Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
— Sembra vito it padrone [32].
Кажется живым, но он мёртв, патрон кончился, наконец-то он, Тулио Бокателли, — богатый человек, сверхбогатый, но это стоило ему наглости, цинизма и терпения.
Из гостиной доносятся голоса мужчин и женщин, среди них слышен голос падре Винисиуса. Тулио входит в спальню, пропуская вперёд Апаресиду Гедес Бокателли. Вырез бального платья открывает пышную грудь и спину целиком. Апа — вылитый отец: то же чувственное лицо, сильная, почти агрессивная, красота, рот жадный, как у Эмилиано, но у того рот прикрыт пышными усами. Достаточно взволнованная Апаресида идёт к отцу неверным шагом, покачиваясь. Нет, на балу она не пила, вернее, пила, но мало, танцевала со своим постоянным партнёром Олаво Биттенкуром, молодым врачом-психоаналитиком, последней её любовью. Апа любит менять мужчин. Но, пока они ехали в Эстансию, она выпила почти целую бутылку виски.
Её поддерживает Олаво. Подойдя к телу отца, плохо освещённому пламенем свечей, она падает на колени возле кровати и стула, на котором сидит Тереза.
— Ах, папочка!
Несмотря на то что она твоя дочь, ты, Эмилиано, относился к ней без снисхождения, называя её точным и грубым словом — потаскуха, но винить её не винил, а винил свою кровь и свой род. Ах, лучше бы она родилась мужчиной!
Из груди Апаресиды рвутся рыдания: ах, папочка! Она протягивает руки и касается отца: ты стал грустным, не брал меня к себе на колени, не гладил мою голову и не называл меня королевой, как, бывало, раньше, когда ты стерёг мой сон и судьбу. Ах, папочка!
Склонившись к ней, стоит молодой знаток неврозов и комплексов, готовый помочь таблеткой, инъекцией, влюблённым взглядом, пожатием руки, поцелуем. Стоя в углу, Тулио следит за Апаресидой, но не подходит к ней. Нет, он не безразличен к переживаниям жены, но он знает, что в такие минуты ей более полезен врач и любовник, а не муж, знает прекрасно, и ему это даже удобно. А ещё лучше, если врач, и любовник, и партнёр по танцам — этот убогий тип, воображающий себя неотразимым, — соединены в одном существе. В деликатных делах Тулио Бокателли тонок и деликатен.
И всё же заплаканные глаза Апаресиды ищут поддержки и опоры не у любовника, а у мужа. Ведь если и существует кто-нибудь, способный вести её жизненный корабль и обеспечить ей продолжение праздника жизни, то это он, сын портье дворца графа Фассини в Риме, Тулио Бокателли, и никто другой. Он улыбается Апаресиде: у них один интерес, такой же сильный, как любовь, — прибыль.
Из столовой доносится шум голосов, среди них громкий женский:
— Я не войду, пока там эта женщина. Её присутствие — оскорбление для несчастной Ирис и всех нас.
— Тихо, Марина, не распаляйся… — говорит нерешительный мужской голос.
— Ну так входи ты, ты же привык к общению с проститутками, а я — нет. Уберите эту женщину, падре!
По всему похоже, это жена Кристована. Муж — пьяница, сама она — заядлая гадалка на картах, преследует любовницу мужа и его побочных детей, приобретая приносящие смерть колдовские предметы, посылая анонимные письма, оскорбляя по телефону, всем этим она живёт, а тут — уличная девка.
Тереза — лицо каменное — встаёт со стула, склоняется над доктором: «Прощай, Эмилиано». Легко касаясь пальцами его век, она закрывает ему глаза. Проходит мимо родственников усопшего и выходит из спальни. Ала поднимает голову, чтобы увидеть её — любовь отца, о которой столько судачат. Тулио прикусывает губу — хороша!
Теперь в спальне и на постели только тело умершего, труп доктора Эмилиано Гедеса, старого хозяина Кажазейраса, глаза его закрыты. Ах, папочка! — стонет Апаресида. И padrone e fregato, evviva il padrone! [33] Тулио Бокателли принимает величественную осанку, теперь он патрон Кажазейраса.
33
Зачем всё это, Тереза?
Дрожащий от стыда и злости, от несдерживаемой страсти и невероятной горечи голос доктора срывается, в нём щучит досада. Досада? Нет, Тереза, отвращение.
