Серия "Афган. Чечня, Локальные войны-2". Компиляция. Книги 1-28 (СИ) - Пиков Николай Ильич

— Есть, конечно, но посольство советским гражданам выдает только к праздникам, по норме и за валюту. У афганцев, конечно, тоже можно купить, из-под полы, но очень дорого.

Советник тут же пристраивается в хвост очереди, за ним другой, третий. Организованно подтягиваются и остальные пассажиры спецрейса, все до единого, бросив по такому случаю ручную кладь на кресла. Буфетчица порхает за стойкой, артистично выполняя не отличающиеся разнообразием заказы — «водка-бутерброд» (вариант — «водка-бутерброд и бутылку с собой»), и очередь вскоре начинает двигаться по кругу, так как быстро удовлетворившие первую жажду, разохотившись, тут же пристраиваются в нее снова, некоторые даже не успев прожевать до конца полагающийся к каждым 100 граммам бутерброд. Но водка скоро заканчивается, и не меньшим спросом начинает пользоваться коньяк. Меняется только на «коньяк-конфетка» (вариант — «коньяк-конфетка и фляжку с собой») формула заказа. Когда же, к удивлению буфетчицы, запасы и этого крепкого напитка иссякают, в ход идет пиво. Быстро справиться с двумя-тремя бутылками удается не каждому, и после объявления посадки большинство попросту забывает их на столиках. Но упертое и, надо признать, жадноватенькое меньшинство, не желая признавать поражения в борьбе за последний глоток алкоголя на кровные рубли, вливает в себя остатки пива стакан за стаканом, торопливо и уже безо всякого удовольствия — не пропадать же добру.

Билеты без мест. Мы и не спешим их занимать, хватит всем, да и спецрейс без нас не улетит, поэтому без суеты рассаживаемся последними в хвостовой части салона. Как только самолет набирает высоту, отягощенные незапланированной трапезой, сопровождавшейся обильными возлияниями, пассажиры погружаются в глубокий, здоровый сон, чем несказанно радуют бортпроводниц, пытавшихся было, но безрезультатно, ублажать отходивших ко сну конфетками и водичкой. Даже на обед удается добудиться не всех.

До Ташкента около пяти часов полета, там нам предстоит предъявить таможне вещички, перевозимые ручной кладью. Время пробегает незаметно, и самолет начинает снижаться, пробивает густую облачность и вот уже катится по взлетно-посадочной полосе. Выглядываю в иллюминатор, а на здании аэровокзала красуется надпись «Душанбе». «По пьянке, что ли, не туда залетели?» Оглядываюсь по сторонам и вижу, что не у меня одного возникает такое немыслимое предположение. Нет, конечно, экипажу крепкие напитки не то что противопоказаны, запрещены. Вот один из пилотов, трезвый, проходит в хвост самолета, слышу, как открывается входной люк, хотя трап и не подавали. Утыкаюсь в стекло носом, чтобы видеть происходящее внизу. Там стоят несколько человек, задрав вверх головы в зеленых и синих фуражках.

— Трап подавайте, нужна таможня и паспортный контроль, — кричит им летчик.

— Нет для вас ни того, ни другого, летите в Ташкент, как и положено, — отвечают.

— Ташкент закрыт, низкая облачность.

— Нам-то что?

Далее разговор скатывается на взаимные выпады и нелицеприятные оценки личных качеств и воспитанности друг друга. Люк захлопывается, летчик нервно шагает в носовую часть салона, запускаются двигатели, и самолет выруливает на взлет.

Еще полтора часа лету — и вновь начинаем снижаться. Вновь пробиваем облачность, но вместо ожидаемого Ташкента видим знакомые очертания Кабула, окруженного со всех сторон заснеженными горами. Никаких подсказок, которые могли бы помочь уяснить, как это мы без таможни и паспортного контроля в родном аэропорту добрались до столицы другой страны, нет. Но то, что это не по правилам, догадываемся. Подтверждение находится быстро. Хотя трап и подали, но из самолета никого не выпускают. Так и сидим на своих местах некоторое время, пока в салоне не появляется возбужденный финансист военного контракта:

— Давай, давай, ребята, на выход и сразу же по автобусам, — командует уверенно, — я их прямо на летное поле подогнал.

Подаем пример впервые прибывшим в Афганистан и потому с понятным недоверием отнесшимся к командам незнакомого им человека. Выходим. У трапа и в самом деле несколько автобусов. Рассаживаемся и, минуя аэровокзал, выезжаем в город через территорию авиационного гарнизона. Финансист успокаивает начинающих проявлять беспокойство о багаже:

— С таможней договоримся, на днях все получите. Вот только паспорта соберем, свозим в посольство, чтоб визу проставили. Вы ж, получается, нарушители государственной границы, нелегалы поневоле.

