилась фраза, которая может иметь отношение и к моим незадачливым крестинам: «Господь Бог, он потому и Господь, что ни во что не вмешивается». Великое невмешательство — оно, может быть, и есть самое явное проявление всемогущей воли. И я его благодарно ощущаю.
Смутно помню, как мать едва ли не на карачках вместе с другими женщинами собирала в поле из-под наледи хлопок. Чахлый, едва поднявшийся над нашей скудной землей, он зацветал лишь где-то к ноябрю — то был жалкий и горестный цвет. Появление у нас хлопчатника, никогда доселе не виданного в этих краях, тоже как-то связано с азиатскими выселками.
Двудомная, двудольная жизнь, даже под надзором комендатуры, выработала и некие свои общественные институции. Мне рассказывали, например, что в дни больших мусульманских праздников женщин-азиаток в поле подменяли русские бабы, а на Пасху вместо русских выходили на те же работы узбечки.
В войну село на несколько месяцев оказалось под немцами. Но ни одного полицая ни среди русских, ни среди азиатов не нашлось! А ведь среди сосланных был даже белогвардейский офицер по фамилии Гугулин. Я помню этого человека. Высокий, замкнутый, в двубортном костюме и галстуке — это при том, что галстуков даже наш директор совхоза, чудесный немец Эрлих, не носил по причине несхождения любой удавки на его могучей шее, — два раза в день проходил он, как маятник, по улице: на работу в контору, где служил, по-моему, в бухгалтерии, и потом домой, в крошечную хатку, что стояла отъединенно, по макушку укрытая редкой у нас аккуратненькой, как и хатка, зеленью. Мы его даже в магазине никогда не видали, не то что в кабарете — Гугулины как будто и ели-пили только то, что производила хатка и садик-огородик вокруг неё. И в хатке у них никто из нас не бывал: мы, мальчишки, даже на Рождество, когда ходили с безбожно перевираемыми нами рождественскими псалмами по односельчанам, надеясь заполучить за свои богоугодные певческие труды горсть конфет, а то и мятый рупь, хатку их не беспокоили. Знали, нас там не ждут.
Мне кажется, Гугулин и при немецкой комендатуре ходил, медленно маятничал так же, как и при русской — так, что ни один фриц к нему, как и ни один русский, не прилипал и даже насчет погоды не интересовался.
Каких-то серьезных разборок на национальной почве я не застал. По-моему, обе стороны куда успешнее пускали юшку своим собственным соплеменникам, нежели визави. Детвора дружила — это точно, и тому есть одно очень любопытное свидетельство.
Георгий Пантелеевич Слуцкий, муж моей ныне, к сожалению, уже покойной двоюродной тетки, рассказывал, что рос в одном доме с узбекской семьей — то есть, даже сами дома были полукровками, метисами — и дружил с мальчонкой, своим ровесником. Паренек вырос, вместе с родителями вернулся в Узбекистан. Надо сказать, что и временные чернявые мужья наших русских женщин, хоть и давали иногда прижитым детям свои фамилии, тем не менее, как только вышла реабилитация, все до единого рванули от них так, что аж пятки засверкали. Да и женщины их за пятки особо не держали: обе стороны изначально понимали, что браки их, совершённые не на небесах, а, как правило, на пыльных степных токах или на овечьих пастбищах, обречены и недолговечны. Русская женщина, как нива, не может пустовать. Не засеяли свои, скошенные войной и ссылками — засеяли другие. Злаки только получились, как и хлопок в наших местах, экзотические. Так смотрятся среди только-только поспевающих хлебов к июлю уже чёрные, угрюмо обгорелые будылья чернобыльника.
Хотя полукровные дети при всей своей необычности в здешних местах были просто детьми: без запинки, как птички небесные, щебетали по-русски (не зная никакого другого языка) и были подчас даже бойчее своих чистокровных ровесников. Волосы у девочек-полукровок, особенно у второгодниц, чудесные — не столько черные, сколько с бликующим, тревожным и глубоким керосиновым отливом: мы, мальчишки, без конца дергали, терзали их за косы, зато молодые учителя наши уже тайком ласково оглаживали их.
…Прошли годы, парнишка оказался башковитый и в одной из республик Средней Азии, кажется, в Таджикистане, дорос аж до министра культуры: так что не только Восток осел спитым чайным осадочком в Николе, но и Никола кое-что вчинила Востоку. Так, самую малость: в одно место пёрушко, чтоб легче и выше леталось. А что она еще могла дать, сама едва живая, и сыновьям своим, и пасынкам? А став большим человеком — перо, видать, оказалось стрепетово — повадился былой дружок Георгия Пантелеевича в отпуск, на отдых наезжать в Кисловодск, что в полуторастах километрах от Николы. Я давно заметил: нацмены, выросшие в русской, европейской среде, вдали от исторической родины, возвратясь на эту самую землю предков, не ассимилируются окончательно. Несут на себе как невидимую родовую плеву, как помазанье, остаточный, закатный отблеск русскости — вон даже в Чечне с федералами, с русскими, воюют в подавляющем большинстве своём не чеченцы, выросшие в Казахстане и в Сибири, а уже доморослые, не в ссылке родившиеся, а в родных купелях. Хотя именно родительская ссылка, уверен, и дала им первую, генетическую прививку невыбродившей злости и почти каторжного (возьмите политкаторжан: едва ли не каждый из в ы ж и в ш и х — долгожитель) физиологического здоровья. Если демократии выдерживают войны продолжительностью не более семи лет, то не меньшее право на существование имеет и другая дефиниция новейшей истории: темнота воюет злее, настырнее, самоотреченнее, чем «воины света», т. е. всё что угодно, обремененное дискретностью просвещения.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
Похожие книги на "Хазарские сны", Пряхин Георгий Владимирович
Пряхин Георгий Владимирович читать все книги автора по порядку
Пряхин Георгий Владимирович - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.