Смелые не умирают - Наджафов Гусейн Дадаш оглы

Места умерших занимали новые партии обреченных. Их гнали сюда пешком, и они шли, устилая дорогу трупами. Их привозили эшелонами, и в каждом вагоне оказывались десятки трупов.

И все-таки люди боролись за жизнь, при любом удобном случае пытались вырваться на свободу. Убегали в одиночку и группами. Не всем удавалось уйти. Задержанных беглецов и местных жителей, приютивших их, приводили к водонапорной башне бывшего военного городка и здесь публично всех смертельно избивали и расстреливали.

Люто расправлялись со схваченными комендант «Гросслазарета» гауптман Планк и шеф славутской жандармерии обервахмайстер Роберт Готовиц.

Через несколько дней после возвращения Диденко из «Гросс-лазарета» бежали сорок пленных. Их побег организовал военнопленный Игнат Васильевич Кузовков. Подпольщики Славуты и Шепетовки помогли им уйти в лес.

В первых числах февраля часть, в которой служил Станислав Шверенберг, перевели в Киев. Станислав распрощался и ушел. И вдруг через день неожиданно ввалился к Галицким.

— Прячьте, где хотите! Убежал! Не могу больше!

Галицкие захлопотали. Юлия Иосифовна дала Станиславу переодеться, занялась ужином. Люся побежала к Горбатюку. Остап Андреевич спокойно выслушал.

— Это добре, что немцы тикать начали! Пусть поживет пока, а мы что-нибудь придумаем.

Горбатюк достал через врачей-подпольщиков поддельные документы на имя немца-колониста, учителя немецкого языка. Однако и с таким паспортом оставаться в Шепетовке было небезопасно. Решили перевести Станислава в Славуту. Люся поехала с ним. Там, в Славуте, жила ее тетя. Шверенберг поселился у нее. А главврач Славутской больницы доктор Михайлов устроил его на работу дворником-истопником.

Спустя несколько дней шепетовская полевая жандармерия начала розыск дезертировавшего солдата германской армии Станислава Шверенберга.

Жандармы ворвались к Галицким, допытывались у Юлии Иосифовны, когда в последний раз был Шверенберг, где ее дочь и жилец, перерыли весь дом.

— Шверенберг? Скоро месяц, как уехал. Сказал, что в Киев… Потом? Нет, потом я его не видела. Люся поехала к тете за продуктами. А другой жилец? Так это Степан Диденко, Люсин жених!.. Не знаю, может быть, тоже с ней поехал.

— Без четверти шесть явиться в полевую жандармерию! — приказал переводчик.

Нагрянули жандармы и к Горбатюкам. Надежда Даниловна растерялась: в сарае прячется пленный. Сейчас начнут обыск, и все пропало.

— Когда был Шверенберг? — спросил переводчик.

— Я и не помню, — ответила Надежда Даниловна, гладя по голове прижавшуюся к ней Наташу. — В декабре или в январе, в самом начале.

— А что говорил?

— Ничего. Забрал молоко и ушел. Чего мне с ним говорить? Я с немцами не якшаюсь.

— Ну ты, баба, осторожней! — пригрозил переводчик.

Надежде Даниловне тоже приказали явиться в жандармерию и ушли. Через несколько минут к ней прибежал их сосед Павлюк, один из подпольщиков, близких к ее мужу. Горбатюк во всем доверял Павлюку.

— Остапа Андреевича повели в жандармерию! Надо сообщить Степану. Где пленный? Я за ним. Могут и к вам прийти!

— Ой, господи, что же это?

— Степана предупредите!

— Наташенька, доню, беги к дяде Степе, на сахзавод. Скажи: жандармы были, немца спрашивали. Поняла, доню?

Наташа выпорхнула из дому и понеслась на сахарный завод.

Без четверти шесть Надежда Даниловна, встревоженная арестом мужа, явилась в жандармерию. Переводчик приказал:

— Сиди, вызовут.

Из кабинета вышла растерянная Юлия Иосифовна Галицкая.

— Иди, — кивнул переводчик Надежде Даниловне.

Жандармский офицер допытывался, когда и зачем приходил Шверенберг, с кем и о чем разговаривал, велел немедленно заявить в полицию, если он придет опять.

— Конечно, а как же, тут же и побегу к вам! — говорила Надежда Даниловна, пятясь к двери.

В коридоре она столкнулась с мужем. Его продержали весь день, допросили и отпустили.

