Ступени - Косински Ежи

На следующий день я явился в дом со всеми своими камерами и оборудованием. Некоторые из отобранных мной пациентов отказались позировать, заявив, что слепнут от вспышек; другие, трясущиеся и плюющиеся, столпились перед моей камерой, демонстрируя свои дряблые, сморщенные тела, обнажая в улыбках беззубые, слюнявые десны. Были и такие, что пытались перерезать кабель, шедший от розетки к осветительной аппаратуре, опрокинуть штатив или ухватиться за меня руками, выпачканными в экскрементах. Мне так и не удалось сделать ни одного удачного кадра, к тому же старики повредили одну из камер. Перед тем как удалиться восвояси, я зашел в кабинет директора.

Пока я сидел и ждал, когда директор освободится, в кабинет зашла одна из медсестер. Она выпила стакан воды и устало опустилась в кресло. Хотя я смотрел на нее в упор, она меня словно бы не замечала. Я чувствовал непреодолимое желание погладить ее по лицу и волосам и ощутить запах ее кожи. Мне было безразлично, красива ли она: мне хватало того, что она была здоровой и чистой. Мне отчаянно хотелось убедить самого себя, что между мной и существами, которых я пытался фотографировать, нет ничего общего. К тому же я понимал, что только с помощью кого-нибудь из сотрудников я смогу завершить свою работу.

Внезапно медсестра обратила на меня внимание и спросила, не навещаю ли я кого-нибудь из родственников. Когда я объяснил ей, в чем суть моего проекта, она неуверенно сказала, что могла бы поработать со мной, если позволит директор.

Директор позволил. Он предоставил медсестру в мое распоряжение на несколько ближайших дней. Мимоходом он также упомянул, что девушка изучает психологию. Проблемы психологии умственно отсталых и престарелых интересовали ее до такой степени, что она решила посвятить практике дополнительный год перед дипломом. С тех пор уже прошло три года, а она по-прежнему работала в доме престарелых в должности старшей медсестры. По словам директора, девушка в пациентах души не чаяла.

Мы приступили к фотографированию на следующее утро. Посещение палат, как и раньше, не обошлось без осложнений. Многие из пациентов-мужчин пытались привлечь внимание медсестры откровенными жестами; женщины, напротив, пытались задеть ее оскорбительными замечаниями. Но она объяснила мне, что это неизбежно.

Когда из-за поведения пациентов работать становилось невозможно, я подходил к ней и клал руку ей на плечо или же, как бы случайно, задевал пальцами ее волосы, когда наклонялся к кейсу, чтобы взять нужный объектив. Она не выказывала ни малейшего смущения. Я продолжал прикасаться к ней при любой возможности, которую предоставляла наша совместная работа.

За стенами дома престарелых развлечься были негде; соседняя деревушка была совсем крохотной, а ближайший город находился на расстоянии сорока километров. Кино, театры, рестораны отсутствовали в принципе.

По всей видимости, у моей новой приятельницы друзей не было. Остальной персонал богадельни, всё люди среднего возраста, или имели семью, или просто были, с ее точки зрения, неинтересными. Она как-то обмолвилась, что у нее есть парень, который служит во флоте, и что она регулярно пишет ему письма.

Девушка она была скрытная: например, так мне и не объяснила, почему надолго задержалась на практике и почему не возвращается в университет, чтобы продолжить учебу. На мои расспросы она отвечала только, что ее жизнь — это ее личное дело. Меня начало раздражать то, что мое присутствие, по всей видимости, было ей безразлично, что она могла жить годами в обстановке, от которой я уже через несколько дней полез на стенку. Может быть, для нее во мне вообще не было ничего необычного: пациент как пациент, только моложе и не такая развалина, как прочие.

Я начал улавливать определенное сходство между собой и обитателями дома престарелых. И, конечно, не мог избавиться от мысли, что однажды я стану таким же, как они, что сила, доведшая их до их нынешнего состояния, поработит в конце концов и меня. Я смотрел на бесконечную пытку увечных, ползавших по коридорам, словно раздавленные членистоногие. Работая в палатах, я видел пациентов, которые уже умирали. Глаза их слезились, лица были пусты, тела — истощены болезнью. Лежа на своих узких койках, они безразлично глядели на выцветшие изображения святых или на источенные короедом деревянные распятия. Некоторые сжимали в руках фотографии своих детей.

