В объятиях бандита - Гетта Юлия

– Давай-ка я всё-таки быстро перемою посуду, – предложила я, понимая, что сестра уже просто не в состоянии это делать. А на завтра оставлять точно не вариант. Всё засохнет, и потом замучаешься отмывать.

– Ай, делай что хочешь, – недовольно поморщилась она, снова разливая по рюмкам водку.

– Ты поешь пока что-нибудь, я быстро, – улыбнулась я ей.

В углу кухни стояла большая металлическая фляга, я зачерпнула из неё воду ковшом и налила в два таза – для мытья и для ополаскивания.

Лена опрокинула ещё одну рюмку без меня, а потом встала и, пошатываясь, решила помочь мне с посудой. Процесс сразу пошёл быстрее, даже пьяная, сестра всё делала чётко. Я терла губкой тряпкой тарелки, погружая в мыльную воду, а Лена споласкивала их и вытирала полотенцем, ставя на сушку.

– Помнишь, как мы с тобой у бабушки так же вместе посуду мыли? – вдруг спросила сестра. – В детстве, на каникулах?

– Помню, – кивнула я. – А потом бежали к речке купаться.

– И ты боялась пиявок, – пьяно рассмеялась Лена. – Орала на весь берег, если хоть что-то касалось твоей ноги в воде.

– Неправда! – усмехнулась я и шутливо толкнула её плечом. – Я боялась только щук, когда ты пугала меня, что они в воде за ноги хватают!

Мы обе засмеялись, и на душе стало немного легче. Но потом Лена снова загрустила.

Закончив с посудой, мы вернулись за стол. Выпили ещё по одной.

Мне стало совсем хорошо. А Лене, наоборот, плохо. Глаза у неё заблестели, и я поняла, что сестра вот-вот расплачется.

– Знаешь, – произнесла она, глядя на сервант, где стояла фотография Сергея, – иногда я ловлю дочкин взгляд. Она смотрит на этот снимок и хмурится, будто пытается что-то вспомнить. А ведь ей было всего три годика, когда Серёжи не стало.

Я судорожно вздохнула, не представляя, что говорить в такие моменты. Сестра до сих пор не примирилась со смертью мужа, и я понятия не имела, какими словами облегчить её боль.

– И понимаешь, что самое страшное? – продолжила она. – То, что она растёт без отца из-за меня. Дочь никогда не узнает, каким он был – добрым, заботливым, как он смеялся, как пел ей колыбельные своим грубым голосом…

– Брось, Лена, ты ни в чём не виновата, – хмуро посмотрела я на неё.

– Ну ведь это я настояла, чтобы он пошёл на эту работу. Как будто не прожили бы без этого! – Лена всхлипнула и стёрла слезу рукой.

– Ты не виновата, – повторила я, строго глядя ей в глаза. – Ты не могла знать, что так произойдёт.

– Да как же, знала я, что это опасно, не дура ведь! – всплеснула руками она, чуть не опрокинув стоящую на краю стола тарелку с хлебом.

– Лен, в наше время всё опасно. Даже порой просто по улице пройти.

Она тяжело вздохнула и махнула на меня рукой. Мол, я её не понимаю. Но на самом деле я понимала. По крайней мере, мне так казалось…

– И всё-таки это не ты его убила. Не на тебе этот грех, сестрёнка. И ты никогда ему такого не желала. Так что прекращай себя изводить. Хотя бы ради Юльки…

Лена подняла на меня злой пьяный взгляд. Её глаза слезились, капилляры в белках полопались. Моё сердце сжималось от жалости к сестре и собственной беспомощности. Было очень тяжело оттого, что я ничем не могла ей помочь.

– Тварей, которые его убили, я ненавижу, чтоб они сдохли! – прошипела она. – И всё их бандитское отродье! Пусть горят в аду!

Я накрыла руку сестры своей и легонько сжала, чувствуя, как в горле назревает ком.

Серёжа работал дальнобойщиком. Где-то под Тверью на него напали, фуру угнали, а его самого нашли в канаве с перерезанным горлом.

Милиция, конечно, так никого и не поймала до сих пор. Хотя все прекрасно знали, что это дело рук промышляющей в том районе ОПГ.

– Я так жалею, что он не видит, как она растёт, – всхлипнула Лена, вытирая слезы тыльной стороной ладони. – А как Юлька-то на него похожа стала! Ты заметила? Те же глаза, тот же упрямый подбородок…

– Да, – кивнула я, сжимая её руку крепче. – Очень похожа.