Диденко, предупрежденный Наташей, не заходя домой, отправился в Славуту. Узнав об опасности, грозящей Шверенбергу, доктор Михайлов положил его в инфекционное отделение — здесь беглец был в безопасности. Через час после приезда Диденко в Славуту жандармы забрали его и Люсю и повезли в Шепетовку.

На допросе Люся говорила жандармскому офицеру:

— Мы рады, что избавились от него! Вы понимаете, это мой жених. А Шверенберг начал за мной ухаживать, приставал. Я так боялась. Ну, теперь, слава богу, мы избавились от него. Правда, Степа? — и она мило улыбнулась.

«Глупая баба. А в общем недурна!» — отметил офицер про себя, а вслух сказал:

— Хорошо, можете идти. Если что-нибудь узнаете, немедленно заявите.

На улице Люся шептала:

— Возьми меня под руку, вот так. Даже не верится, что живыми вырвались.

— Будут следить, — предупредил Диденко.

— Ты думаешь?

— Конечно! Мне у вас оставаться нельзя.

Чтобы не вызвать подозрений полиции внезапным переездом, Диденко прожил у Галицких несколько дней. Тем временем Горбатюк договорился с Анной Никитичной, и Диденко поселился у Котиков.

Он сразу понравился Вале. Молодой, сильный, веселый, подвижный… Чем-то отдаленно похож на Жухрая, наставника и друга Павки Корчагина. «Смеется для вида, — убеждал себя Валя, — а сам, наверное, хочет взорвать гебитскомиссариат». Как ни старался Валя, ему не удавалось поговорить с новым жильцом. Целыми днями тот пропадал на работе, иногда не приходил и ночевать. В такие ночи Валя долго боролся со сном. Ему казалось, сию минуту произойдет какое-то невероятное событие, которое разбудит, встревожит, обрадует весь город. И конечно, сделает это их жилец, Степан Диденко. В ночной тишине громче слышалось тиканье часов, шло время, слипались веки. Валя засыпал. Ничего невероятного не случалось.

Однажды Диденко пришел с работы чем-то очень довольный. Лыжный костюм, который обычно был ему свободен, сегодня плотно облегал фигуру, будто Диденко внезапно вдвое растолстел.

— Анна Никитична, стелите простынь! — крикнул жилец с порога.

Он расстегнул рукава, оттянул резиновый пояс куртки, резиновые манжеты штанин, и на простыню искрящейся струйкой посыпался сахарный песок.

Валя отложил книгу и удивленно посмотрел на улыбающееся лицо Диденко с полуприкрытым правым глазом. Валю захлестнуло чувство неприязни к этому человеку.

«Спекулянт! И вовсе не похож на Жухрая. Тот настоящий революционер… А этот ворует сахар на заводе».

«А ведра? — услышал Валя внутренний голос. — Забыл, как ты с Витькой немецкие ведра таскал? Вы тоже спекулировали? Или фашистам навредить хотели?»

«Конечно, навредить! — отвечал Валя внутреннему голосу. — Просто не знали как, вот и таскали ведра. А ведь он… Значит, он тоже не знает, как немцам мстить? Ну какой же это подпольщик!»

Валя потерял к жильцу всякий интерес. А когда увидел, кто навещает его, то стал относиться к Диденко с нескрываемым презрением.

Несколько раз к Диденко заходили Женя Науменко и ее подруга Лена. Их часто видели в окружении немецких солдат. Они бессовестно хихикали с ними, гуляли по саду, ходили в кино.

Когда Женя и Лена впервые пришли к Диденко, Валя сердито бросил им вслед:

— У, гадины, а еще комсомолками были!

Женя услышала это, обернулась и посмотрела на Валю с улыбкой, но такой странной, будто ей причинили боль и она готова расплакаться.

Иногда в свободные часы Диденко приятельски беседовал с Радчуком, хвалился ему своими знакомствами с немцами, показывал пропуск для хождения после комендантского часа. Тимоха знал, что такие пропуска немцы выдают только тем, кто у них служит. Он видел, как Диденко прогуливался по главной улице и приятельски беседовал с ярым петлюровцем, редактором газеты «Нова Шепетивщина». И Тимоха без объяснений понял, что Диденко его единомышленник и работает на немцев, так же как и он.

Диденко чувствовал презрение Вали, но не подавал виду. Что поделаешь, ведь мальчик многого не знал…