Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 136
— Так говорят военные.
— Все это, конечно, так… — неторопливо ответил Черчилль. — Но кто поручится за то, что Франция поймёт, откуда пришло спасение?.. И не кажется ли вам, что, встретив чересчур сильное сопротивление на западе, Гитлер потеряет охоту драться на востоке и что все мы завязнем в битве на годы, к удовольствию России?
— Да, обжегшись о стакан, боишься браться за кружку.
— Вот именно.
— Обжечься неприятно. Это пугает. Было бы грустно, если бы Гитлер… — мямлил шеф.
— Пожалуй, для общего дела было бы полезней, если бы его не слишком сильно пощипали во Франции, а?
— Вот именно.
— Не кажется ли вам, мой старый друг, что в данный момент это зависит от нас, а?
— Вы говорите о повороте Горта на юг, сэр?
Черчилль подошёл к шефу и положил ему руку на плечо.
— Вы всегда понимали меня с полуслова, старина.
— Но не раздавят ли гунны дивизии Горта своими танками? Донесения говорят, что Гаусс поспешно вытаскивает танки из боев в центре, чтобы бросить их к Дюнкерку. Это будет кровавая баня для англичан, сэр.
— Да, мы не можем отдать наших славных ребят на истребление гуннам… Не можем. Англия никогда нам этого не простит.
— У них только два выхода: удар на юг, на соединение с французами, или…
Шеф внезапно умолк, как будто испугавшись того, что стояло за словами, которые должны были у него вылететь. Но короткие пальцы премьера ободряюще подтолкнули его в плечо.
— Ну же!..
— Или быть опрокинутыми в море… Этого Англия тоже не простила бы ни одному правительству.
Черчилль тихо рассмеялся:
— Вы упустили третий выход.
Шеф поднял на него вопросительный взгляд.
— Мы можем вытащить их из ловушки, — быстро проговорил Черчилль. — Вытащить и привезти домой.
— Вы слишком дурного мнения о гуннах, сэр, — обеспокоенно возразил шеф. — Их авиация не подпустит к берегу ни одного нашего судна, а танки тем временем превратят наши дивизии в кашу из крови и песка… Все-таки лучший выход для Горта — удар на юг.
— А если бы немцы узнали, что мы не хотим бросать Горта на юг? Что наши мальчики покинут материк, не сделав больше ни одного выстрела?
— Покинуть Францию на произвол судьбы?
— Франция с нашей помощью — камень, которым Гитлер может подавиться. Франция без нашей помощи — кусок мяса, который может разжечь аппетит зверя и укрепить его силы для прыжка на восток.
— А если… на запад, через канал? — усмехнувшись, спросил шеф.
Черчилль отвёл взгляд.
— Если бы кто-нибудь мог об этом договориться с ними, — неопределённо проговорил он.
Шеф с усилием поднялся с кресла и, попрежнему шаркая подошвами, прошёлся по кабинету. Он снял с камина маленькое бронзовое изображение якоря, повертел его в худых узловатых пальцах подагрика и, постукивая лапой якоря по мрамору каминной доски, как бы про себя проговорил:
— Англичане всегда были реалистами. Если интересы Англии требуют того, чтобы договориться… — Острая лапа маленького якоря оставляла матовые штрихи на мраморе камина, но старик продолжал все так же методически постукивать в такт медленно цедимым словам: — Англичанин всегда найдёт путь, чтобы договориться как джентльмен с джентльменом.
— Ах, мой старый друг, — со вздохом опустившись в кресло и мечтательно глядя в потолок, произнёс Черчилль, — если бы Гитлер поверил тому, что наша механизированная дивизия, только что высаженная у Дюнкерка, погрузится обратно на суда, не сделав ни одного выстрела; если бы он поверил тому, что Горт не начнёт наступления на юго-восток, чтобы выручить левое крыло французов; если бы, наконец, этот паршивый ефрейтор поверил тому, что десять дивизий Горта покинут берега Франции!..
— Гитлер всегда представлялся мне достаточно реальным человеком, чтобы не попасться на такую удочку.
— Что вы называете удочкой, старина?
— Ваши предположения, сэр, — не без иронии произнёс шеф.
Черчилль недовольно поморщился.
— Будем называть это размышлениями, если вам так удобней, сэр, — согласился шеф.
Черчилль кивнул головой. Складки оплывшего подбородка легли на оттопыренную бабочку галстука. Теперь маленькие глазки премьера были исподлобья устремлены на шефа, застывшего у камина. Тот же продолжал небрежно играть якорем. Даже нельзя было понять, слушает ли он премьера. И, в свою очередь, невозможно было понять, интересуется ли премьер тем, чтобы его слышали. Он рассеянно повторил в пространство:
— Если бы ефрейтор поверил тому, что мальчики Горта вернутся в Англию!..
— Покинув Францию на произвол судьбы? — не оборачиваясь, спросил шеф.
— На протяжении последних четырех столетий французы не слишком заботились о судьбе Англии. Если верить истории, судьба всякого народа — дело его собственных рук.
— И совести, — вставил шеф.
— И совести, — повторил Черчилль и помолчал. — Как это ни противно даже на миг и хотя бы мысленно очутиться на месте такого негодяя, как Гитлер, но я ставлю себя сейчас на его место: что пришло бы мне в голову, если бы я на его месте… да, на его месте, — подчеркнул Черчилль, — сделал допущение насчёт Горта и наших ребят, которые топчутся на берегу под Дюнкерком?..
— И которых с каждым днём все крепче поджаривает авиация гуннов.
— Что пришло бы мне в голову?.. Я, вероятно, сказал бы: пусть англичане уберут с материка свои дивизии и не угрожают ими моему правому флангу. Тогда я прикажу танкам остановиться, не итти к берегу и не мешать английским мальчикам сесть на корабли, чтобы уехать домой… А после того как последний томми сел бы на корабль, англичане убрались бы восвояси, я в одну неделю покончил бы с Францией. Подкрепившись этим куском и уверенный теперь в безопасности своего тыла, хорошо защищённого морем, я без дальних размышлений повернул бы на Россию.
— Да. А в это время Черчилль… — проворчал шеф со своего места у камина.
— Черчилль никогда не бросается на тех, кто работает на него. До тех пор, пока они на него работают… счёты с Россией не снимают счётов с Германией, но Россия, Россия — это прежде всего! Гитлер должен это понять.
Некоторое время оба оставались неподвижными. В тишине большой комнаты преувеличенно громко слышались удары тяжёлого маятника больших часов.
