Тонкий ноябрьский лед - Истрова Алёна

– Откуда у них твой номер?

– Сама дала, когда заехали, и когда думали, что надо налаживать отношения с соседями. Теперь я думаю, что у него не в порядке с головой. Как и у его жены. Они просто нашли, кого травить. Я подумала, что у Ольги тоже какая-то история с преследованием. Я представила себя на ее месте, – задохнулась Лиза, утыкаясь в мое плечо. Обнимая, я всеми клеточками тела ощущала, как ее колотит, – И та машина, что едет за нами… Может, бред, но мне не смешно. Я во всем сейчас вижу подвох. Мне в подъезд зайти страшно. Я так и жду, что кто-то из этих бешеных на меня набросится и отверткой заколет. А это запросто!

– Машина проехала мимо. Лиза, не нервничай. Просто не повезло с соседями. Это не значит, что на улице каждый второй прохожий обязательно неадекватный. Успокойся. Но надо рассказать остальным, – двигаясь боком, я надеялась проскочить мимо нее.

– Нет! Ты пообещала. Помнишь?

Ненавижу обещания вслепую!

– Но почему? – мне было невдомек, почему в этом нельзя признаться.

– Что я всем скажу? Что сосед обещает задушить меня в подвале из-за лампочки и велосипеда? Знаешь, с каким трудом я скрываю это от Кирилла? Он ведь пойдет туда, чтобы за меня заступиться. Начнется драка. Кто-то покалечится. Виновата буду я.

– Ты-то здесь при чем?

– А обвинят меня. Я сама себе этого не прощу никогда… Не говори, умоляю, – она уже не шептала, а хрипела.

– Хорошо. Пока что буду держать рот на замке. Но, если они не отстанут, я, так или иначе, расскажу всем, Лиза. Без обид. Это не то, о чем можно промолчать, засунуть в чулан и забыть.

Она побежала обратно. Я еле переставляла ноги. Нельзя обещать то, что не сможешь выполнить. Почему я не придерживаюсь простых правил? Впрочем… не дай я обещание, вероятно, Лиза бы не созналась и замкнулась в себе.

***

Я ворочалась в палатке, перевозбудившись от избытка кислорода и свободного времени. Напротив, носом в подушку, со свистом дышала Лиза, ее пряди раскинулись, как змеи. Ночевать с Лизой собирался Кирилл, но внезапно до него дошло, что палаток всего две, а нас четверо, двое из которых не состоят в отношениях.

Лиза тоже не могла уснуть – у нее разгулялся насморк.

– Посчитай овец, – сказала я, опираясь на локоть.

– Ненавижу их, – откликнулась Лиза.

Она расчихалась. Потом перетряхнула рюкзак, чтобы найти мятную пластинку: она их пачками грызла, говорила, что это снимает отек носоглотки. Волшебный эффект плацебо. Лиза выпрямилась, делая глубоки вдохи, и закрутила волосы в пучок, сопроводив это комментарием – «даже дышать стало легче». Ну-ну. Под подушкой у нее лежал столовый нож. Наверное, стащила в темноте, когда все грелись у костра, щурясь из-за жара.

Сон не шел. Лизе удалось расслабиться. Мне – ни капельки. Прислушиваясь к волнам, я корила себя за ссору с мамой, прокатившуюся новостью по знакомым: мне прислали тревожные сообщения все, кому не лень. Кроме отца. Оно и понятно. Мама скорее пустит себе пулю в висок, чем обратится к нему хоть за какой-то помощью.

Семья наша давно распалась.

По правде сказать, она распалась сразу, как только не стало Вики. Диана в тот год уже училась на первом курсе и большую часть времени колесила по стране с какими-то выставками и раскопками. Папа с мамой отдалились друг от друга, каждый вечер проводили в разных местах, искали новые знакомства. Их объединяло лишь одно – ежедневно кто-то оставался дома, чтобы следить за мной, пока второй пытается забыться. Я их не осуждаю, они делали все, что могли, чтобы я чувствовала себя чуть менее паршиво. Мама регулярно водила меня в парки, музеи, в гости к своим подругам, где они наигранно обсуждали линии косметики и потенциальных ухажеров. Примерно раз в полчаса кто-то из них поворачивался ко мне, демонстрировал фотографию из журнала и спрашивал – «Марго, как тебе вот это?», а я всегда отвечала – «замечательно». Им хотелось поговорить и о чем-то другом, может, более интересном, но мое присутствие табуировало любые темы. Нельзя обсуждать новости. Вдруг там про смерть? Нельзя вспоминать родственников. Вдруг я услышу, что кого-то из них нет в живых? Нельзя говорить про кино и литературу. Вы вообще видели, сколько там погибших героев? Я чувствовала себя обузой.

