— Убили. Но перед убийством там побывала Екатерина Александровна. Потому и спрашивали.
От такой новости глаза Потюни полезли на лоб.
— Как?! Она ничего вчера не сказала…
— Главное, что она жива. С остальным разберутся.
— Так вот почему она так быстро уехала! — осенило Веню. Собеседник на это промолчал, что подвигло его самого продолжить тему. — Да если бы не я, она и понятия не имела бы об этой врачихе! Неделю пытался записать ее на прием, хоть в центре, хоть на дому! И чего лез?
— И правда, зачем, если не секрет?
— Хотел помочь Катьке похудеть. А теперь думаю, фигня всё это! Ну, поправилась она слегка после родов. Так это ей даже к лицу! Гораздо хуже было, когда ее ветром шатало из-за токсикоза. В больницу на сохранение попала да еще и скрывала от всех, что беременна.
— А почему скрывала?
Почувствовав нестерпимое желание фотокора выговориться, Поляченко решил этим воспользоваться: не мешало бы прояснить всю картину загадочной беременности Екатерины Александровны.
— А кто ее поймет? Катька всегда была скрытная: если не хотела что-то говорить — клещами не вытащишь. У нее ведь с бывшим супругом никак не получалось забеременеть: и так, и этак, и ЭКО… Несовместимость у них была. А тут только расстались — бац, и залетела! Может, поэтому и скрывала, боялась трубить раньше времени. И кто отец ребенка, не признавалась. Твердила, что это будет только ее ребенок. Ее, кто же отрицал! — Потюня опустил голову. — Только не от святого духа же… А тут этот Генрих… Я же как лучше хотел, а получилось…
— Генрих — это кто? — перебил Андрей Леонидович.
— Катин бывший однокурсник. У них там что-то было на первых курсах, только быстро расстались. Потом он с родителями эмигрировал в Германию, долго не давал о себе знать. Катюха меж тем замуж вышла…
— А почему он встречал ее вместе с вами после выписки? Как вы там оказались? — в лоб решил задать Поляченко мучивший его вопрос.
— А вы откуда знаете, что мы были вместе?
— Я был там. Сидел в машине, видел и вас, и Екатерину Александровну, и молодого мужчину, одетого не по погоде.
— А, ну да… Вырядился он тогда: такие морозы, а он даже без шапки, — припомнил Потюня. — Как только узнал, что Катя в больнице, сразу прилетел. Беспокоился за нее… Утверждал, что любил ее все эти годы и любит до сих пор. Прорвался в больницу, сделал предложение. Только Катя ему отказала. А тут еще он узнал, что она беременна от кого-то…
— Разве не он отец ребенка?
— Какой он отец?! Они на тот момент и не переспали ни разу. Это я точно знаю, он сам признался. А тут — беременна! Напился он у меня с горя, я уж не знал, как его быстрее спровадить обратно в Германию. Тут Катю выписывают, надо встречать: я тогда на ее машине катался, моя замерзла. Оставил я Генриха дома, подъезжаю к больнице, а он уже там с цветами! Оказалось, ему начмед позвонила и убедила, что именно он должен встречать Катю после выписки! Мол, у беременных так бывает, гормоны в голову — несут всякую ерунду. Догадалась как-то, что Катя ему отказала, — пояснил Веня, заметив недоуменный взгляд собеседника. — В больнице тогда карантин был, а рядом теплотрассу прорвало. Ну, эвакуация больных и так далее… Хитрая сука! Это я о начмеде. Она ведь не просто так Генриха в больницу пропустила. Надеялась, что в благодарность хвалебную статью о ней напишет. Он и на самом деле крутым журналистом тогда был, но профиль другой: отдых, путешествия. Вот и устроила им встречу в своем кабинете. Но статью тогда Стрельникова тиснула, она стажеркой у Кати была.
Веня умолк, словно пытаясь восстановить в памяти точную последовательность событий. Молчал и Андрей Леонидович.
«Снова Лежнивец! — сопоставил он в уме всё, что уже знал. — Или, как там ее сейчас, Галецкая! Теперь вся картина ясна: о чем-то догадалась, заманила в кабинет Вадима, подстроила встречу Генриха… А теперь снова пытается очернить Екатерину Александровну… Ладно Вадим, но она-то что ей сделала?»
— Короче, пошел я, — Потюня неожиданно встал. — Чего я вам всё рассказываю? Мне с Ладышевым надо поговорить.