Золотистый свет луны освещает старика и девушку, ветерок с реки ласкает их. Эта ночь для нежных слов и любовных клятв. К ним они придут, но только после бесплодной борьбы в пустыне с бурями ненависти и горечи. Трудный путь, Тереза, тяжёлое испытание. В мягкой майской ночи, напоённой ароматом жасмина и питанг, идёт непрекращающаяся борьба жизни и смерти за сердце старого рыцаря. Тереза, щит любви, защищает его, исходя кровью вместе с ним. Идиллия пришла к ним, но позже.
А вначале только злость и грусть, которым противостоит обнажённое израненное сердце доктора.
— Знаешь, какое у меня чувство? Точно я полит грязью.
Полит грязью тот, кто всегда был необыкновенно чист. Даже когда прибегал к силе, к попранию законов. Слушать то, что говорил он о семье, тяжко, но он называл вещи своими именами, был жесток в определениях, безутешен, безжалостен. Непреклонен.
— Я вырвал их из своего сердца, Тереза.
Так ли это? Может ли кто-либо, поступив так, продолжать жить? Не опасно ли для жизни вырывать из груди собственное сердце?
— Я трудился, сражался за них, считая себя хозяином, но был рабом. Даже пустое моё сердце бьётся за них. Бьётся против моей воли.
Доктор Эмилиано Гедес, из Гедесов Кажазейраса-до-Норте, глава семьи, свой долг выполнил. Только ли долг? Даже против моей воли моё сердце бьётся за них. Может, долг главы семьи или любовь отца и брата, сражаясь с отвращением, возьмёт верх? До какого предела, Эмилиано, гордость примешивается к твоему горькому рассказу о страдании и одиночестве? Терезу бросает то в холод, то в жар от всего, что она слышит.
Единственное, на что способны братья, кроме умения проматывать деньги, это составлять руководящие кадры предприятий и Межштатного банка: вечные и бесполезныевице-президенты. Не только плохие, но и ни на что не способные.
Милтон на заводе ведёт себя как деревенский феодал, покрывающий девчонок, даже не давая себе труда выбрать какую получше, ему годится любая, и всех их он делает беременными. От супруги Ирене, этого мастодонта, поддерживающего свои силы шоколадом и молитвами, у него родился только один сын, которому мать с пелёнок уготовила роль священника: в семье Гедесов всегда один ребёнок мужского пола предназначался в служители Божии, последним был дядя Жозе Карлос, блестящий латинист, умер девяноста лет от роду, источая святость. Бегемотиха Ирене растила у себя под юбкой будущего падре, далёкого от любого возможного греха.
— Так он не стал священником, а стал педерастом. И семья вынуждена была его отправить в Рио, прежде чем Милтон застанет его на месте преступления за свалкой. А застукал его я, Тереза. — Голос зазвучал громко и зло. — Я видел своими собственными глазами, как один из Гедесов сидел верхом… вместо женщины. Потеряв голову, я чуть не убил его кнутом, но тут с криками прибежали Ирис и Ирене и увели его. У меня до сих пор болит рука и подкатывает тошнота, когда я вспоминаю.
Ещё одно чудо природы Эмилиано увидел на своём заводе — это была аппетитная озорная девчонка, которая тут же пошла с ним в гостеприимное убежище Раймундо Али кате. Молчаливая, послушная и спокойно ему отдавшаяся, возможно, из благодарности за внимание хозяина, она оказалась девственницей. Отдыхая, Эмилиано поинтересовался, кто же она и откуда.
— Я ваша племянница, сеньор, дочь доктора Милтона и моей мамы Алвиньи.
Родные дочери Милтона обесчещиваются на улице, а сколько их в этом злачном месте Куйа-Дагуа, в Кажазейрасе-до-Норте, в районе проституток? Его отпрыски везде и всюду: сажают и рубят сахарный тростник, пьют кашасу, не зная, кто они. Дети Кристована знают, что он их отец, и приходят и просят благословения. Зарабатывают гроши в центральном банке и его филиалах, работая портье, мальчишками на побегушках, лифтёрами. И только двое законных получают хорошее жалованье, оба они окончили факультет права, один помощник судьи в «Эксимпортэксе», другой в Межштатном банке, один женатый, другой холостой, но оба ни на что не годные, хотя и хорошо устроенные.