В дни, когда наступала папина очередь меня развлекать, мы ездили в кино, боулинг, аквапарк, на новогодние и рождественские ярмарки, на рыбалку и пейнтбол. Я соглашалась на все. Абсолютно на любые их предложения. Я ничего не хотела в тот период, но не могла отнять у родителей ощущение того, что они мне помогают, поэтому в течение года мы объездили весь город. Наверное, нам всем так было легче: они заглушали боль от потери дочери заботой обо мне, а мне не приходилось сидеть одной и смотреть в стену.

Потом папа ушел к любовнице. Прозаично.

Когда меня сморил сон, за кустами кто-то завозился, вылезая на карачках, и завопил, переходя на ультразвук, что Лиза аж подняла нож и выставила его вперед себя, обороняясь:

– Что? Что происходит?

– Без понятия, – я вынудила ее убрать оружие, – Спросим.

Вой стал протяжнее.

Между палатками на коленях стоял Кирилл, растеряв шлепанцы, он судорожно дергал корни сосен, словно мог вырвать их, и кричал, не щадя горло:

– Укусила!

– Кто?

– Гадюка! У меня сейчас нога отнимется… Сволочь. Где она?

Змеи в Лизиных волосах привиделись мне не просто так, ведь вокруг нашего лагеря что-то ползало, и это скольжение отразилось в моих мыслях столь причудливым образом. Голубоватый свет от телефонов все время плясал, и разглядеть рану под коленкой у Кирилла – невыполнимая задача. Лиза зажимала рот, сдерживая визг.

– Остынь, – Денис разобрался в управлении налобного фонаря с аккумулятором, и все вокруг ярко засияло, – Наверное, это ужик.

– Серьезно? С клыками-кинжалами? Да я кровью истекаю от ножевых ранений, что он мне нанес. Это не уж, а королевская кобра, – в своих причитаниях Кирилл отвлекся от боли, – Это смерть, да? Я сейчас умру? Яд уже проник в кровеносную систему… Трахею сжимает тисками. Я чувствую, что умираю.

– Не знала, что ты настолько мнительный, – я взирала на точки диаметром с кончик зубочистки, – Если это и гадюка, то детеныш, и смертельно ядовитых видов гадюк крайне мало, так что удушье тебе не грозит.

– Хватит ломать комедию, – подтрунивал над ним Денис, – Отвезем тебя в приемный покой.

Шутки шутками, а у него настоящий укус. Лиза вспомнила правила безопасности и насильно влила в Кирилла бутылку жидкости (то ли кипяток, то ли чай). Прежде чем мы решили побросать вещи, чтобы экстренно доставить раненого к врачам, раненый прекратил голосить и напомнил, что имущество без присмотра – добровольный подарок ворам. И все занялись сборами. Завязывая узел на плотном рюкзаке, я приподняла голову, чтобы стряхнуть мошек с лица, и посмотрела в сторону дороги, где промелькнула машина. Или мне показалось?

***

Боже, какой он самовлюбленный. Мое мнение о Кирилле значительно пострадало и опустилось на парочку пунктов, если ему еще было, куда опускаться. Отметины – это отпечатки зубов ужа: в них нет выраженных клыков, есть ряды точек. У палаток, когда Кирилл ерзал, не справившись с собой, мы разглядеть не смогли, но на приеме и без лупы видно, что к его коленке приложилась неядовитая змея.

На небосводе сгущались тучи. Над морем скоро грянет шторм. Наши пожитки лежали в багажнике, нагроможденные друг на друга, когда мы коллективно думали, куда поедем:

– Вернемся на берег, – осмелел Кирилл, раздуваясь от гордости, – Насладимся восходящим солнцем.

Его образ эдакого сорвиголовы с тягой к приключениям, способного на безрассудства во имя искусства и любви, сегодня серьезно пострадал. И он взялся за восстановление репутации. Меня бесила не его слабость, проявленная ночью, бесило то, что он делал непринужденный вид и убеждал нас, что никакой слабости не было, будто страх – это нечто постыдное. Но бояться – это нормально. Без умения бегать от опасности не бывает выживания, без него наш вид загнулся бы еще на заре эволюции.