Истории замка Айюэбао - Вэй Чжан

Покинув склон, Чуньюй Баоцэ двинулся на восток. На извилистой дорожке перед замком стоял человек. Узнав секретаря Платину, председатель развернулся и пошёл в другую сторону. Он снова вспомнил тот день, когда услышал музыку, исполняемую на скрипке, но где уж её было разыскать. В этот момент где-то сзади раздались звуки быстрых шагов, и его нагнал Платина, выдыхавший облачка белого пара.

— Ты знаешь тех девушек, что танцам учатся? — спросил он у секретаря.

Платина кивнул. Они легко отыскали то просторное и тёплое здание. У девушек, казалось, по-прежнему была весна. За те несколько дней, что он их не видел, их шеи действительно стали длиннее: девушки тянулись вверх, будто стремились взлететь в бескрайнее небо.

— Молодость — прекрасная вещь, которую не купишь ни за какие деньги, — изрёк Чуньюй Баоцэ, обращаясь к стоявшему рядом Платине.

Тот растерянно посмотрел на своего шефа, словно перед ним был философ.

Выйдя из здания, Чуньюй Баоцэ велел секретарю срочно подыскать ему художника. Платина сказал, что такого добра навалом. И действительно — всего через день ему привели мужчину за сорок с окладистой бородой и длинными волосами, ниспадающими на плечи. Мужчина достал визитку и целую стопку картинок. Скользнув взглядом по визитке, пестревшей титулами «международный» и «знаменитый», Чуньюй Баоцэ отложил её в сторону:

— Я позвал вас, чтобы вы набросали эскиз для статуи морского божества. Сможете?

Мужчина почесал в затылке и расплылся в улыбке:

— Это несложно, но вам, начальник, придётся описать более детально, что вы хотите получить.

— Вы слышали о Второй Барышне?

— Нет, это чья такая? Было бы здорово иметь фото.

Чуньюй Баоцэ удручённо повесил голову. Художник опередил его:

— Если нет фото, тогда мне надо пойти в храм и обдумать всё на месте. Значит, божество — женщина, богиня, да, начальник? Гм, понятно.

Чуньюй Баоцэ махнул рукой, и Платина уже собрался увести художника, но едва они отошли на несколько шагов, как хозяин снова подал голос:

— Стойте. — Пристально глядя на художника, Чуньйю Баоцэ сказал: — Я могу вам дать кое-какие иллюстративные материалы, но вы должны, всё изучив, сразу же вернуть их мне, копировать не разрешаю.

— Вон как… — Художник потеребил бороду. — Ну что ж, согласен.

Три дня спустя эскиз статуи был готов. При взгляде на него у Чуньюй Баоцэ перехватило дыхание. Он не обратил внимания на диковинную и замысловатую одежду богини, его взгляд был прикован к её глазам. Лицо было нарисовано по фотографии Оу Толань, напечатанной на обложке её книги; да, ошибок быть не могло, это была она, она смотрела прямо на него и, казалось, вот-вот зашевелит своими влажными губами. Он осторожно взял рисунок и позвал нескольких обитателей замка, чтобы те оценили. Жучок, Писунья и Застёжка, столпившись вокруг эскиза, внимательно рассматривали его и неустанно комментировали:

— Это древняя статуя. Красиво.

— Какая прекрасная, изящная девушка, вот только одежда уж больно старомодна.

— Если перемещаться по комнате, она следит за тобой взглядом. Последней, кто увидел рисунок, была Куколка. Разглядывая эскиз, она долго хранила молчание.

— Ну, как тебе? — спросил председатель.

Она подняла голову:

— Богиня.

— Это и так понятно, я спрашиваю: что ты об этом думаешь? Похожа?

Поджав губы, Куколка усиленно думала.

— Выглядит знакомой, хотя кого напоминает, не пойму. Но это выражение лица, эти губы и глаза я, кажется, где-то видела…

Чуньюй Баоцэ тихонько вздохнул.

— Нет, не могу вспомнить. Но нарисовано отлично, по-моему. Взглянув на неё один раз, уже никогда не забудешь, — сказала Куколка уверенно.

— Ну и замечательно. — Он убрал рисунок.