В такие минуты я отворачивался от умирающих и внимательно рассматривал мою помощницу. Несмотря на отвлекавшие меня повседневные мелочи, я научился вызывать в своем сознании такую мощную иллюзию обладания этой девушкой, что вспышка страсти могла охватить меня в любое мгновение.

День за днем проходили одинаково. Девушка помогала мне собрать оборудование и отнести его туда, где я его хранил. Затем мы расставались до следующего дня. Как-то раз под вечер я, однако, решил спуститься в подвал. Я знал, что она должна быть там. В подвале было холодно, сыро и темно. Она позвала меня по имени; я пошел на голос.

Я нащупал в темноте ее тело и встал перед ней на колени. Накрахмаленная ткань затрещала в темноте, когда я приподнял край ее юбки. Под юбкой ничего не было. Я прижался лицом к ее лону. Тело мое дрожало от той силы, которая заставляет деревья выбрасывать ростки, а бутоны — распускаться. Я был молод.

Как-то вечером я решил наудачу навестить ее. Когда я пришел к ней в комнату, жившая с ней женщина сказала, что моя знакомая на четвертом этаже. Только отойдя от комнаты на несколько шагов, я вдруг вспомнил, что за все время ни разу не был на четвертом этаже, где в основном хранилось всякое барахло. Когда я подошел к лестнице, рядом никого не было. Оглядываясь по сторонам, я осторожно поднялся и очутился в зале, откуда приоткрытая железная дверь вела в узкий коридор без окон. Я вошел в коридор: внутри было темно. Я шел, ощупывая ладонями стены. По бокам коридора располагались комнатки, отгороженные решетками, прочно привинченными к стенам. Тут я увидел маленький лучик света, вырывавшийся из-под двери в конце коридора. Я направился туда, но еще не дошел, как услышал ее голос. Я поспешил на него, но у самой двери споткнулся о мешок с песком и растянулся во весь рост, вылетев при падении практически на середину комнаты.

Медсестра лежала голая на кровати, наполовину прикрытая мохнатым телом существа с головой человека, руками, больше похожими на лапы, и коротким, приземистым туловищем человекообразной обезьяны. Мое быстрое и шумное появление испугало парочку. Существо повернулось ко мне; его крошечные карие глазки злобно поблескивали. Одним прыжком оно метнулось к тому, что, очевидно, было его лежанкой, и, повизгивая и поскуливая, начало быстро зарываться в кучу тряпья.

Девушка подалась вперед, плотно сжав бедра и подтянув колени к лицу, словно для того, чтобы закрыться и защитить себя. Ее дрожащие руки беспомощно шарили вокруг, как крылышки умирающего цыпленка. Она нащупала свою одежду и попыталась ею прикрыться. На мгновение мне почудилось, что она вот-вот пройдет сквозь стену или втянется в щель между досками пола. Глаза у нее были словно у пьяной, и она не могла ни на чем сфокусировать взгляд. Какие-то слова готовы были сорваться с ее губ, но она не могла их произнести. Я снова посмотрел в сторону лежанки и понял, что тварь, которую я видел, была человеком. Я вышел из комнаты, погасив за собой свет.

Добежав до моего домика в деревне, я тотчас же наполнил ванну. Сидя в теплой воде, я не слышал ничего, кроме размеренно падающих из крана капель.

— Я не могу сейчас заниматься с тобой любовью. Почему ты продолжаешь настаивать?

— Потому что я хочу заниматься с тобой любовью именно сейчас, во время месячных. Тогда кровь, которая вытекает из тебя, будет вытекать словно из общей нашей с тобой вены. Что ты на это скажешь?

— Для меня это будет больше похоже на то, как если бы твоя твердая штуковина поранила меня. И кровь течет из раны, пачкая нас обоих. Мне будет казаться, что ты высасываешь из меня соки.