— Подождите! Мне надо еще кое в чем разобраться.
То, каким тоном это было произнесено, заставило Веню опуститься на стул: для чего-то требовалась его помощь.
— Вы говорили о начмеде. На тот момент вы были с ней знакомы?
— Ни тогда, ни сейчас. Понятия не имею, кто такая.
— А вот здесь вы ошибаетесь. Галецкая Валерия Петровна, она же Лежнивец Валерия Петровна. Тот самый начмед. Сейчас вы знаете ее как диетолога.
— Да ну! Не может быть!.. Но даже если так, то что из того? — никак не мог взять в толк Веня.
— Как вы считаете, Екатерина Александровна была с ней знакома? С той, прежней, Валерией Петровной.
Веня напряг извилины.
— Как была ее фамилия? Лежнивец?.. Когда Катя была в больнице, то спрашивала, знакома ли мне такая фамилия. Я смог вспомнить только чиновника: то ли министра, то ли замминистра. Тогда такой сумбур и в голове, и в редакции был: статья о профессоре Ладышеве вышла, автор куда-то пропала. Все ее искали, все требовали комментарии. Одни Катьку ругали — мол, по молодости и глупости профессора подставила. Другие хвалили: по совести поступила, вернула из небытия честное имя, кому-то теперь достанется по заслугам… Может быть, те, кто подставил обоих Ладышевых, оставались в медицине и к тому времени занимали руководящие посты? Не знаю… Только потом как-то быстро всё затихло. Кое-кто даже поговаривал, что зря она написала статью: взяла вину на себя, карьеру сломала, работы лишилась. Мол, в наше время честь и совесть не в почете… Хорошо, что бывший редактор, добрая душа, взяла ее обратно на время декрета. Только почти никто не знал, что потеряла она гораздо больше — Ладышева. Он ведь так и не простил ей историю с отцом.
— Почему вы так считаете?
— Потому что достаточно один раз взглянуть на Марту, чтобы понять, кто ее отец.
Сообразив, что выдал главное, из-за чего так настойчиво искал Ладышева, Веня недовольно засопел. Ну кто его снова тянул за язык? Ничему его жизнь не учит!
Выслушав последний аргумент, Поляченко шумно вдохнул, выдохнул. Почему-то стало обидно и за шефа, и за себя. Хотя на себя он, скорее, был зол: ответы на многие вопросы лежали на поверхности, были буквально на ладони, а он не обратил внимания на мелочи.
— Вы не правы. Вадим Сергеевич почти сразу простил Екатерину Александровну. И искал. Он и с вами тогда разговаривал, насколько я помню. — Память у Андрея Леонидовича работала лучше, чем у его собеседника. — И Зина к вам в редакцию ездила. Вы же ей не признались, что Проскурина в больнице.
— Так Катя просила никому не говорить. Я только Генриху и сказал. И то случайно… — добавил он виновато.
— Тем не менее мне удалось узнать, где Екатерина Александровна. Вадим Сергеевич сразу решил ехать в больницу, но сам был уже болен; грипп, высокая температура. И в больнице карантин, как вы уже сказали. Пришлось звонить знакомому начмеду, просить, чтобы его пропустили. Условились о времени. Я высадил его у ворот, а сам поехал за цветами. Точнее, он послал меня за цветами. Четырнадцатое февраля. Я вернулся к воротам, а тут вы садитесь в машину… Те розы, что я купил, так и замерзли в снегу. Я тогда так и не понял, что случилось. А вечером Вадим Сергеевич попал в реанимацию.
— Так и Катя в тот день снова оказалась в больнице с угрозой выкидыша. Но уже в другой, где ее мачеха работала. Арина Ивановна вызвала скорую и отвезла в отделение к подруге. Только перед этим Катюха успела во второй раз послать Генриха куда подальше с его предложением… Что же это получается? Я во всем виноват? — сделал он горький для себя вывод. — Если бы я не сказал Генриху, что она в больнице, то ничего не было бы?
— Вы не виноваты. Так сложились обстоятельства, — успокоил его Поляченко. — Люди они взрослые и неглупые…
— Взрослые и неглупые, — согласился Потюня. — Только сплошное горе от ума у них получается.
— Ладно, с этим разберемся, — Андрей Леонидович посмотрел на часы: времени на сон почти не осталось.