На следующий день Платина обратился к Куколке за помощью: Колодкин уже трижды просил о встрече с председателем совета директоров; сначала секретарь хотел ему отказать, но побоялся, что дело серьёзное. Узнав об этом, Чуньюй Баоцэ сказал:

— Пускай приходит, я спрошу, как идёт переиздание мемуаров. Колодкин очень редко появлялся в замке. Сейчас он вошёл в Восточный зал так, будто брёл по снегу, а при виде председателя согнулся в пояснице, дважды с силой опустив правую руку — со стороны это выглядело как церемония при дворе династии Цин. Чуньюй Баоцэ улыбнулся.

Когда речь зашла о мемуарах, Колодкин сразу принял серьёзный вид и сказал, что пришёл как раз для того, чтобы доложить, как идут дела:

— Я-то прекрасно понимаю, что это наиважнейшее дело, и оно не терпит халатности. В прошлый раз, когда мы работали над историей мужчины и женщины из Цзитаньцзяо, вы меня хорошенько образумили, и теперь мы уже не посмеем… — Колодкин часто заморгал с многозначительным видом.

Чуньюй Баоцэ был сбит с толку:

— Мужчины и женщины? Они тут при чём?

— Тот отчёт о них, в котором мы переборщили с подробностями!

Чуньюй Баоцэ вспомнил и сразу же рассердился:

— Да разве это подробности, там же полный бред!

— Верно, бред. И в этот раз опять то же самое. Тот новенький, кучерявый и в очках, просто сумасшедший. Он так наисправлял ваши мемуары! Везде, где речь идёт о женщинах, приукрасил и насочинял… Но поскольку его прислали вы, я с ним очень осторожно обращаюсь…

Чуньюй Баоцэ остолбенел. Колодкин же продолжал плаксивым голосом:

— В том эпизоде, где вы встречаете Сяо Гоули, она описана как распутная девица, а вы вдруг стали бабником; можно подумать, он там сам был и свечку держал. Я-то понимаю, что дело важное, вот и решил непременно с вами посоветоваться, так что…

Председателю стало любопытно, и он велел Колодкину держать его в курсе, а затем сменил тему:

— Ты только что упоминал Цзитаньцзяо. Не слышно ли, как они там этой зимой? У вашей братии уши-то длинные, как у ослов.

Колодкин самодовольно улыбнулся:

— Да ничего особенного, они с наступлением холодов притихли и с утра до ночи топят печь.

— Они вместе?

— Когда вместе, а когда и по отдельности.

— И что же они делают, когда печь топится?

Колодкин принялся тереть нос, пока тот не покраснел:

— Книги читают, болтают, а что ещё делать у моря зимой-то!

Чуньюй Баоцэ понял, что от этой болтовни толку не добиться, и жестом отослал Колодкина восвояси.

За окном поднялся ветер, взметая в воздух снег, укрывающий землю тонким слоем. «Эта зима принадлежит вам двоим, насладитесь ею как следует, с приходом весны всё изменится», — мысленно обращался он к ним, вспоминая то, что сказал Подтяжкин перед отъездом: ему предстоит подвести последнюю черту в вопросе с Цзитаньцзяо. Это принесёт приморской деревушке боль и страдания, но другого выхода нет, и всё задуманное будет выполнено в положенный срок. Он скрывал от Комиссара данный проект с побережьем, страшась её гнева. «Цените друг друга этой зимой, живите в тишине и покое, наслаждайтесь счастливым временем», — бормотал он, поглаживая себя по груди и не представляя, как он появится перед этими двумя людьми.

В дверь постучали: пришёл секретарь Платина со стопкой запечатанных гранок в руках. Это были мемуары, отредактированные Очкастым Кроликом и испещрённые броскими пометками.

4

Хотя по-прежнему стояли лютые холода, Чуньюй Баоцэ уже улавливал торопливую поступь весны. Ему хотелось всё так же безвылазно сидеть в замке, однако временами он порывался выйти наружу. Он понимал, что едва сядет в свой джип, как тут же рванёт на север. Он не хотел раньше времени беспокоить других, но всё время думал о море. Мучимый колебаниями, он много раз хватался за свой походный рюкзак. Он подолгу просиживал в машине, вдыхая запах бензина и перебирая отброшенные в сторону книжки, но не заводил мотора. Один раз подошёл Платина, взглянул на него через стекло и отошёл. Когда секретарь протянул ему мобильный телефон размером со спичечный коробок, Чуньюй Баоцэ открыл дверцу машины и впустил его внутрь. Подтяжкин со своими людьми давно уже вернулся, но не показывался на глаза, что было странно. Платина сказал, что генеральный директор и его люди очень заняты и уже много дней подряд ездят на побережье. Чуньюй Баоцэ удивился: