Соучастники - Ли Уинни М.

Интересно, каким бы человеком я сейчас была – тридцатидевятилетняя Сара Лай, живущая в Лос-Анджелесе, каждый день ездящая на работу из своего дома в Хиллз, на ее страничке на IMDB – внушительный перечень продюсерских заслуг, каждый вечер – приглашения на показы и вечеринки, вероятно, замужем за кем-нибудь из киноиндустрии… И, возможно, при этом все равно несчастная. Полая.

– Есть ли у вас ощущение, что… поскольку Зандер в своей речи вас не поблагодарил, вы как будто оказались за бортом?

– Я все время была за бортом, с самого начала, – говорю я не без обиды. – Ничего такого у меня в ДНК нет, чтобы меня там за свою держали.

Том кивает и записывает что-то в блокнот.

– Слушайте, я понимаю, что все это кажется ужасно мелочным. Это мелочно и есть. Что-то я очень сомневаюсь, что еще хоть одна живая душа сидит сейчас и разбирает речь Зандера Шульца на “Золотых глобусах” десятилетней давности.

– Но тогда у вас не было ощущения, что это мелочно, – говорит Том.

– Нет, ощущение было такое, как будто меня пырнули ножом в сердце. Как будто все, что я сделала для Зандера и этого сценария, для компании – как будто весь мой вклад стерли, в упор не заметили. Вот это было хуже всего.

Объективно – не хуже того, что Хьюго пытался со мной сделать на своей вечеринке. Но с Хьюго я не работала несколько лет, а с Зандером работала. Этого фильма вообще могло бы не быть, не доведи я сценарий до ума. А он, стоя на этой сцене, когда на него глазел весь Голливуд, даже не подумал приткнуть мое имя – всего-то три гласных, господи, – в целый список людей, которых ему нужно было поблагодарить.

Он даже Грету поблагодарил, модель, которую тогда трахал, – с которой до того встречался всего восемь месяцев и которую через неделю после “Глобусов” быстренько бросил.

– На самом деле нет, – исправляюсь я. – Хуже всего было не это. Хуже всего было то, что это так много для меня значило – упомянет он меня в своей речи или нет. Человек получше сумел бы просто… быть выше всего этого, да?

Задавая этот вопрос, я смотрю Тому прямо в глаза и вдруг чувствую, что как-то освобождаюсь. Мне больше нечего скрывать.

– Я же ничем их не лучше, да?

Я формулирую это так, словно прошу некоего подтверждения, но Том медленно качает головой.

– Ну, самолюбие есть у всех. Но вы к себе слишком строги.

Я молча осознаю эти слова, позволяю себе им поверить.

– Значит, после “Глобусов” вы ушли из “Конквеста”?

– После всего, что я сделала для него, Хьюго, Сильвии… Это стало последней каплей. Но я не по своей воле оттуда сбежала, – признаю я.

Я проваландалась до конца “Глобусов”, притворялась, что на седьмом небе от счастья, еще много выпила, отделалась от ухаживаний Эрика, который в итоге нашел кого-то посговорчивее, чтобы увести домой. И как-то так вышло, что около шести утра я оказалась пьяной в хлам, несчастной, на каких-то отходняках на вечеринке в гостях у кого-то, кого даже не знала. Я в одиночестве мерзла возле бассейна – и в ужасе поняла, что у меня на шее и пальцах на двадцать две тысячи долларов одолженных украшений.

– И что же было потом?

– Думаете, я сбежала с драгоценностями? – спрашиваю я с каменным лицом. – Что у нас тут, какое-то кино о краже?

Мы хихикаем.

– Наверное, так и надо было поступить. Одолженные украшения были записаны на номер Хьюго, и я с превеликим удовольствием устроила бы ему неприятностей.

Чудесным образом дизайнерское платье, в котором я сидела у всеми покинутого бассейна на излете той январской ночи, осталось целехоньким. Ни одной блестки не отвалилось, никто не наступил на изумрудно-зеленый шелк и ничего на него не пролил.

Но я испытала внезапное нутряное желание как можно скорее избавиться от платья и украшений, отделаться от них, вернуть их законным владельцам и отползти обратно в нормальную, скромную сферу существования, которой мне не следовало покидать. Вызвала такси. Я даже не понимала, где именно в Лос-Анджелесе я нахожусь, и адрес выяснила, только порывшись в куче почты, сваленной в постирочной дома, где я была. В итоге я все-таки попала в квартиру Клайва, отперев дверь ключом, который он мне оставил.

А несколько часов спустя, в слепящем свете похмельного понедельника, я, надев темные очки, вручила украшения консьержу в “Шато Мармон”. С тех пор ноги моей в этом отеле не было.

С победой Зандера на “Золотых глобусах” наши дела стремительно пошли в гору. В Нью-Йорке компания Сэмми занималась рекламой “Твердой холодной синевы”, но еще больший интерес вызывали мы как продюсерская компания – и “Яростная”. Это в итоге обернулось еще одной премьерой в Каннах, молниеносной сделкой с компанией Сэмми, обрушившимися на Зандера предложениями, которые, если подойти к ним с умом, могли бы обеспечить наше будущее на несколько лет вперед.

Но ни Сильвия, ни Хьюго, ни Зандер не заметили, что я больше этим не горела. И вполне возможно, что никому из них не было до этого дела. Я перестала выкладываться, энтузиазма как не бывало. У меня стало вызывать негодование каждое распоряжение, которое давал мне Зандер, я больше не осыпала его комплиментами – а для него к тому времени это стало обычном делом.

А потом, несколько недель спустя, Хьюго и Зандер вытащили своего туза из рукава. В договорах, которые мы в такой спешке подготовили годом раньше, после судьбоносной встречи с Хьюго в Каннах, было кое-что интересное. Если помните, Сильвия и Зандер не трудились читать то, что в документах набирают мелким шрифтом. Всю бумажную работу они сплавили мне – но что я в свои двадцать семь лет понимала в слиянии компаний? Разумеется, договором занимался адвокат Сильвии, но по большому-то счету адвокаты не несут ответственности за то, что их клиенты берут ручку и решают подписать лист бумаги.

В договоре был один пункт, который и стал оружием в руках Хьюго. В этом пункте говорилось, что если двое из троих совладельцев компании (Сильвии, Зандера и Хьюго) не захотят больше работать с третьим, то они могут решить ликвидировать компанию и вернуть себе все доли в собственности. Возможно, этот пункт был нужен для того, чтобы защитить Сильвию и Зандера от Хьюго. Но едва ли Сильвия предвидела, что из-за него ее саму выдворят из “Конквеста” и продюсерская компания, которую она развивала почти десять лет, стремительно развалится.

Она позвонила мне как-то в апреле, вне себя от ярости. Хоть в прошлом мне и довелось испытать на себе множество оттенков злости Сильвии, такого гнева в ее голосе я не слышала никогда.

– Сара, ты же занималась договорами, когда Хьюго той весной инвестировал в компанию, правда?

– Да… – медленно ответила я. По ее тону я уже поняла, что этот разговор – из тех, которых я бы предпочла не вести.

Она кляла меня на чем свет стоит ровно пятнадцать минут. Я вообще понимаю, что наделала? Хьюго выставляет ее из ее собственной компании, и ответственность за это на мне. Без нашего с ней ведома, пока я была занята надзором за съемками в Лос-Анджелесе, а Сильвия была в Нью-Йорке, они с Зандером последние восемь месяцев приобретали сценарии, готовя почву для своей собственной, отдельной продюсерской конторы. Возможным это сделала я, потому что той весной занималась бумагами кое-как. Я безответственная и неблагодарная. После всех возможностей, которые она предоставила мне за эти годы, вот так вот я с ней, да?

Я не знала, как реагировать. Плакала, разумеется. (Я иногда просто шалею, когда думаю о том, как много я плакала на работе в двадцать с чем-то лет, но я была чувствительная и впечатлительная. И работала с людьми, склонными к очень неприятным срывам.) Я пыталась защищаться – но от каких аргументов?

– Я не юристка, Сильвия. Я ничего не знаю о слиянии компаний…

– Значит, надо было мне что-то сказать! – крикнула она в ответ.

Но я знала, что тогда Сильвия с Зандером не желали, чтобы им докучали юридическими тонкостями. У них была одна забота – сделать фильм. И что, они действительно ожидали, что у меня, двадцатисемилетней, хватит подготовки для того, чтобы уследить за всей документацией?