— Так и афганцы в курсе?

— А как же! Поэтому и отказывались принимать вас. Грозили завернуть рейс в Ташкент.

Катим прямо в родной микрорайон. Интересуемся у финансиста обстановкой. Тот лезет в карман и достает пистолет:

— Вот, с этим теперь везде и ходим.

— Неужто все так худо?

— Не все, конечно. Но ситуация смахивает на гражданскую войну, а мы в ней свои симпатии уже обозначили и не можем остаться сторонними наблюдателями.

В знакомом микрорайоне встречают знакомые по прежней командировке начальники. Размещение по квартирам, сбор на общую беседу, распределение. Кому-то выпадает Министерство обороны, кому-то штабы корпусов, дивизий и бригад, а мне завтра — в учебный полк готовить младших командиров для афганских Вооруженных сил.

Учебный полк

Учебный полк расположен к югу от Кабула у деревеньки Чарасьяб, название которой в переводе с дари означает «четыре мельницы». Рядышком еще одна деревня — Чехельдохтаран, также не вызывающая затруднений при переводе — «сорок девушек». Но если с возникновением названия первой все ясно — ну, было в селении когда-то, в лучшие времена, аж четыре мельницы, то сорок девушек — это уже интригующая история, какой-нибудь занимательный восточный сюжет, уходящий своими корнями в глубь столетий, ведь Кабульский оазис был известен по письменным источникам задолго до того, как здесь в четвертом веке до нашей эры месили дорожную пыль на пути в Индию фаланги легендарного Двурогого, или Великого, Александра, именуемого так в сочинениях персоязычных авторов, нам же более знакомого под именем Александра Македонского.

Мои потуги выяснить у местных обитателей, представленных большей частью малообразованными, но симпатичными и дружелюбными дехканами, этимологию этого названия не увенчались успехом, а единственный в округе интеллигентный феодал в очках, правда, весьма мрачноватый в общении (было от чего, видимо, при новой-то власти), также оставил заданный мною при случае вопрос без ответа.

Случай был, по местным меркам, обычный. Феодала призвал пред ясные очи командир учебного полка, герой апрельского переворота лейтенант Имамуддин, то ли познакомиться, то ли представиться старшему по возрасту, но уже не по положению, то ли заранее предупредить возможные притеснения в отношении продолжавших находиться в зависимости от его милости крестьян, первейших союзников одной из движущих сил афганской революции — немногочисленных представителей рабочего класса, то ли по иным, неведомым нам, европейцам, мотивам, связанным с загадочным восточным этикетом.

Под расположение учебного полка отдан комплекс зданий и угодья прекратившего деятельность в послереволюционный период сельскохозяйственного училища. Штаб разместился в отдельно стоящем особнячке, а учебный корпус — в двухэтажном здании с входами в каждое помещение первого этажа прямо со двора, а второго — с длинного балкона вдоль всего фасада. Кстати пришелся и расположенный рядом училищный автопарк, где раньше небось держали образцы сельхозтехники, а теперь более суровые наглядные пособия — армейские машины, несколько бронетранспортеров, орудий и минометов различного калибра.

В сторону долины тянутся бесконечные крестьянские поля, поделенные дувалами, арыками, а кое-где высаженными по межам чинарами на прямоугольники и квадраты. Среди них разбросаны усадьбы-крепости из сырцового кирпича, а то и просто из глины: те, что побольше, — феодалов, поменьше — зажиточных крестьян. Этот живенький пейзаж в изумрудно-зеленых весенних и желто-бурых внесезонных тонах, который приятно наблюдать, покуривая сигаретку на балконе учебного корпуса, обрамляет гряда серых гор, за которыми совсем уж далеко возвышаются белые, четко очерченные вершины Гиндукуша. Небо над ними, конечно же, бирюзовое. Каким ему еще быть на Среднем Востоке? С другой стороны горы не на горизонте, а рядышком: каменный, без намека на растительность плавный подъем-тягун метров через восемьсот начинает сначала мягко выгибаться, потом переходит в скалистое подножие и резко убегает вверх к одной из вершин гряды, обрамляющей долину с востока. Справа от нее — перевал, за который мне почему-то очень хочется заглянуть. До перевала всего-то километра два. Чуть ближе на небольшом возвышении — холмике с плавными очертаниями, диссонирующими с резкими, ломаными линиями окрестных гор, стоит белая вилла европейского типа, но, как дань местной традиции, с глухим забором по периметру.