Ознакомительная версия. Доступно 36 страниц из 176
Дежнев еще раз глянул на витраж – тоже ведь, наверное, о совсем другой жизни думали те, кто строил этот дом, этакую представляли себе разлюли малину, ишь финтифлюшек навертели, – и, поправив на плече лямку вещмешка, двинулся дальше. На третьем этаже он сразу увидел дверь с литой медной табличкой «№ 8» и, уже не помедлив, позвонил. Открыли не сразу, вышла, опираясь на палку, немолодая полная женщина, глянула на него вопросительно.
– Я извиняюсь, – Дежнев приложил пальцы к козырьку, – Сорокина Елена не здесь проживает?
– Здесь, где же ей еще проживать, – отозвалась женщина, продолжая разглядывать его с повышенным уже интересом.
– А... дома она сейчас? Или, может, позже зайти? – добавил он поспешно, подумав, что мало ли чем она сейчас может быть занята – кормит там или купает, а он приперся.
– Да, Леночка дома, я сейчас ей скажу, – женщина посторонилась, пропуская его в квартиру.
Он вошел, снял фуражку, сбросил с плеча вещмешок.
– Раздевайтесь, шинель вот сюда можно... и проходите пока на кухню, сейчас она выйдет...
Дежнев, ступая почему-то осторожно, словно разбудить кого-то боялся, вошел в кухню. Над плитой висели на веревке пеленки, он ухмыльнулся, глядя на них, и почувствовал себя увереннее: в этих тряпочках была какая-то самоутверждающаяся реальность, зримое и осязаемое доказательство правоты принятого им решения. Он даже протянул было руку – потрогать, убедиться, – но в коридоре послышались быстрые шаги, Дежнев обернулся и увидел Елену.
Она так изменилась, что он почти не узнал ее в первый миг – вместо привычной гимнастерки на ней было темное бумазейное платьице какого-то детдомовского вида, оно и уродовало ее, и в то же время молодило, делало непохожей на взрослую женщину, мать и вдову. Она сильно похудела, он сейчас впервые обратил внимание, какие у нее большие глаза, и глаза эти смотрели на него с каким-то недоверчивым недоумением, почти испугом.
– Здравствуйте, Сережа, – сказала она негромко. – Какими судьбами? Вы что – после ранения?
– Типун тебе на язык! Привет, Лен. А чего это ты на «вы» вдруг со мной, а? Вернулась в свой Питер и сразу стала гранд-дамой, ты бы еще реверанс сделала, сержант Сорокина! Ну, ты вообще учудила – затаилась, в подполье ушла, я такие новости должен от других узнавать...
– От кого? – спросила она настороженно.
– Слухом земля полнится...
Он говорил что-то не то и сам понимал это, но не находил других, нужных и правильных в этой ситуации слов. Он не продумал заранее этого разговора – несколько раз пытался еще в пути, но ничего не получалось, и тогда вообще перестал пытаться, положившись на авось: ладно, начнем говорить, а там само получится... Но «само» не получалось, слов не было, и не было их потому, что не было четких мыслей, которые следовало высказать этими словами. Не было ни четких мыслей, ни определенного чувства, кроме одного ощущения: иначе он поступить не может и не должен. Именно потому не может, что не должен.
– Ну как, входишь в роль мамаши? – спросил он и снова запоздало сообразил, что вопрос глупый, его можно было бы задать женщине, которая только что обзавелась первым ребенком; окончательно смешавшись, он пальцем указал на висящие пеленки: – Твои?
– Мои, чьи же еще.
– Показала бы, раз уж не удалось в тайне сохранить!
– Покажу, конечно, только он спит сейчас.
– Он, ты сказала? Пацан, что ли?
Она кивнула, слабо улыбнувшись.
– Совсем здорово! – воскликнул он, действительно испытав вдруг неожиданную радость от того, что у него есть сын. – Нет, я не в том смысле, что девчонки хуже, но сама понимаешь – это все-таки по-другому как-то... для отца, я хочу сказать.
– Наверное, – согласилась Елена.
– А ты сама кого больше хотела?
– Мальчика.
– Видишь, значит, и для матери тоже!
– Нет, дело не в этом...
– Ну пойдем, все-таки посмотрю на него. Да не разбудим, не бойся! Идем, идем...
Она, секунду поколебавшись, пошла к двери и поманила его за собой.
– Только не топай, хорошо? – а то он в это время не очень крепко спит...
– Я тихонько. Как назвала-то?
– Богданом...
– Ну-у! – Дежнев удивился. – В честь Хмельницкого, что ли? А, ничего, я его Борькой звать буду!
Богдан, он же Борька, спал на большой кровати в гнезде, устроенном из книг и скатанного валиком одеяла, лицо его удивило капитана Дежнева размерами – не больше кулака – и хмурым выражением, словно младенец был уже чем-то озабочен или недоволен. Сначала он показался ему некрасивым, но потом капитан нашел, что сын не так плох. Особенно когда разглядел крошечную родинку возле угла брюзгливо поджатого ротика, оглянувшись, он подошел к зеркальному шифоньеру и поглядел на себя, выставив подбородок и скривив губы, как делал, когда брился.
– Точно! – объявил он очень довольным тоном. – Такая же точно и на том самом месте – только у меня справа, а у него слева. Во наследственность!
– У тебя тоже слева, – сказала Елена.
– Ну как же, – он поднял руку, чтобы удостовериться, и рассмеялся. – Ну ясно – зеркало же, а я и не сообразил!
– Тише, разбудишь...
– Да, да, – он понизил голос до шепота: – А потрогать его можно?
– Потом, потом. Идем пока...
Они вышли, Елена осторожно прикрыла дверь и без улыбки глянула на Дежнева.
– Но ты как все-таки сюда вырвался? Командировка какая-нибудь? Надолго?
– Завтрашний день смогу пробыть – хорошо еще, с транспортом повезло, ни одной задержки, а то пришлось бы сегодня и уезжать. Отпуск мне дали, хочешь верь, хочешь не верь. Целых пять суток! Сначала, конечно, Носорог наш ни в какую, мы даже слегка с ним поцапались, а потом ничего – сменил гнев на милость. В общем-то, он хороший мужик. Тут, главное, еще и сложилось удачно – мы ведь сейчас на отдыхе, в армейских тылах околачиваемся, а иначе, понятно, и заикнуться было бы нельзя. С передка кого же отпустят! Но вообще, это расскажи – не поверят, чтобы офицеру могли дать отпуск по такой причине...
– По какой?
– Я думал, ты и сама поняла! Я ведь расписаться с тобой приехал.
– Расписаться – со мной? – ошеломленно спросила Елена.
– Ну а с кем же еще?
– Ничего не понимаю. Как тебе это вообще в голову могло прийти?