– А ещё мне так тяжело одной, – продолжала сестра. – Ты не представляешь, Алин. Дом старый, всё время что-то сыпется. То крыша потечёт, то печь начинает дымить… Приходится постоянно то одного соседа просить помочь, то другого, как будто у них своих дел не хватает. Знаешь, как мне неудобно перед ними, Алин? Будто попрошайка какая-то…

Я слушала сестру и думала о Лёше. Вспоминала, как он привёз в больницу этого порезанного Кирпича…

И думала, что он ведь тоже наверняка состоит в какой-нибудь ОПГ, не иначе.

Всё указывало на то, включая мою интуицию. От этого парня волнами исходили сигналы опасности. Я точно знала – он не ангел. И вполне вероятно, на его руках тоже есть чья-то кровь…

Мне вдруг стало мерзко. Сначала от этой мысли, а потом – от самой себя. Как я могла заигрывать с человеком из того мира, который принёс моей сестре столько горя? Как могла мечтать о нём, думать о его руках, глазах, запахе?

– Лен, не плачь, – встала я и обняла сестру за плечи, прижавшись к ней щекой. – Всё будет хорошо. Я всегда помогу тебе чем смогу. Ты же знаешь.

– Знаю, – шмыгнула носом Лена. – Прости меня, Алинка, за эту истерику… Просто иногда накатывает.

– Давай-ка уже ложиться спать, моя хорошая. Идём.

Я помогла ей встать и проводила до спальни. Лена, как и её дочь, уснула почти мгновенно, даже толком не раздевшись.

Я стянула с её ног шерстяные носки и укрыла краем одеяла, а потом вернулась на кухню. Убрала остатки еды со стола, закрыла форточку и потом тоже пошла спать.

Утро началось рано. В шесть я уже была на ногах – привычка после больничных дежурств. Растопила печь, поставила чайник.

Лена пришла на кухню бледная, с опухшими от вчерашних слёз глазами.

– Утра, – буркнула она, садясь за стол. – Голова трещит.

– Сейчас заварю чай, – ответила я, доставая жестяную банку с заваркой. – Как спала?

– Как убитая, – потёрла виски сестра. – Спасибо, что вчера возилась со мной. Знаю, я невыносима, когда напьюсь.

– Да брось, – отмахнулась я. – Всё нормально было.

После завтрака сестра ушла кормить кур, а я взялась за уборку. Протёрла пол влажной тряпкой, смахнула пыль с буфета, подоконников и этажерки с книгами.

Дом Лены был старым, построенным ещё при Сергеевых родителях. Деревянные крашеные полы выцвели до светло-рыжего оттенка, стены, оклеенные старыми обоями, кое-где вздувались от сырости.

Но несмотря на всю эту ветхость, в доме было уютно. Кружевные салфетки на комоде, горшки с геранью на подоконниках, вязаные коврики на полу – всё это создавало особую атмосферу. Мне было хорошо у Лены. Даже лучше, чем в своей квартире…

Вскоре проснулась Юляшка и выбежала на кухню в обнимку со своей новой куклой.

– Тётя Алина! – радостно завопила она, бросаясь мне на шею. – Смотри, как я Барби одела!

На кукле красовалось незамысловатое платьице, смастерённое из носового платка.

– Какая красота! – умилилась я. – Не кукла, а настоящая принцесса!

– Да… – довольно протянула Юлька.

Мы с ней провели всё утро, играя с куклой – строили ей домик из кубиков, «пекли» пирожки из пластилина, плели косички из ниток. Лена, глядя на нас, только головой качала:

– Эх, Алинка, тебе бы самой ребёночка, – вздохнула она. – У тебя так здорово с детьми получается.

– Всему своё время, – неопределённо ответила я, чувствуя, как краснею.

– Надо тебе нового мужика найти. Хорошего, надёжного. Не такого, как Славик.

– Лен, я тебя очень люблю, но, пожалуйста, отстань, – с натянутой улыбкой попросила я, бросив на неё взгляд.

А сама подумала о Лёше. И сердце предательски ёкнуло… Да что за наказание такое!

В обед Лена уговаривала меня остаться ещё на ночь, но я отказалась:

– Мне завтра на смену к восьми, – объяснила я. – Нужно выспаться перед работой.

– Ну, как знаешь, – пожала плечами сестра. – Только приезжай почаще, ладно? Юляшка без тебя скучает.

– Обязательно, – пообещала я, обнимая её на прощание.

Дорога домой показалась бесконечной. Я ехала, крепко сжимая руль, а саму едва не потряхивало от одной-единственной мысли.